Настроение Байдевина заметно улучшилось, вместе с хорошим настроением вернулся и аппетит, и теперь мальчику не было нужды упрашивать его поесть.
Ближе к утру, когда Байдевин неслышно проскользнул из своей постели, большинство свечей все еще горело. Некоторые — всего две или три — совсем оплыли, однако остальные все еще давали достаточно света. Свет — это было все, что нужно Байдевину.
Он бросил взгляд на мальчишку, который свернулся калачиком в изножье постели, укрывшись синим покрывалом. Сон его был тяжелым, беспробудным сном человека, не привыкшего к большому количеству вина, и Байдевин пожалел о той уловке, к которой ему пришлось прибегнуть; он хорошо себе представлял, как скверно будет мальчику после того, как он проснется. Однако весь выбор, который у него был — это либо напоить мальчика до бесчувствия, либо наложить на него сонное заклятье, а Байдевин не хотел привлекать к себе внимание, используя магию без абсолютной необходимости.
Теперь он приблизился к той части стены спальни, которая должна была быть общей с танцевальным залом, но которой в этом зале не хватало. С его опытом путешествий по секретным ходам Виграмского замка и с такой небольшой площадью, которую ему предстояло исследовать, Байдевину не потребовалось слишком много времени, чтобы обнаружить то, о существовании чего он подозревал — механизм, который открывал дверь в потайной ход. Небольшой стальной ключик, слегка искривленный, чтобы походить на часть орнамента, украшающего витиеватый настенный канделябр, был на самом деле вделан в фальшивый камень. Байдевин, стоя на скамеечке и пытаясь дотянуться до этого крюка, чуть было не потерял равновесие и не упал, однако успел крепко ухватиться за крючок и повернуть фальшивый камень настолько, чтобы в стене перед ним сдвинулась каменная панель, открывая узкий лаз. Байдевин выпрямился, гордясь правильностью своих выводов. Определенно, его замысловатый подход к малозаметным деталям был своего рода талантом. Но было ли это в действительности столь просто? Невысказанный вопрос заставил его заколебаться. Может быть, кто-то хотел, чтобы он добровольно полез в брюхо этой каменной змее, которая уходила в темноту? Байдевин осознал, что снова хмурится, а радость от его небольшого открытия куда-то улетучилась. «Не важно», — сказал сам себе Байдевин. Ему необходимо было увидеться с Нориссой, и другого выхода у него не было. Взяв в руки свечу, Байдевин скрылся в отверстии.
Изнутри прохода отыскать выход в покои Нориссы оказалось совсем просто. Обыкновенный рычаг отворил перед Байдевином каменную панель, и Байдевин выбрался из пыльного коридора в комнату, готовый немедленно успокоить неизбежный испуганный вопль девочки-служанки.
Но вокруг было тихо. Свет его свечи выхватил из темноты роскошную кровать, застланную розово-белыми шелковыми простынями, но кровать была пуста. Вообще в покоях не оказалось ни единой живой души, если не считать высокой стальной клетки, в которой сидела птица каара. Сердце Байдевина часто и быстро забилось в испуге, контрапунктом к объявшему его гневу. Норисса снова была похищена прямо у него из-под носа.
25
Норисса проснулась с большим трудом. Сонное оцепенение продолжало удерживать ее, сковывая движения, и она чувствовала во всем теле словно свинцовую тяжесть. Сон не прояснил также ее разума, хотя глубоко внутри него и звучало знакомое предупреждение Знания. Норисса, однако, даже не потрудилась разобраться в том, что это предупреждение может значить. Вялость и апатия заслонили ее от всех мыслей, и она позволила себе погрузиться в блаженное полузабытье. Только шум какого-то движения совсем рядом напомнил Нориссе, что она не одна. Норисса с трудом открыла глаза.
Девочка-служанка Илла стояла рядом с ее постелью, держа в руке зажженную свечу, и теребила на ней одеяло.
— Пойдемте, госпожа, нас зовут!
Норисса неохотно села.
— Что, уже утро?
— Нет, но вот-вот рассветет. Но госпожа послала за вами.
Норисса поежилась. Теперь она проснулась окончательно. Она так и не произнесла ни слова, пока Илла одевала ее в розовый халат, надевала на ноги вышитые сандалии, а потом повела ее прочь из покоев.
Спускаясь по лестнице и проходя вслед за девочкой по полутемному тронному залу, Норисса попыталась стряхнуть с себя заторможенность и путаницу в мыслях. «Что это со мной?» — размышляла она, пока они вдвоем торопливо проходили безмолвными и пустынными коридорами замка. Ее не покидало ощущение того, что она заживо похоронена в огромном, древнем мавзолее или гробнице, и только редкие факелы на стенах напоминали о том, что внутри мрачных стен замка все еще продолжается какая-то жизнь.
«Будь настороже! — напомнила она себе. — Ты вот-вот встретишься с самым сильным из своих врагов». Однако сонный дурман не проходил; Норисса принялась тереть глаза, но от этого ей стало только хуже. Глаза заболели, и перед ними заплясали неуловимые черные пятна, так что Норисса вынуждена была остановиться и прислониться к стене, ожидая, пока черные пятна пройдут. Все это время Илла шепотом умоляла ее поскорее двигаться дальше. Когда наконец они снова тронулись в путь, Норисса попыталась запомнить маршрут, но после нескольких поворотов в одинаковые каменные коридоры она сдалась. Чувство неустойчивости и отсутствие равновесия изрядно ее мучили, и она ощущала себя как загнанный ярья, прижатый охотниками к краю обрыва. Мысли ее метались то туда, то сюда, и каждый шаг грозил опрокинуть ее в темную пропасть. Только отрешившись от этих мыслей, могла она двигаться вперед, и пока она думала только о том, какой ногой шагать, все шло хорошо.
Предупреждение снова пронзило ее мозг. Сопротивляйся! Неужели ты смиренно пойдешь навстречу гибели? Но общее равнодушие заполняло ее целиком и успокаивало, заглушало этот голос. «Если ты ни о чем не беспокоишься, — нашептывало оно, — то ничего и не потеряешь». Тем временем они поднялись подлинной лестнице и достигли широкой площадки, в дальнем конце которой была единственная массивная дверь.
Илла осторожно постучалась, и дверь тут же растворилась. Комната, открывшаяся за дверью, была ярко освещена огнями множества свечей в подсвечниках. В глубоком и высоком камине весело пылал огонь, и его оранжевые языки тысячекратно отражались в золотой и серебряной инкрустации резной мебели. Бледно-лиловые занавеси на окнах были подбиты внизу ярко-алой тканью, точно такое же покрывало закрывало постель. Воздух в комнате был теплым, насыщенным опьяняющим ароматом толченой серильи.
И Норисса сразу поняла, что эта комната принадлежит женщине, наделенной властью и могуществом.
«Это должна была быть моя комната».
На этот раз ей удалось кое-как справиться со своей апатией и собрать воедино оставшиеся у нее крохи решимости. Она не покажет своего страха перед этой женщиной! Время для решительной схватки настало, и она должна постараться победить.
С высоко поднятой головой Норисса шагнула в комнату.
Фелея сделала ей навстречу несколько шагов, простирая вперед руки и с теплотой в голосе приветствуя ее:
— Норисса! Добро пожаловать, милое дитя!
Она замедлила шаги, а потом и вовсе остановилась, так как Норисса продолжала хранить молчание. Вздохнув, Фелея сложила руки перед собой, опустив их на темно-лиловую юбку своего платья.
— Как много в твоем упреке от моей сестры… — она горестно покачала головой.
— Сестры, которую ты убила! — нарушила молчание Норисса и услышала, как Илла задохнулась от страха. Служанка, которая открыла им дверь, задрожала. Норисса удивилась, откуда в ней взялась подобная дерзость, и приготовилась встретить гнев Фелеи, но ее тетка только отвернулась, слегка прикусив губу.
— Это не я так решила, — промолвила она через плечо. — То, что Бреанна украла у нашей семьи, необходимо было вернуть любой ценой.
— Украла! — вырвалось у Нориссы.
Фелея кивнула, медленно поворачиваясь к Нориссе. Слезы, которые она не старалась скрыть, блестели в ее лиловых глазах.
— Тебе не довелось знать ее с этой стороны. С самого детства она жаждала только лишь могущества Знака Драконьей Крови — это тот амулет, который ты носишь — жаждала превыше всего. Наш дед был избран г'Хайном вместо нее. Я видела, как она росла, и эта воображаемая обида выросла вместе с ней и превратилась в ненависть.
Слова Фелеи оглушили Нориссу, и она смогла только неистово покачать головой в знак того, что она не в силах поверить…
— Прости меня, Норисса, — тон Фелеи был умоляющим, — я понимаю, что согласиться с этим откровением очень непросто. Наверное, я — скверная хозяйка. Проходи и присядь, и я отвечу на твои вопросы.
Норисса позволила подвести себя к креслу. За спинкой кресла в стене был целый ряд слегка приоткрытых окон, сквозь которые проникал в комнату прохладный ночной воздух. Норисса погрузилась в подушки возле Фелеи. Илла вместе со служанкой Фелеи проворно сняли с ее ног сандалии, и Илла подставила под ее ступни небольшой обитый войлоком аакиет — каменную жаровню с углями. Потом ноги Нориссы укрыли теплым пледом и обеим подали подогретое вино. Сделав свое дело, обе служанки удалились.
Некоторое время Норисса просто сидела, наслаждаясь теплом аакиета, берясь с собой, чтобы не выпить вино, которое обещало ей скорое забвение и защиту от сердитого жужжания мыслей в голове. Затем она вспомнила, кто и почему сидит возле нее. «Идиотка! — выбранила себя Норисса. — Сидишь и дремлешь над своим вином, тогда как каждую минуту тебя могут прикончить». Отставив кубок с вином, она взглянула в лицо Фелеи.
— Я не верю твоим обвинениям против моей матери.
Фелея кивнула, и ее золотистые волосы зашуршали по шелку платья.
— У тебя доброе и справедливое сердце, и поэтому ты, конечно, не поверишь ничему подобному, сказанному за глаза. Но позволь мне сначала рассказать тебе о силе, заключенной в Знаке Драконьей Крови, и тогда ты сама решишь. Давным-давно в моем роду был человек по имени Тремсан. Он был великим воином и магом. Он сумел вызвать в наш мир драконов Старпа. И это он сделал Знаки, которые дали нам власть над этими существами.