чахотки. Зиму она провела в Давос-Платце, а теперь направлялась в Люцерн к своим друзьям, когда внезапно у нее началось кровоизлияние. Вряд ли она протянет несколько часов, но для нее было бы большим утешением присутствие английского доктора, и, если бы я вернулся… и т. д. Почтенный Штайлер заверил меня в постскриптуме, что мое согласие он сочтет за великое одолжение, поскольку леди наотрез отказывается от швейцарского врача и он понимает, какую ответственность это на него накладывает.
В такой просьбе отказать было невозможно – в желании соотечественницы, умирающей на чужбине. Однако оставить Холмса одного я тоже не мог. В конце концов мы договорились, что он удержит при себе молодого швейцарца как проводника и спутника, а я вернусь в Майринген. Мой друг сказал, что еще немного побудет у водопада, а затем неторопливо направится через отрог в Розенлауи, где вечером я присоединюсь к нему. Повернувшись в последний момент, я увидел, что Холмс прислонился к скале и, скрестив руки на груди, смотрит вниз на клокочущую воду. Вот так мне было суждено в последний раз увидеть его в этом мире.
У конца спуска я оглянулся. Водопад оттуда виден не был, но я увидел изгиб тропы, которая ведет к нему, петляя то вверх, то вниз. По ней, помню, очень быстро шел какой-то человек. Его черная фигура четко вырисовывалась на фоне зелени. И он, и энергия, с какой он шел, произвели на меня впечатление, но я тут же забыл о нем, торопясь добраться до моей цели.
В Майринген я пришел примерно через час с небольшим. Штайлер стоял на крыльце своей гостиницы.
– Ну, – сказал я, торопливо подходя к нему, – надеюсь, ей не хуже?
На его лице отразилось изумление, и, едва его бровь дрогнула, мое сердце налилось свинцом.
– Вы этого не писали? – спросил я, вытаскивая письмо из кармана. – В гостинице нет больной англичанки?
– Нет, конечно! – воскликнул он. – Но на нем гриф гостиницы… Ха! Да его же написал высокий англичанин, который пришел, когда вы уже ушли. Он сказал…
Но я не стал ждать его пояснений. Содрогаясь от страха, я уже бежал по деревенской улице к началу тропы, по которой так недавно спустился. На спуск мне потребовался час. При всех моих усилиях прошло еще два часа, прежде чем я вновь оказался перед Рейхенбахским водопадом. Альпеншток Холмса был по-прежнему прислонен к скале, но его самого нигде видно не было, и я тщетно кричал и звал его. Единственным ответом было эхо моего собственного голоса, отраженного окружающими обрывами.
Вид этого альпенштока заставил меня похолодеть и сглотнуть комок в горле. Холмс не пошел в Розенлауи. Он оставался на уступе шириной в три фута с отвесным обрывом с одной стороны и отвесным провалом с другой, пока его враг не добрался до него. Никаких следов молодого швейцарца тоже не было. Вероятнее всего, он был подкуплен Мориарти и оставил их наедине друг с другом. Но что произошло потом? Кто мог поведать нам, что произошло потом?
Я постоял минуты две, пытаясь взять себя в руки, я был слишком ошеломлен ужасом случившегося. Потом я вспомнил методы Холмса и попытался применить их для разгадки недавней трагедии. Увы, это оказалось слишком просто! Во время нашего разговора до конца уступа мы не дошли, и альпеншток обозначал место, где мы остановились. Черная почва остается всегда мягкой благодаря нескончаемым брызгам, и даже птица оставила бы на ней отпечатки лапок. Две цепочки следов вели к дальнему концу уступа, обе от меня. Обратных следов не было. В паре ярдов от конца почва была истоптана в грязь, а окаймлявшие край терновник и папоротники были вырваны с корнем или поломаны. Я лег ничком и прищурился вниз, а брызги взметывались перед моим лицом. Уже наступили сумерки, и теперь мне удавалось различать лишь блеск влаги на черных отвесных стенах пропасти там и сям да далеко внизу в конце провала бурление воды. Я закричал, но до моих ушей донесся только получеловеческий вопль водопада.
Однако судьба распорядилась, чтобы я все-таки получил последнее слово привета от моего друга и товарища. Я упомянул, что его альпеншток был прислонен к выступу в скале. И тут я заметил там что-то блестящее и, протянув руку, обнаружил, что блестит серебряный портсигар, который он всегда носил с собой. Когда я взял его, вниз спорхнул бумажный квадратик, лежавший под ним. Подобрав его, я нашел три листка, вырванные из его записной книжки и адресованные мне. Таким характерным для него были и краткость обращения, и четкая твердость почерка, будто писал он у себя в кабинете.
«МОЙ ДОРОГОЙ ВАТСОН,
эти несколько строк я пишу благодаря любезности мистера Мориарти, который ждет, когда я буду готов для заключительного обсуждения вопросов, разделяющих нас. Он кратко изложил мне способы, помогшие ему избежать английской полиции и следить за нашими передвижениями. Они, бесспорно, подтверждают то крайне высокое мнение, которое сложилось у меня о его талантах. Я рад, что могу освободить общество от дальнейших последствий его присутствия, хотя, боюсь, ценой, которая будет тяжкой для моих друзей и особенно для вас, мой дорогой Ватсон. Однако я уже объяснил вам, что в любом случае моя карьера на переломе и что никакое ее завершение не может быть более приемлемым для меня, чем это. И если уж признаваться вам во всем, я ничуть не сомневался, что письмо из Майрингена было фальшивкой, и позволил вам уйти, будучи убежден, что воспоследует нечто вроде этого. Сообщите инспектору Петтерсену, что документы, необходимые ему, чтобы шайку осудили, находятся в ящике моего бюро под буквой «М», уложенные в синий конверт, подписанный «Мориарти». Я сделал все распоряжения о моем имуществе и оставил их у моего брата Майкрофта. Прошу, передайте мой привет миссис Ватсон, и остаюсь, мой дорогой друг, искренне вашим.
Шерлок Холмс».
Достаточно нескольких слов, чтобы сообщить то немногое, что еще остается. Расследование, проведенное экспертами, не оставляет сомнений, что схватка этих двоих завершилась именно так, как можно было ожидать в подобной ситуации: падением с края обрыва в объятиях друг друга. Любая попытка отыскать тела была заранее обречена на неудачу. И там, в глубинах этого жуткого котла бурлящей воды и клокочущей пены, останутся на все времена самый опасный преступник и несравненный защитник закона их поколения. Швейцарского юношу так и не нашли, и нет ни малейших сомнений, что он был одним из многочисленных пособников, которых оплачивал Мориарти. Что до шайки, в памяти публики еще свежо, с какой доскональностью собранные Холмсом улики разоблачили их организацию и как тяжело тяготела над ними рука покойника. Об их страшном главаре на процессе почти не упоминалось, и если я теперь вынужден без обиняков рассказать всю правду о нем, в этом повинны безрассудные защитники, попытавшиеся обелить его память нападками на того, кого я вовеки буду почитать как самого лучшего и мудрейшего человека из всех, кого я когда-либо знавал.
СОДЕРЖАНИЕ
Знак четырех. Перевод М. Литвиновой 5
Записки о Шерлоке Холмсе
Серебряный. Перевод Ю. Жуковой 149
Приключение с желтым лицом. Перевод И. Гуровой 181
Приключение с клерком биржевого маклера. Перевод И. Гуровой 206
«Глория Скотт». Перевод Г. Любимовой 229
Обряд дома Месгрейвов. Перевод Д. Лившиц 254
Рейгетские сквайры. Перевод К. Савельева 280
Горбун. Перевод К. Савельева 306
Постоянный пациент. Перевод К. Савельева 329
Случай с переводчиком. Перевод Н. Вольпин 354
Морской договор. Перевод К. Савельева 378
Финальная проблема. Перевод И. Гуровой 421