Он бежал к выходу, бежал изо всех сил, перепрыгивая через столы, роняя стулья, а в спину ему несся мерный гул. У самых дверей он сообразил, что это просто топот - по лестнице сбегали несколько человек. Но Сигмон не стал оборачиваться. Он проломился сквозь двери, разнес их вдребезги, и вывалился на улицу в облаке щепок.
- Рон! - закричал он, едва не ослепнув от лучей солнца, ударивших в глаза. - Рон!
- Сигмон!
Тан повернулся и бросился на голос алхимика. Глаза привыкли к солнцу, и он увидел, что Рон вместе с лошадьми стоял на углу площади. Он держал лошадей под уздцы и Сигмон возблагодарил всех вспомнившихся ему богов, за то, что лошади были оседланы еще утром, до визита к библиотекарю.
Увидев бегущего друга, алхимик переменился в лице. Сначала он ухватился за нож, висящий на поясе. Но потом, заметив преследователей тана, Рон одним прыжком взлетел в седло пегой кобылки. Сигмон, не останавливаясь, с разбега запрыгнул на круп Ворона, проскочил вперед и тяжело плюхнулся в седло. Вороной жеребец заржал, заплясал, и встал на дыбы. Сигмон перехватил поводья, заставил Ворона опуститься и лишь потом обернулся.
Из разбитых дверей «Жабы на вертеле» выбегали люди с обнаженными мечами. Те самые, от которых они с Роном так удачно прятались утром. Два, три, пять… Когда на крыльце показалась закованная в доспехи фигура, алхимик очнулся.
- Наемники! - завопил он. - Бежим!
Жеребец и кобылка тронулись одновременно. Они взяли с места в галоп и подчинясь твердой руке хозяев, вклинились в поток горожан, идущих по главной улице на площадь. Люди прыснули в стороны, освобождая место коням. Ворон опрокинул грудью двух лавочников, замешкался, но потом, получив удар каблуками от хозяина, резво прыгнул вперед. Горожане расступились, сыпля проклятьями, и всадники ураганом промчались по улице.
Идущие навстречу благоразумно жались к стенам. Те, кто не успел - бросались на землю, роняя пожитки и проклиная всадников. Ворон и Звездочка просто перескакивали их, не сбавляя шага. Тан успел подумать, что все обошлось, но впереди показалась толпа лавочников, тащивших за собой тележки с товаром. В последний миг перед столкновением, всадникам удалось свернуть на боковую улочку, и с разгона промчаться по ней аж до половины. А потом удача оставила их.
Их встретил ряд копейщиков. Острия сияли как маленькие солнца, и все они, до единого, были направлены на всадников. Острые, блестящие, готовые принять на себя тяжесть живой плоти.
Натянулись поводья, кони взвились на дыбы и отчаянно вскрикнул Рон, чудом удержавшийся в седле. Но они успели: остановились точно перед смертоносным частоколом.
Десять человек из городской стражи, вооруженные короткими копями, сделали шаг вперед, тесня коней подальше от командира. Тот, с обнаженным мечом в руке, вскинул голову и тан закусил губу. Это оказался Горак - тот самый южанин, от которого он едва спасся ночью.
- Стоять! - крикнул лейтенант, и его раскосые глаза сузились как у рассерженного кота - он узнал беглеца.
- Горак! - крикнул тан. - Пропусти нас! Прошу тебя!
- Слезайте, - велел стражник. - Быстро!
- Прошу тебя, - повторил тан. - За нами гонятся наемные убийцы.
- А мы вас защитим, - отозвался Горак и ухмыльнулся. - Немедленно спешиться! Иначе вас снимут копья!
Сигмон в отчаянье ухватился за рукоять меча, готовясь прорываться с боем, но в этот миг сзади раздались первые крики.
Стражники слажено отшатнулись назад, ощетинились копьями, готовясь отразить атаку.
- Что за… - сказал Горак, заглядывая за спину тану.
Сигмон обернулся.
Из-за угла вылетело тело и влажно плюхнулось на камни, заливая кровью мостовую. Снова закричали, теперь хором - испуганно, отчаянно, готовясь умирать. Из-за угла вывалилось еще одно тело. Вернее, его верхняя половина. Раздался визг, оборвавшийся на верхней ноте, и по камням прокатилась отрубленная голова.
- Шаг вперед! - крикнул очнувшийся Горак.
Копейщики ловко проскользнули мимо всадников и снова сомкнули строй, ощетинились копьями. Сигмон и алхимик очутились за их спинами, надежно прикрытые живым щитом.
Сигмон так и смотрел на угол, чувствуя, как волосы становятся дыбом. Каждым волоском он ощущал опасность, чуял смертный ужас и боль. Он знал, кто там - за углом.
Сразу трое горожан выскочили на перекресток, и отчаянно вопя, бросились прочь. Появился четвертый, сделал пару неверных шагов и упал, задергался в предсмертных судорогах. Следом за ним, чеканя шаг, вышел человек, закованный в железо. В руке он держал короткий меч, темный от крови, а его доспехи казались забрызганными черной тушью. Но тан знал, что это не тушь.
Увидев строй копейщиков, воин остановился, и вскинул руку. Тотчас из-за угла показались наемники и окружили предводителя. Мрачные крепкие детины в кожаных доспехах, с длинными мечами, забрызганные кровью, с перекошенными от злобы лицами, они казались воплощением зла. Их было не меньше чем стражников. И они не собирались отступать.
Человек в доспехе опустил руку, указывая на строй, и наемники бросились вперед - молча и деловито, как волки на добычу.
- Вперед! - завопил Горак, оказавшийся рядом с Сигмоном. - В атаку!
Наемники набросились на стражников, отбивая копья мечами, и строй копейщиков смешался. Кто-то из них закричал, кто-то упал, зажимая руками живот, и сраженье превратилось в свалку. Воин в доспехе поднял меч над головой и медленно двинулся вперед. Он шел сквозь схватку, шел к оцепеневшему от страха Сигмону, а тот не мог отвести глаз от блестящего шлема.
- Бежим, - взвизгнул Рон и вцепился в руку тана. - Сигмон!
Тан вздрогнул, очнулся от наваждения и увидел, что навстречу воину пробивается Горак, размахивая мечом как косой.
- Сигмон!
Тан замотал головой, ударил Ворона каблуками и тот рванул с места, словно только и ждал этой команды. Звездочка, подгоняемая алхимиком, мчалась следом, высекая из булыжников фонтаны искр.
- Никто! - донеслось из-за спины, - никто не смеет нарушать порядок в этом городе! Ни человек, ни вампир, ни…
Крик оборвался, но тан даже не подумал обернуться. Он летел на черном жеребце прочь из города, прочь от человека в доспехах и никакая сила не могла его задержать. Он холодел от ужаса, предчувствуя, что все его усилия напрасны. Он знал, что все повториться, что смертоносный блеск доспехов еще догонит его и потому терзал каблуками живот Ворона, в тщетной попытке сбежать от неизбежного.
Звездочка мчалась следом, неся на себе алхимика. Он не чувствовал ничего особенного, просто в очередной раз спасал свою жизнь. Даже не боялся. Привык.
Но когда город остался за спиной, он испытал громадное облегчение. Ему стало легче настолько, что он прокричал на ходу:
- Сигмон! Надеюсь, ты успел забрать золото?
В ответ он получил только проклятье и догадался, что его надежды не оправдались. Он пожал плечами и решил удовлетвориться тем, что в очередной раз спася от неминуемой гибели. Этого, по мнению алхимика, было вполне достаточно для счастья.
БАРОН И ДРАКОН
Деревья на вершине холма росли не так густо, как у подножья. Конечно, это по-прежнему тот самый южный лес, исходящий душистыми ароматами смол и спелых трав, но тут, наверху, оставалось место и для ветерка. Ветерка, трепавшего бумаги, вырывавшего их из рук.
- Вот дрянь! - в сердцах бросил Сигмон, подхватывая пожелтевший лист пергамента. - Ничего не могу разобрать.
- Ты это повторяешь в десятый раз, - заметил Рон, перемешивая угли в костре длинной палкой. - Но делу это не помогает.
- Это помогает мне, - мрачно отозвался тан. - На душе становиться легче, и уже не хочется кого-нибудь придушить.
- Не расстраивайся. Я тоже ничего не понимаю. Слова, вроде, знакомые, но все вместе…
- Вот именно - все вместе!
Расстроенный тан поднялся с поваленного ствола, с раздражением бросил листок на плащ, расстеленный на траве, и направился в чащу.
Рон подул на затухающие угли, подбросил в костер сухих веток и поднялся. Подойдя к плащу, опустился на колени и собрал листы в аккуратную стопку: он терпеть не мог разбросанных вещей. Тан, ставший в последнее время жутко раздражительным, уже не так не заботился о трактате Леггера, как в начале пути. Тогда это было его сокровищем, над истертыми листами он трясся как ювелир над бриллиантом размером с кулак. Сигмон верил, что в бумагах заключается его спасение. Но едва стало ясно, что прочитать заметки мага не удастся, Ла Тойя пришел в бешенство. И Рон его понимал.
Почти неделю они пробирались сквозь леса Гернии, стараясь держаться подальше от больших дорог. Они не знали, преследуют их наемники, или нет, но рисковать не хотели. Сигмон не раз предлагал Рону уйти, но алхимик не соглашался: не хотел бросать друга и даже слышать ничего не желал о расставании.
Ехали вместе, стремя о стремя, плутая среди южных лесов. Они были не так густы, как северные, но от этого дорога не становилась легче. Труднее всего с конями: там, где пройдет пеший, конному дорога закрыта. Но скакунов не бросали, - и самим ноги меньше бить, и в случае опасности удирать сподручней. Из-за этого приходилось выбирать тореные тропинки, шедшие вдоль больших дорог и ведущих от деревни к деревне - в самую гущу леса кони пробраться не могли. Жилье обходили стороной, раз только заглянули в деревню, запасли еды, и сразу ушли, не дожидаясь темноты. Ночевали в лесу - и алхимику и тану было не привыкать к дорожным неудобствам. Их они не боялись, больше пугала возможная погоня. Ни алхимик, ни Сигмон больше не хотели встречаться с отрядом головорезов. И с человеком, закованным в железо.
Вот и сегодня, одолев за день огромную долину, друзья решили заночевать на вершине одного из холмов. Как всегда алхимику пришлось заняться костром и едой, а Сигмон взялся за пергаменты. Так повелось с самого начала: с первых дней пути тан проводил все свободное время за чтением трактата, а Рон кашеварил. Алхимик не возражал, предоставив тану возможность самому разобраться в том, что написал Леггер о драконьей шкуре.