и ко мне со своим другом Шерлоком Холмсом? Мне хотелось бы узнать его мнение об этом деле, хотя авторитетные люди заверяют меня, что больше ничего нельзя поделать. Постарайтесь привести его как можно скорее. Пока я живу в состоянии этой кошмарной неопределенности, каждая минута кажется мне часом. Объясните ему, что если я раньше не обратился к нему за советом, это произошло не потому, что я не ценю его таланты, а потому, что я был вне себя после того, как на меня обрушился этот удар. Теперь я снова ясно соображаю, хотя и не осмеливаюсь погружаться в размышления о случившемся из страха перед рецидивом. Как видите, я еще так слаб, что мне пришлось составить это письмо под диктовку. Прошу, постарайтесь привести вашего друга.
Что-то в его письме растрогало меня, и было что-то патетическое в его неоднократных просьбах привести Холмса. Я был настолько тронут, что даже если бы он попросил о чем-то трудновыполнимом, то все равно постарался бы это сделать, но я хорошо знал, что Холмс любит свое дело и всегда готов прийти на помощь клиенту, если тот в ней нуждается. Моя жена согласилась, что нельзя терять ни минуты, поэтому в течение часа после завтрака я снова оказался в нашей старой квартире на Бейкер-стрит.
Холмс сидел в халате за приставным столом и усердно занимался каким-то химическим исследованием. Жидкость в большой изогнутой реторте бурно кипела над голубоватым пламенем бунзеновской горелки, и выпаренные капли падали в двухлитровую мензурку. Мой друг едва поднял голову, когда я вошел; понимая, что он проводит важный эксперимент, я опустился в кресло и стал ждать. Он набирал по нескольку капель в стеклянную пипетку то из одной склянки, то из другой и наконец перенес тестовую пробирку с раствором на письменный стол. В правой руке он держал полоску лакмусовой бумаги.
– Вы пришли в решающий момент, Ватсон, – сказал Холмс. – Если эта бумага останется синей, все хорошо. Если она станет красной, это будет стоить человеку жизни.
Он окунул полоску в пробирку, и она мгновенно окрасилась в тусклый темно-алый цвет.
– Ага, я так и думал! – воскликнул он. – Ватсон, я буду к вашим услугам через минуту. Табак вы найдете в персидской туфле.
Он повернулся к столу и быстро написал несколько телеграмм, которые передал мальчику-курьеру. Потом он сел на стул напротив меня, поднял колени и сцепил пальцы на длинных худых лодыжках.
– Самое обыкновенное убийство, – сообщил он. – Надеюсь, вы припасли кое-что получше. Вы буревестник преступлений, Ватсон. Что там у вас?
Я вручил ему письмо, которое он прочитал внимательнейшим образом.
– Не так уж много, верно? – заметил он, отдавая письмо.
– Почти ничего.
– Однако почерк интересный.
– Но это не его почерк.
– Вот именно. Письмо написано женщиной.
– Это, несомненно, мужской почерк! – воскликнул я.
– Нет, писала женщина, притом обладающая незаурядным характером. Видите ли, в начале расследования важно знать, что ваш клиент – к счастью или на свою беду, – тесно общается с выдающимся человеком. Если вы готовы, мы сразу же отправимся в Уокинг и встретимся с этим злосчастным дипломатом и с дамой, которой он диктует свои письма.
На вокзале Ватерлоо мы удачно сели на ранний поезд и меньше чем через час оказались среди хвойных лесов и вересковых пустошей Уокинга. Усадьба Брайарбрэ представляла собой большой уединенный дом с обширным парком, расположенный в нескольких минутах ходьбы от станции. Мы вручили свои визитные карточки, и вскоре нас провели в элегантно обставленную гостиную, куда через несколько минут вошел дородный мужчина, любезно приветствовавший нас. Ему было около сорока лет, но благодаря здоровому румянцу и веселому взгляду он производил впечатление пухлого и проказливого мальчишки.
– Очень рад, что вы приехали, – сказал он, обмениваясь с нами энергичным рукопожатием. – Перси все утро спрашивает о вас. Ах, бедняга, он цепляется за любую соломинку! Его родители попросили меня встретить вас, потому что даже упоминание об этом деле очень болезненно для них.
– Мы пока еще не знаем подробностей, – заметил Холмс. – Насколько я понимаю, вы не член семьи?
Наш знакомый удивился, но потом опустил глаза и рассмеялся.
– Разумеется, вы заметили монограмму «Дж. Г.» у меня на брелоке, – сказал он. – А то мне уже показалось, что это какой-то хитроумный трюк. Меня зовут Джозеф Гаррисон, и так как Перси собирается жениться на моей сестре Энни, то я буду его родственником, по крайней мере со стороны жены. Сестру вы найдете в его комнате; она уже два месяца не отходит от него и служит ему верой и правдой. Наверное, нам лучше сразу же пройти к нему, он изнывает от нетерпения.
Комната, в которую нас провели, находилась на том же этаже, что и гостиная. Она была обставлена наполовину как гостиная, наполовину как спальня, с изысканными цветочными композициями повсюду. Молодой человек, очень бледный и изможденный, лежал на кушетке возле открытого окна, через которое вливался благотворный летний воздух, напоенный ароматами сада. Когда мы вошли, сидевшая рядом с ним женщина встала.
– Мне уйти, Перси? – спросила она.
Молодой человек схватил ее за руку и удержал возле себя.
– Здравствуйте, Ватсон, – сердечно сказал он. – Я бы ни за что не узнал вас с этими усами, да и не думаю, что вы бы опознали меня под присягой. Полагаю, это ваш знаменитый друг, мистер Шерлок Холмс?
Я в нескольких словах представил Холмса, и мы оба сели. Дородный молодой человек покинул нас, но его сестра осталась с больным, не выпускавшим ее руки. Это была женщина примечательной внешности, полноватая для своего небольшого роста, но с красивым смуглым лицом, большими темными глазами, как у итальянки, и роскошными волосами цвета воронова крыла. По контрасту с ее яркими красками бледное лицо ее спутника казалось еще более изнуренным и осунувшимся.
– Не буду впустую тратить ваше время, – сказал он, приподнявшись на кушетке, – и сразу перейду к делу. Мистер Холмс, я был счастливым и преуспевающим человеком, который готовился к свадьбе, когда внезапное и ужасное несчастье разрушило мои жизненные планы.
Возможно, Ватсон сказал вам, что я служил в министерстве иностранных дел и благодаря влиянию моего дяди, лорда Холдхерста, быстро получил ответственную должность. Когда дядя стал министром иностранных дел в нынешнем правительстве, он дал мне несколько конфиденциальных поручений, и поскольку я успешно справился с ними, то в конце концов заручился его полным доверием к моим способностям и благоразумию.
Примерно десять недель назад, точнее, двадцать третьего мая, он вызвал меня в свой кабинет, похвалил за усердие и сообщил, что собирается поручить мне новое ответственное дело.
«Вот оригинал секретного договора между Англией и Италией, – сказал он, достав из ящика стола серый свиток бумаги. – К сожалению, некоторые слухи о нем уже просочились в печать. Чрезвычайно важно, чтобы никаких дальнейших утечек не было. Французское или русское посольство заплатило бы огромную сумму, чтобы узнать содержание этого документа. Он не покинул бы ящик моего письменного стола, если бы не возникла настоятельная необходимость снять с него копию. В вашем кабинете есть конторка?»
«Да, сэр».
«Тогда возьмите договор и заприте его в ящике. Я распоряжусь, чтобы вам разрешили остаться, когда все уйдут, чтобы вы смогли снять копию, не спеша и не опасаясь, что за вами будут подглядывать. Когда закончите, заприте оригинал и копию в конторке и завтра утром лично вручите их мне».
Я взял документ и…
– Простите, – перебил Холмс. – Вы были одни во время разговора?
– Совершенно одни.
– В большой комнате?
– Футов на тридцать в каждую сторону.
– В центре комнаты?
– Да, примерно.
– И говорили тихо?
– Дядя всегда говорит очень тихо, а я почти ничего не говорил.
– Спасибо, – сказал Холмс, прикрыв глаза. – Пожалуйста, продолжайте.
– Я поступил в точности так, как он велел, и подождал до ухода остальных клерков. У одного из них, Чарльза Горо, который работал в моей комнате, оставалась недоделанная работа, поэтому я сходил пообедать. Когда я вернулся, он уже ушел. Мне не терпелось поскорее взяться за дело, ведь я знал, что Джозеф – мистер Гаррисон, которого вы только что видели, – находится в городе и поедет в Уокинг одиннадцатичасовым поездом. Я тоже хотел успеть на этот поезд, если будет возможность.
Когда я изучил договор, то сразу же понял, что дядя нисколько не преувеличил его значения. Не вдаваясь в подробности, могу сказать, что он определял позицию Великобритании по отношению к Тройственному союзу[58] и намечал политический курс нашей страны в том случае, если французский флот достигнет полного превосходства над итальянским в Средиземном море. Вопросы, перечисленные в тексте, относились только к военно-морским делам. В конце стояли подписи высокопоставленных лиц, заключивших соглашение. Я пробежал глазами договор и приступил к составлению копии.
Это был пространный документ, написанный на французском языке и состоявший из двадцати шести отдельных статей. Я переписывал текст так быстро, как только мог, но к девяти вечера одолел лишь девять статей и почти расстался с надеждой успеть на поезд. Меня клонило ко сну после обеда и целого дня работы. Чашка кофе взбодрила бы меня. Швейцар всю ночь дежурит в маленькой комнате у подножия лестницы и обычно варит на спиртовке кофе для тех чиновников, которые остаются работать сверхурочно. Я дернул шнурок от звонка, чтобы вызвать его.
К моему удивлению, на звонок пришла высокая пожилая женщина в фартуке. Оказалось, что это жена швейцара, которая занималась поденной уборкой, и я попросил передать мою просьбу насчет кофе.
Я переписал еще две статьи, пока сон не начал одолевать меня, потом встал и прошелся по комнате, чтобы размять ноги. Кофе так и не принесли, и я решил узнать, в чем дело. Открыв дверь, я вышел наружу. Из комнаты, где я работал, можно пройти к выходу только по прямому, плохо освещенному коридору, который упирается в изогнутую лестницу, ведущую в прихожую, где находится помещение для швейцара. На полпути вниз по лестнице есть небольшая площадка; от нее под прямым углом отходит еще один коридор. По нему через короткую лестницу можно пройти к боковому входу, которым пользуются слуги и клерки, когда они идут со стороны Чарльз-стрит и хотят сократить путь. Вот приблизительный набросок: