– Спасибо, – сказал Шерлок Холмс. – Думаю, все вполне понятно.
– Сейчас я скажу нечто очень важное и хочу, чтобы вы взяли это на заметку. Я спустился по лестнице в прихожую, где нашел швейцара, который крепко спал в своей каморке рядом с кипящим чайником. Я погасил спиртовку и снял чайник, потому что вода уже брызгала на пол. Потом я протянул руку, чтобы встряхнуть швейцара за плечо, но тут над его головой громко зазвенел звонок. Он вздрогнул и проснулся.
«Мистер Фелпс, сэр!» – произнес он, в замешательстве глядя на меня.
«Я спустился узнать, готов ли мой кофе».
«Я поставил чайник на огонь и уснул, сэр», – он посмотрел на меня, а потом на все еще дребезжавший звонок с крайним изумлением на лице.
«Если вы были здесь, сэр, кто же тогда звонил?» – спросил он.
«Звонил? – повторил я. – О каком звонке вы говорите?»
«Это звонок из комнаты, где вы работаете».
Словно ледяная рука стиснула мое сердце. Значит, сейчас кто-то был в комнате, где лежит на столе мой драгоценный договор! Я со всех ног кинулся вверх по лестнице и побежал по коридору. Ни в коридоре, ни в комнате никого не было, мистер Холмс. Все осталось на месте в точности так, как до моего ухода, кроме доверенного мне документа. Копия лежала на столе, но оригинал пропал.
Холмс откинулся на спинку стула и потер руки. Я видел, что дело пришлось ему по душе.
– Продолжайте, прошу вас, – пробормотал он. – Что вы сделали потом?
– Я сразу же сообразил, что вор поднялся по лестнице от бокового входа. Разумеется, я бы столкнулся с ним, если бы он вошел другим путем.
– Вы уверены, что он все это время не прятался в комнате или в коридоре, который, по вашим словам, был плохо освещен?
– Это совершенно невозможно. Даже мышь не проскользнула бы незамеченной в комнате или в коридоре. Там просто негде укрыться.
– Благодарю вас. Продолжайте, пожалуйста.
– Швейцар, увидевший по моему побледневшему лицу, что случилась что-то нехорошее, тоже поднялся наверх. Мы оба выбежали из комнаты и спустились по крутой лестнице, которая вела на Чарльз-стрит. Дверь внизу была закрыта, но не заперта. Мы распахнули ее и бросились на улицу. Я отчетливо помню, что в это время от соседней церкви донеслось три удара колоколов. Было без четверти десять.
– Это очень важно, – заметил Холмс и сделал пометку на манжете сорочки.
– Вечер был очень темный, шел мелкий теплый дождь. На Чарльз-стрит никого не было, но на Уайтхолле, как обычно, продолжалось оживленное движение. Мы помчались по мостовой в чем были, без головных уборов, и на дальнем углу нашли полисмена.
«Совершена кража, – с трудом выдавил я. – Из министерства иностранных дел украден чрезвычайно важный документ. Здесь кто-нибудь проходил?»
«Я стою здесь пятнадцать минут, сэр, – ответил полицейский. – За это время прошел только один человек, высокая пожилая женщина, закутанная в кашемировую шаль».
«О, это всего лишь моя жена, – сказал швейцар. – А больше никто не проходил?»
«Никто».
«Наверное, вор пошел в другую сторону!» – воскликнул швейцар и потянул меня за рукав.
Но я не довольствовался услышанным, и его попытка увести меня оттуда только усилила мои подозрения.
«Куда пошла та женщина?» – спросил я.
«Не знаю, сэр. Я заметил, как она прошла мимо, но у меня не было особых причин следить за ней. Кажется, она торопилась».
«Как давно это было?»
«Несколько минут назад».
«С тех пор прошло пять минут?»
«Пожалуй, не больше пяти».
«Мы напрасно тратим время, сэр, а сейчас каждая минута на счету, – умолял швейцар. – Поверьте на слово, моя старушка не имеет к этому никакого отношения. Пойдемте на другой конец улицы, а если вы не хотите, я сам это сделаю».
С этими словами он бросился в обратную сторону, но я догнал его и схватил за рукав.
«Где вы живете?» – спросил я.
«Айви-лейн, 16, в Брикстоне, – ответил он. – Но не отвлекайтесь на ложный след, мистер Фелпс. Пойдемте на другой конец улицы и посмотрим, не найдется ли там чего-то полезного».
Я ничего не терял, последовав его совету. Вместе с полицейским мы поспешили в противоположную сторону и вскоре вышли на улицу, где было большое движение и множество прохожих. Но все они в этот дождливый вечер мечтали лишь о том, чтобы поскорее найти крышу над головой. Вокруг не нашлось ни одного праздного гуляки, который бы мог сказать нам, кто здесь недавно проходил.
Потом мы вернулись в здание министерства и обыскали лестницу и коридор, но безрезультатно. Пол в коридоре покрыт бежевым линолеумом, на котором хорошо заметны любые отпечатки. Мы тщательно осмотрели его, но не обнаружили никаких следов от сырой обуви.
– Дождь шел весь вечер?
– Примерно с семи вечера.
– Как же тогда женщина, которая зашла к вам в комнату около девяти вечера, не наследила своими грязными ботинками?
– Я рад, что вы подняли этот вопрос. Тогда я подумал о том же. У уборщиц принято снимать башмаки в комнате швейцара и надевать суконные туфли.
– Тогда все ясно. Итак, следов не осталось, хотя вечер был дождливый? Действительно, чрезвычайно интересная цепь событий. Что вы сделали дальше?
– Мы обыскали и комнату. Там не может быть потайной двери, а окна находятся в тридцати футах над землей. Оба окна закрыты на задвижки изнутри. Ковер исключает возможность ухода через люк, а потолок покрыт обычной побелкой. Готов прозакладывать голову, что тот, кто украл мои бумаги, мог пройти только через дверь.
– Как насчет камина?
– Там нет камина. В доме печное отопление. Шнур от звонка свисает с провода справа от моего стола. Значит, тот, кто звонил, должен был стоять справа. Но зачем преступнику понадобилось звонить? Это неразрешимая загадка.
– Безусловно, дело необычное. Каковы были ваши следующие шаги? Полагаю, вы осмотрели комнату, чтобы убедиться, не оставил ли незнакомец каких-нибудь следов своего посещения – например, окурка сигары, оброненной перчатки, шпильки для волос или другой безделицы?
– Ничего такого там не было.
– Может быть, остался какой-то запах?
– Э-ээ, об этом мы не подумали.
– Запах табака оказал бы нам огромную услугу в таком расследовании.
– Сам я не курю, поэтому, думаю, заметил бы табачный запах. У меня не было абсолютно никакой зацепки. Единственный осязаемый факт заключался в том, что жена швейцара, миссис Танджи, в спешке ушла из министерства. Он объяснил лишь, что она всегда уходит домой примерно в это время. Мы с полисменом решили, что лучше всего будет задержать женщину, прежде чем она избавится от документа, при условии что похитительницей была она.
К этому времени известие дошло до Скотленд-Ярда; детектив Форбс прибыл немедленно и энергично взялся за дело. Мы взяли двуколку и через полчаса прибыли по адресу, полученному от швейцара. Дверь открыла девушка, которая оказалась старшей дочерью миссис Танджи. Ее мать еще не вернулась, и нас провели в гостиную.
Примерно через десять минут в дверь постучали, и тут мы совершили серьезную ошибку, в которой я виню себя. Вместо того чтобы открыть самим, мы позволили девушке сделать это. Мы услышали, как она сказала: «Мама, тебя ждут двое мужчин», а в следующий момент раздался топот ног по коридору. Форбс распахнул дверь, и мы бросились за женщиной в заднюю комнату или на кухню, но она успела туда раньше. Она вызывающе посмотрела на нас, но потом вдруг узнала меня, и на ее лице отразилось полное изумление.
«Это же мистер Фелпс из министерства!» – воскликнула она.
«Полно, за кого вы нас приняли, когда убежали от нас?» – спросил мой спутник.
«Я приняла вас за оценщиков имущества, – сказала она. – Мы задолжали лавочнику».
«Звучит неубедительно, – ответил Форбс. – У нас есть основания полагать, что вы похитили важный документ из министерства иностранных дел и побежали сюда, чтобы избавиться от него. Мы должны отвезти вас в Скотленд-Ярд для обыска».
Ее протесты и попытки сопротивления были тщетными. Мы остановили ее и уехали втроем. Но сначала мы все-таки осмотрели кухню, особенно печь, опасаясь, что она могла сжечь документ за несколько мгновений, пока была одна на кухне. Нам не удалось найти пепел от жженой бумаги или обгоревшие обрывки. По прибытии в Скотленд-Ярд женщину сразу же передали одной из сотрудниц для обыска. Я провел несколько мучительных минут в ожидании, пока она не вернулась с докладом. Документа так и не нашли.
Тогда я впервые ощутил весь ужас случившегося. До сих пор я действовал, и мои действия притупляли мысль. Я был так уверен в скором возвращении договора, что не смел даже думать о последствиях неудачи. Но теперь ничего иного не оставалось, и мне пришлось осознать свое положение. Оно было кошмарным. Ватсон может подтвердить, что в школе я был нервным и впечатлительным мальчиком. Такой уж у меня характер. Теперь я подумал о своем дяде и его коллегах по кабинету министров, о позоре, который я навлек на него, на себя и на всех, кто связан со мной. Ну и что, если я пал жертвой чрезвычайных обстоятельств? Там, где на кону стоят дипломатические интересы, нет места ссылкам на несчастные случайности. Я потерпел крах, постыдный и безнадежный крах. Не помню, что я сделал дальше. Наверно, со мной случился истерический припадок. Смутно припоминаю полицейских, столпившихся вокруг и пытавшихся утешить меня. Один из них отвез меня на вокзал Ватерлоо и посадил в поезд до Уокинга. Думаю, он поехал бы со мной и дальше, если бы доктор Ферьер, живущий по соседству со мной, не ехал тем же поездом. Доктор любезно позаботился обо мне, и не зря, потому что на станции со мной случился второй припадок, и, прежде чем мы добрались до дому, я практически превратился в буйнопомешанного.
Можете представить чувства моих близких, когда звонок доктора поднял их с постели и они увидели меня в таком состоянии. Бедняжка Энни и моя мать были безутешны. Доктор Ферьер узнал от детектива на вокзале достаточно, чтобы составить представление о случившемся, и его рассказ не внушал надежд на лучшее. Всем было ясно, что я надолго заболел, поэтому Джозеф покинул эту веселую спальню, превращенную в больничную палату. Более девяти недель, мистер Холмс, я пролежал здесь в беспамятстве с воспалением мозга. Если бы не мисс Гаррисон и не хлопоты доктора, я бы не разговаривал с вами сегодня. Энни выхаживала меня днем, а ночью за мной смотрела наемная сиделка, поскольку во время своих жутких припадков я мог сделать что угодно. Постепенно мой разум прояснился, лишь в последние три дня память вполне вернулась ко мне. Порой мне хочется, чтобы этого так и не случилось. Первым делом я телеграфировал мистеру Форбсу, который занимался расследованием. Он заверил меня, что делает все возможное, но у следствия пока нет никаких зацепок. Швейцара и его жену проверили со всех сторон и не нашли ничего подозрительного. Тогда подозрение пало на молодого Горо, который, как вы помните, в тот вечер работал сверхурочно. Это обстоятельство и его французская фамилия были единственными причинами для подозрения, но по сути дела я приступил к работе лишь после его ухода. Сам он выходец из гугеннотской семьи, но такой же англичанин по своим симпатиям и образу жизни, как мы с вами. Против него не было совершенно никаких улик, и дело зашло в тупик. Мистер Холмс, вы моя последняя надежда. Если вы не поможете мне, моя честь и мое положение будут навеки погублены.