– Запах?
– Об этом мы как-то не подумали.
– Жаль, в подобном расследовании, скажем, запах табака имел бы огромное значение.
– Сам я не курю, поэтому запах табака, наверное, почувствовал бы. Улик не было никаких. Единственное, что показалось мне необычным, это то, что жена консьержа, миссис Танджи, так ее зовут, столь поспешно покинула здание. Сам консьерж никак не мог объяснить ее поведение, сказал лишь, что она всегда уходит домой примерно в это время. Я посоветовался с полицейским, и мы решили, что лучше всего будет схватить женщину, пока она еще не успела избавиться от бумаг (если, конечно, они были у нее).
К этому времени о происшествии уже стало известно в Скотленд-Ярде, и на место преступления явился мистер Форбс, сыщик. Он энергично принялся за дело. Мы взяли кеб и уже через полчаса прибыли по указанному адресу. Дверь нам открыла девушка, которая оказалась старшей дочерью миссис Танджи. Ее мать еще не вернулась, поэтому она провела нас в гостиную, где мы и стали дожидаться.
Примерно через десять минут раздался стук в дверь, и тут мы совершили непростительную ошибку, в которой я виню исключительно себя: вместо того, чтобы самим открыть дверь, мы позволили сделать это девушке. Мы услышали, как она сказала: «Мама, тебя дожидаются двое джентльменов», – после чего сразу же раздались торопливые шаги по коридору. Тогда Форбс распахнул дверь и мы выбежали то ли в кухню, то ли в заднюю комнату. Женщина была уже там. Она вызывающе взглянула на нас, но тут узнала меня, и на лице у нее появилось выражение крайнего изумления.
«Боже мой, это же мистер Фэлпс, из министерства!» – воскликнула она. – «Так-так, а от кого же вы убегали?» – спросил мой спутник. – «Я подумала, это пришли описывать имущество, – ответила миссис Танджи. – У нас проблемы с лавочником». – «Зря стараетесь, – сказал на это Форбс. – У нас есть основания полагать, что вы похитили из Министерства иностранных дел ценный документ и сюда прибежали, чтобы избавиться от него. Вам придется проехать с нами в Скотленд-Ярд, вас там обыщут».
Напрасно она отказывалась и сопротивлялась. Мы усадили ее в кеб и обратно поехали уже втроем. Но сперва мы осмотрели кухню, и особенно тщательно – печь. Нам нужно было узнать, успела ли миссис Танджи освободиться от бумаг за то короткое время, пока находилась здесь одна. Однако ни пепла, ни обрывков мы не нашли. Приехав в Скотленд-Ярд, мы сразу же препроводили миссис Танджи в комнату для досмотра женщин. Я чуть с ума не сошел от волнения, пока дожидался результата. Бумаг при ней не нашли.
И только тогда я в полной мере ощутил весь ужас ситуации. До той минуты я был занят делом и мне было не до размышлений. Я почему-то был уверен, что мне удастся разыскать договор, что называется, по горячим следам, и даже не задумывался о том, что случится, если мне этого сделать не удастся. Но больше я ничего не мог предпринять, поэтому у меня появилось время обдумать положение. Ситуация была ужасной. Ватсон подтвердит, что еще в школе я был ранимым и чувствительным. Такой уж у меня характер. Я подумал о дяде и его коллегах в правительстве, о том, что я опозорил его, опозорил себя, опозорил всех, кто хоть как-то со мной связан. Ну и что, что я стал жертвой невероятного случая? Когда на карту поставлены дипломатические интересы, невероятных случаев происходить не должно. Это был конец и мне, и моей карьере. Полный, окончательный конец. Я не помню, что было потом. Наверное, у меня случилась истерика. В памяти сохранились какие-то смутные образы, например, несколько человек в форме, которые столпились вокруг меня и пытались как-то успокоить. Кто-то из них отвез меня на Ватерлоо и усадил в поезд до Уокинга. Думаю, этот человек довез бы меня до самого дома, если бы не оказалось, что в том же поезде едет доктор Ферье, мой сосед. Он любезно согласился присмотреть за мной, и это очень хорошо, потому что на станции у меня начался припадок. Когда я наконец добрался домой, я уже ничего не соображал.
Можете представить, что тут началось, когда всех в доме разбудил звонок в дверь и они увидели меня в таком состоянии. Моя бедная Энни и мать были убиты горем. Доктор Ферье на вокзале узнал от детектива, что со мной произошло, поэтому смог объяснить, что к чему, правда, никому от этого легче не стало. Всем было понятно, что я не скоро приду в себя, поэтому Джозефа выселили из его спальни и превратили эту комнату в лазарет. Здесь, мистер Холмс, я более девяти недель пролежал в горячке и без сознания. Если бы не мисс Харрисон и доктор, я бы сейчас с вами не разговаривал. Днем за мной ухаживала Энни, а на ночь оставалась специально нанятая сиделка. Меня нельзя было оставлять одного ни на минуту, потому что во время приступов я был способен на что угодно. Постепенно разум мой начал проясняться, но полностью память вернулась ко мне всего три дня назад. Хотя, честно говоря, иногда мне кажется, что лучше бы я навсегда остался в таком состоянии. Первое, что я сделал, это телеграфировал мистеру Форбсу, который ведет это дело. Он приехал ко мне, но ничего утешительного не рассказал. Несмотря на то что делается все возможное, никаких следов или улик найти не удалось. Консьержа и его жену проверили по всем статьям, но это тоже ничего не дало. Тогда подозрение полиции пало на юного Горо, который, как вы помните, в тот день задержался на работе. Эта его задержка и французская фамилия – вот все, что, собственно, и навлекло на него подозрения, хотя я начал работать уже после того, как он ушел. К тому же хоть его предки и были гугенотами, сам он и вся его семья по своим симпатиям и образу жизни такие же англичане, как вы и я. В общем, доказать его причастность к делу не удалось и на этом следствие зашло в тупик. Мистер Холмс, вы – моя последняя надежда. Только вы можете спасти мою честь и положение.
Устав от длинного рассказа, несчастный упал на подушки, а мисс Харрисон налила ему стакан какого-то стимулирующего лекарства. Холмс сидел с закрытыми глазами, откинув голову на спинку кресла. Посторонний человек мог бы подумать, что ему просто надоело слушать и он ушел в себя, но я-то знал, что такое выражение лица моего друга обозначало наивысшую степень умственного напряжения.
– Вы рассказали все так подробно, – наконец заговорил он, – что у меня почти не осталось вопросов. Но одно чрезвычайно важное обстоятельство я все же хотел прояснить. Скажите, вы кому-либо говорили о том задании, которое вам было поручено?
– Никому.
– Вот мисс Харрисон, например?
– Нет. Я не возвращался в Уокинг после того, как получил распоряжение, и до того, как приступил к его выполнению.
– И никто из ваших близких в это время не встречался с вами, даже случайно?
– Никто.
– А кто-нибудь из них раньше бывал в вашем кабинете?
– Да, у меня все бывали.
– Впрочем, все это, разумеется, не имеет никакого отношения к делу, если вы никому не рассказывали о договоре.
– Я не рассказывал никому.
– Что вам известно о консьерже?
– Да в общем-то ничего, только то, что он отставной солдат.
– Какого полка?
– По-моему… Колдстримского гвардейского полка.
– Благодарю вас. Остальные подробности я, несомненно, могу узнать у Форбса. Официальные власти замечательно умеют собирать факты, но не всегда способны умело ими распорядиться. Какой изумительный цветок роза!
Холмс подошел к окну мимо постели больного и, взяв за стебель поникший цветок мускусной розы, стал любоваться восхитительным сочетанием малинового и зеленого цветов. Для меня это была новая грань в его характере, потому что раньше я никогда не видел, чтобы он проявлял какой-то особенный интерес к живой природе.
– Нигде так не нужна дедукция, как в религии, – сказал мой друг, прислонясь к ставням. – Логик может превратить ее в точную науку. Мне кажется, что наша вера в Провидение может целиком основываться на факте существования цветов. Все остальное – наши силы, желания, пища, которую мы поглощаем, – все это необходимо для нашего существования, но вот эта роза – предмет, не имеющий к нему отношения. Аромат и цвет розы украшают жизнь, но отнюдь не являются ее непременным условием. Только добро способно украшать, поэтому я еще раз говорю, что именно на цветы мы возлагаем большие надежды.
Пока Холмс разглагольствовал, Перси Фэлпс и мисс Харрисон с недоумением, если не сказать с сочувствием, смотрели на него. Холмс мечтательно замолчал, по-прежнему держа в пальцах розу. Выдержав пару минут паузы, девушка довольно резким тоном спросила его:
– Мистер Холмс, так у нас есть надежда, что вы раскроете эту тайну?
– Ах да, тайна! – спохватился он. – Конечно же, было бы глупо отрицать, что это дело весьма трудное и запутанное, но я обещаю вам, что займусь им и буду держать вас в курсе.
– У вас уже есть версии?
– У меня есть семь различных версий, но, конечно же, нужно их сперва проверить, прежде чем говорить о них вслух.
– Вы кого-нибудь подозреваете?
– Да, самого себя.
– Что?!
– Я подозреваю, что слишком уж быстро прихожу к выводам.
– В таком случае поезжайте в Лондон и проверьте свои выводы там.
– Это дельный совет, мисс Харрисон, – расправил плечи Холмс. – По-моему, Ватсон, это лучшее, что мы с вами можем сейчас сделать. Мистер Фэлпс, вынужден вас предупредить: не стройте иллюзий, это дело очень запутанное.
– Пока вас не будет, у меня опять начнется горячка! – в отчаянии вскричал Перси.
– Что ж, завтра я снова приеду тем же поездом, хотя вряд ли смогу вас чем-то обрадовать.
– Благослови вас Господь за то, что вы даете мне надежду, – с дрожью в голосе сказал наш клиент. – Мне придаст силы мысль о том, что хоть что-то делается. Кстати, мне пришло письмо от лорда Холдхерста.
– Вот как! И что же он пишет?
– Тон письма, конечно, прохладный, но сдержанный. Думаю, только потому, что дяде известно о моей болезни. Он еще раз напомнил мне, что дело это имеет огромное значение, и еще добавил, что в отношении моего будущего ничего предприниматься не будет… (другими словами, речь идет о моей отставке) до тех пор, пока здоровье мое не поправится и я не получу возможности исправить положение.