Утомленный долгим рассказом, больной откинулся на подушки, а его сиделка налила ему в стакан какую-то стимулирующую микстуру. Холмс сидел молча, запрокинув голову и закрыв глаза; постороннему могло бы показаться, что эта поза выражает безразличие, но я знал, что он напряженно размышляет.
– Ваш рассказ был настолько подробным, что у меня почти не осталось вопросов, – наконец сказал он, – но есть одно чрезвычайно важное обстоятельство. Вы кому-нибудь рассказывали, что получили особое задание?
– Никому.
– К примеру, даже мисс Гаррисон?
– Нет. Я не возвращался в Уокинг между тем, как получил задание и приступил к его выполнению.
– Никто из ваших близких не мог случайно увидеть вас?
– Нет.
– Кто-нибудь из них знает, где находится ваша комната в министерстве?
– Да, им всем показывали ее.
– Разумеется, вы никому не говорили о договоре, эти вопросы не имеют значения.
– Я ничего не говорил.
– Вы что-нибудь знаете о швейцаре?
– Ничего, кроме того, что он отставной солдат.
– Какого полка?
– Кажется, я слышал… ах да, Колдстрим-Гардз.
– Спасибо. Я не сомневаюсь, что узнаю подробности от Форбса. Полицейские сыщики превосходно умеют собирать факты, хотя не всегда с пользой могут применить их. Ах, какая дивная роза!
Холмс прошел мимо кушетки к открытому окну и приподнял опустившийся стебель мускусной розы, любуясь нежными оттенками алого и зеленого. Эта сторона его характера была мне в новинку – раньше я не замечал, чтобы он проявлял живой интерес к творениям дикой природы.
– Дедукция нигде так не нужна, как в религии, – сказал он, прислонившись к ставням. – Логик может довести ее до уровня точной науки. Мне кажется, что цветы служат залогом нашей веры в высшую доброту Провидения. Все остальное – наша пища, наши силы и желания – необходимо нам в первую очередь для поддержания жизни. Но роза – это нечто иное и особенное. Ее цвет и аромат являются украшением жизни, а не ее обязательным условием. Только доброта создает необязательные вещи, поэтому я не устану повторять, что цветы дают нам надежду[59].
На лицах Перси Фелпса и его сиделки, смотревших на Холмса во время его короткой речи, отразилось удивление, к которому примешивалась изрядная доля разочарования. Он впал в задумчивость, держа в пальцах мускусную розу. Это продолжалось несколько минут, пока девушка не решила вмешаться.
– Вы видите возможность решить эту загадку? – резковато сказала она.
– О, загадку! – отозвался он, словно очнувшись от забытья и вернувшись к жизни. – Было бы нелепо отрицать, что дело весьма сложное и запутанное, но обещаю, что постараюсь разобраться в нем и буду держать вас в курсе дела.
– У вас есть какие-то догадки?
– Целых семь, но, разумеется, я должен проверить их, прежде чем высказывать определенное мнение.
– Вы кого-нибудь подозреваете?
– Я подозреваю себя.
– Что?
– Я подозреваю себя в том, что делаю поспешные выводы.
– Тогда поезжайте в Лондон и проверьте их.
– Это превосходный совет, мисс Гаррисон, – сказал Холмс и встал. – Думаю, Ватсон, это лучшее, что мы можем предпринять. Не позволяйте себе обольщаться ложными надеждами, мистер Фелпс. Дело очень запутанное.
– Мне не будет покоя, пока мы снова не увидимся, – сказал дипломат.
– Хорошо, я приеду завтра тем же поездом, хотя, скорее всего, не смогу вам сообщить ничего обнадеживающего.
– Благослови вас бог за обещание приехать! – воскликнул наш клиент. – Теперь я знаю, что дело пойдет на лад, и это придает мне силы. Кстати, я получил письмо от лорда Холдхерста.
– Ага! Что он пишет?
– Он был холоден, но не резок; полагаю, он решил пощадить мои чувства из-за болезни. Он повторил, что положение чрезвычайно серьезное, но добавил, что в отношении моего будущего не будет предприниматься никаких шагов – разумеется, он имеет в виду увольнение, – пока я не встану на ноги и не получу возможность исправить свою неудачу.
– Разумное и тактичное решение, – сказал Холмс. – Пойдемте, Ватсон, нам предстоит еще много работы в городе.
Джозеф Гаррисон отвез нас на станцию, и вскоре мы уже ехали в портсмутском поезде. Холмс погрузился в раздумье и почти не раскрывал рта, пока мы не проехали узловую станцию Клэпем.
– Очень приятно подъезжать к Лондону по высокому месту, откуда можно смотреть на дома сверху, – вдруг произнес он.
Я подумал, что Холмс шутит, потому что вид был малопривлекательный, но вскоре он пояснил, что имеет в виду:
– Посмотрите на те группы больших домов, поднимающихся над шиферными крышами, как кирпичные острова в свинцово-сером море.
– Это государственные школы.
– Это маяки, дружище! Бакены будущего! Коробочки с сотнями светлых маленьких семян, из которых вырастет лучшая, более просвещенная Англия будущего. Полагаю, этот Фелпс не пьет?
– Не думаю.
– И я тоже, но мы обязаны учитывать любую возможность. Бедняга действительно увяз очень глубоко, и еще вопрос, сможем ли мы вытащить его на берег. Что вы думаете о мисс Гаррисон?
– Это девушка с сильным характером.
– Да, и притом хороший человек, если я не ошибаюсь. Они с братом – единственные дети фабриканта железных изделий где-то в Нортумберленде. Фелпс обручился с ней этой зимой во время путешествия, и она приехала познакомиться с его родными в сопровождении брата. Потом случилось несчастье, и она осталась ухаживать за возлюбленным, а ее брат Джозеф, которому тут весьма понравилось, тоже решил остаться. Как видите, я уже навел кое-какие справки, но сегодня нам придется заниматься этим весь день.
– Мои пациенты… – начал я.
– О, если вы считаете, что ваши дела интереснее моих… – резковато перебил Холмс.
– Я хотел сказать, что мои пациенты вполне могут обойтись без меня денек-другой, поскольку в это время года дел вообще немного.
– Превосходно, – сказал он, снова придя в хорошее настроение. – Тогда будем разбираться вместе. Думаю, сначала нам нужно встретиться с Форбсом. Он расскажет нам все необходимые подробности, а потом будем решать, с какой стороны можно подступиться к делу.
– Вы сказали, что у вас уже есть догадка?
– Даже несколько догадок, но мы можем проверить их ценность только дальнейшими исследованиями. Труднее всего раскрыть с виду бесцельное преступление. Это преступление не бесцельное. Кому оно выгодно? Французскому послу, русскому послу либо тому, кто может продать документ одному из них, и, наконец, самому лорду Холдхерсту.
– Лорду Холдхерсту!
– Вполне можно представить государственного деятеля, который оказывается в таком положении, когда он не пожалеет о случайном уничтожении важного документа.
– Только не с такой прекрасной репутацией, как у лорда Холдхерста.
– Если возможность существует, ее нельзя сбрасывать со счетов. Сегодня мы нанесем визит благородному лорду и послушаем, что он скажет. Между тем я уже направил кое-какие запросы.
– Как, уже?
– Да. Я разослал со станции Уокинг телеграммы во все вечерние лондонские газеты. В каждой из них появится следующее объявление.
Он протянул мне листок, вырванный из записной книжки. Там было написано карандашом:
«Вознаграждение 10 фунтов тому, кто сообщит номер кеба, высадившего пассажира на Чарльз-стрит у подъезда министерства иностранных дел без четверти десять вечера 23 мая. Обращаться по адресу Бейкер-стрит, 221б».
– Вы уверены, что вор приехал в экипаже?
– Если нет, это не причинит никакого вреда. Но если верить мистеру Фелпсу, что ни в комнате, ни в коридоре негде спрятаться, то похититель должен был прийти с улицы. Если в такой дождливый вечер он не оставил мокрых следов на линолеуме, который осмотрели несколько минут спустя, более чем вероятно, что он приехал в кебе. Думаю, мы можем уверенно прийти к такому выводу.
– Выглядит правдоподобно.
– Это одна из догадок, о которых я говорил. Возможно, она приведет нас к чему-то. Потом, разумеется, есть звонок – самая интересная особенность в деле. Почему зазвенел звонок? Было ли это бравадой похитителя или кто-то рядом с ним хотел предотвратить преступление? Или это простая случайность? Или?..
Холмс замолчал и вновь погрузился в напряженное раздумье, но мне, знакомому со всеми его настроениями, показалось, что перед ним вдруг забрезжила новая возможность.
Мы прибыли на вокзал в двадцать минут четвертого и после короткого ланча в буфете сразу же отправились в Скотленд-Ярд. Холмс уже дал телеграмму Форбсу, и сыщик ждал нас. Он оказался коротышкой с острыми чертами лица и проницательным, но вовсе не дружелюбным взглядом. Его манера была холодной, особенно когда узнал, по какому делу мы пришли.
– Я наслышан о ваших методах, мистер Холмс, – едко сказал он. – Вы пользуетесь всей информацией, какую полицейские могут предоставить в ваше распоряжение, а потом стараетесь раскрыть дело самостоятельно и дискредитировать их.
– Напротив, – возразил Холмс, – из последних пятидесяти трех дел, которыми я занимался, мое имя появилось только в четырех из них, а за остальные сорок девять все заслуги достались полиции. Я не виню вас в невежестве, поскольку вы еще молоды и неопытны, но если вы хотите преуспеть в своей новой должности, то станете работать со мной, а не против меня.
– Буду рад получить от вас один-два совета, – сказал сыщик более любезным тоном. – Безусловно, это дело я еще не могу поставить себе в заслугу.
– Какие меры вы предприняли?
– Мы установили слежку за Танджи, швейцаром. Он вышел в отставку с хорошей характеристикой, и мы не нашли никаких улик против него, но его жена – темная личность. Мне кажется, она знает больше, чем говорит.
– Вы следили за ней?
– Мы приставили к ней одну из наших сотрудниц. Миссис Танджи пьет, и наша коллега дважды говорила с ней, когда она была навеселе, но ничего не смогла вытянуть из нее.
– Насколько я понимаю, к ним наведывались оценщики имущества?