– Да, я довольно свободно располагал собой, – сказал он в ответ скорее на мой взгляд, чем на мои слова. – В последнее время мне приходится несладко. Вы не возражаете, если я закрою ставни?
Комната освещалась только лампой над столом, за которым я читал. Осторожно двигаясь вдоль стен, Холмс подошел к окну, быстро закрыл ставни и тщательно запер их на шпингалет.
– Вы чего-то боитесь? – спросил я.
– Если честно, то да.
– Чего же?
– Духового ружья.
– Что это значит, дорогой Холмс?
– Ватсон, мне кажется, вы достаточно хорошо меня знаете, чтобы понимать, что я не паникер. Но легкомысленно относиться к опасности – это не геройство, а глупость. Можно попросить у вас спичку?
Он с наслаждением втянул дым сигареты, словно истосковался по его успокаивающему воздействию.
– Я, во-первых, должен извиниться за столь поздний визит, – сказал Холмс, – а во-вторых, хочу попросить вас разрешить мне перелезть через стену, огораживающую сад на вашем заднем дворе, потому что именно так я собираюсь покинуть ваш дом.
– Но что все это значит? – повторил я.
Он вытянул вперед руку, и в свете лампы я увидел, что суставы двух его пальцев сбиты в кровь.
– Нет, это не пустяки, – улыбнулся Холмс. – Наоборот, когда мужчина разбивает себе руку, это достаточно серьезно. Миссис Ватсон дома?
– Нет, она уехала погостить к знакомым.
– Ага, так вы совсем один?
– Совершенно.
– Что ж, в таком случае мне будет проще пригласить вас прокатиться со мной на континент.
– Куда именно?
– Куда угодно. Для меня это не имеет значения.
Мне все это показалось очень странным. Холмс никогда не имел привычки бесцельно проводить выходные, и что-то в его бледном усталом лице говорило мне о том, что нервы его на пределе. Видя в моих глазах немой вопрос, он соединил кончики пальцев, уперся локтями в колени и принялся объяснять, что происходит.
– Вам, скорее всего, незнакомо имя профессора Мориарти.
– Никогда о таком не слышал.
– Просто гениально! Поразительно! – вскричал Холмс. – Этот человек держит в своих руках весь Лондон, а о нем даже никто не слышал. Вот что ставит его на вершину преступного мира. Ватсон, признаюсь вам честно, если мне удастся победить этого человека, избавить от него общество, я буду считать, что моя карьера достигла пика, и начну готовиться к переходу к какому-нибудь другому, более спокойному занятию.
Между нами, Ватсон, помощь, которую я недавно оказал французской республике и одной монаршей семье в Скандинавии, дает мне возможность провести остаток жизни в тишине и спокойствии, о чем я всегда мечтал, и полностью посвятить себя химии. Но я не могу отдыхать, не могу спокойно сидеть в уютном кресле, зная, что такой человек, как профессор Мориарти, разгуливает улицами Лондона.
– Да что же он натворил?
– О, это исключительный человек! Он родился в прекрасной семье. Наделенный от природы феноменальными математическими способностями, Мориарти получил блестящее образование и уже в двадцать один год написал научную работу о биноме Ньютона, которая потрясла весь научный мир Европы. Это позволило Мориарти занять должность заведующего кафедрой математики в одном из небольших университетов Англии, и его ждала поистине выдающаяся карьера, если бы не одно «но». В характер этого человека была заложена тяга к злу, причем самого дьявольского толка. Криминальные наклонности передались Мориарти по наследству, но его необыкновенный ум не только не умерил их, а наоборот развил и приумножил. По университетскому городку о нем поползли темные слухи, в итоге ему пришлось уйти с должности и переехать в Лондон, где Мориарти стал готовить молодых людей к экзаменам на офицерский чин. Это то, что известно о нем миру. Теперь я расскажу вам о том, что удалось выяснить мне.
Вы знаете, Ватсон, что нет человека, который был бы знаком с цветом лондонского преступного мира лучше, чем я. Уже несколько лет меня не покидало ощущение, что за всеми правонарушениями, которые здесь происходят, стоит некая сила, – глубинная организующая сила, противостоящая закону и защищающая преступников. Снова и снова в делах самого разного характера – подлогах, ограблениях, убийствах – я чувствовал присутствие этой силы, я видел ее воздействие и во многих оставшихся нераскрытыми делах, которыми не занимался лично. Много лет я пытался пробиться сквозь окружающую ее пелену таинственности, пока наконец мне не удалось ухватиться за кончик нити, которая после тысячи хитросплетений привела меня к бывшему профессору математики.
Это Наполеон преступного мира, Ватсон. Половина всего зла, творящегося в этом огромном городе, и почти каждое преступление, которое так и не удалось раскрыть, было организовано им. У Мориарти первоклассный мозг. Он как паук сидит неподвижно в центре паутины, которая имеет тысячи нитей, и реагирует на малейшее колебание каждой из них. Сам он почти ничего не делает, только планирует. Но агенты его многочисленны и прекрасно организованы. Если кому-нибудь нужно, скажем, похитить письмо, проникнуть в чужой дом или убрать ненужного человека, об этом тут же становится известно профессору, и он разрабатывает схему преступления. Его агента могут поймать, в таком случае всегда предоставляют деньги, чтобы его выпустили под залог, или нанимают хорошего адвоката. Но тот, кто направляет агентов, никогда не будет пойман, его имя даже не фигурирует в деле. Вот организация, Ватсон, существование которой я установил и на борьбу с которой бросил все свои силы.
Однако профессор дьявольски хитер, он окружил себя столь изощренной системой охраны, что, что бы я ни делал, кажется просто невозможным найти хоть какое-нибудь неопровержимое доказательство или улику, которую принял бы суд. Вам известно, на что я способен, мой дорогой Ватсон, но теперь, после трех месяцев тщетных усилий, я вынужден признать, что наконец столкнулся с противником, чей интеллект не уступает моему. Знаете, меня не столько ужасают злодеяния Мориарти, сколько восхищают его способности. Но в конце концов он совершил ошибку, всего лишь маленький просчет, однако для меня этого оказалось достаточно. Я не упустил этого шанса и начал плести вокруг Мориарти собственную сеть, мне осталось совсем немного. Через три дня – то есть в ближайший понедельник – все закончится и профессор вместе с остальными ключевыми фигурами его банды окажется в руках полиции. И тогда состоится величайший уголовный процесс нашего века, более сорока остававшихся до сих пор нераскрытыми дел будут вновь подняты из архивов, и по каждому из них преступникам грозит виселица. Но вы понимаете, что, если мы поспешим, сделаем хоть один неверный шаг, они в последний момент снова могут ускользнуть.
Если бы профессору не было известно о том, чем я занимаюсь, все прошло бы гладко, но он слишком хитер. Мориарти просчитывал каждый мой шаг, обходил все мои ловушки, но я снова и снова становился у него на пути. Поверьте, друг мой, если бы можно было написать подробный рассказ об этой безмолвной дуэли, это был бы величайший образчик противостояния добра и зла за всю историю криминалистики. Никогда еще я не поднимался столь высоко и никогда еще не встречал столь мощного противодействия со стороны противника. Он наносит сильные удары, но я ведь бью наповал.
Сегодня утром были сделаны последние шаги, до полного окончания дела оставалось каких-нибудь три дня. Я сидел в своем кабинете и обдумывал сложившееся положение, когда вдруг распахнулась дверь и передо мной предстал сам профессор Мориарти.
Нервы у меня крепкие, Ватсон, но, признаться, мне стало не по себе, когда я собственными глазами увидел, как человек, о котором я столько думал, перешагнул порог моей комнаты. Как он выглядит, я знал и раньше. Мориарти очень высок и худ, у него чрезвычайно выпуклый и совершенно белый лоб, который буквально нависает над глубоко посаженными глазами. Лицо гладко выбритое, бледное, аскетическое, в его внешности сохранилось что-то профессорское. От постоянного сидения за книгами Мориарти сутулится, голова его выдается вперед и все время медленно покачивается из стороны в сторону, как у рептилии. Он остановился у двери и, прищурившись, с любопытством стал меня осматривать.
«Лобовые кости у вас не так развиты, как я ожидал, – сказал он наконец. – И кстати, это опасная привычка – держать палец на спусковом крючке заряженного оружия, если оно лежит в кармане халата».
Видите ли, когда дверь распахнулась, я сразу почувствовал опасность, ведь единственный способ спастись для моего врага – это заставить меня замолчать навсегда. Поэтому я быстрым движением достал из ящика стола револьвер, сунул его в карман и теперь сжимал через ткань халата. Но после слов профессора я вынул револьвер и, взведя курок, положил на стол. Мориарти продолжал улыбаться и щуриться, но в его взгляде было что-то такое, от чего вид лежащего передо мной оружия меня несколько успокаивал.
«Очевидно, вы меня совсем не знаете», – сказал он. – «Напротив, – ответил я, – по-моему, вполне очевидно, что я знаю вас очень хорошо. Садитесь, я могу уделить вам несколько минут, если вам есть что сказать». – «Все, что я могу сказать, вам и так известно», – процедил он. – «В таком случае, думаю, и мой ответ вам известен», – сказал на это я. – «И вы намерены стоять на своем?» – «Безусловно».
Видя, что рука Мориарти потянулась к карману, я взял со стола пистолет. Но он всего лишь достал блокнот, в котором были записаны несколько дат.
«Впервые вы перешли мне дорогу четвертого января, – сказал он. – Двадцать третьего вы доставили мне определенные неудобства; к середине февраля уже начали сильно мешать; к концу марта полностью расстроили мои планы; а теперь, в конце апреля, ваше постоянное преследование поставило под угрозу мою свободу. Положение становится безвыходным». – «Вы можете что-то предложить?» – поинтересовался я. – «Вы должны оставить это дело, мистер Холмс, – сказал он, покачивая головой. – Право же, должны». – «После понедельника», – сказал я.