– А о правилах безопасности он тебя тоже просветил? – спросила она.
– Нет, – ответил я.
– Интересно, нарочно он это сделал или из-за обстоятельств?
– Ну Эрик был тогда очень занят – он умирал. Это сильно сократило нашу беседу.
– Знаю. Просто интересно, пересилила ли его ненависть к тебе державные интересы, или он просто был не в курсе некоторых задействованных принципов.
– А ты что об этом знаешь?
– Вспомни, как он умирал, Корвин. В тот момент меня рядом не было, но я прибыла еще до похорон. Я присутствовала, когда Эрика готовили к погребению – обмывали, брили, облачали, – и видела его раны. Сама по себе ни одна из них не была смертельной. Три раны в грудь, но только одна достаточно глубока, чтобы достать до средостенной зоны…
– Одной хватит, если…
– Погоди, – оборвала меня Фиона. – Было непросто, но я попыталась определить угол раневого канала тонкой стеклянной палочкой. Хотела сделать надрез, но Каин не позволил. И все-таки я не верю, чтобы у Эрика пострадало сердце или крупные артерии. Вскрытие и сейчас провести не поздно, если хочешь, чтобы я довела дело до конца. Уверена, что раны и общий стресс сыграли свою роль, но, по-моему, добил его именно Самоцвет.
– Почему ты так думаешь?
– Кое о чем говорил Дворкин, еще когда я у него училась, а кое-что я потом увидела сама, вот почему. Дворкин говорил, что, хотя Камень и дарит своему владельцу необычные способности, он также тянет из него жизненные силы. Чем дольше носишь, тем больше тянет. Тогда-то я и стала приглядываться повнимательнее и заметила, что отец надевал его лишь изредка и никогда не носил подолгу.
Мои мысли вернулись к Эрику – к тому дню, когда он лежал, умирая, на склоне Колвира, а вокруг еще кипела битва. Я вспомнил, каким увидел его тогда: бледный, тяжело дышит, на груди кровь, а Камень Правосудия, висящий на цепочке, пульсировал, словно сердце, в промокших складках одежды Эрика. Ни раньше, ни потом я не видел, чтобы Камень вел себя подобным образом. Я заметил, что пульсация Самоцвета становится все слабее, а когда Эрик умер и я сложил его руки на груди, все закончилось.
– А что ты знаешь о работе Камня? – спросил я Фиону.
Она покачала головой:
– Дворкин считал это государственной тайной. Я знаю лишь очевидное – управление погодой, и еще по некоторым оговоркам отца поняла, что с Самоцветом то ли обостряется восприятие, то ли появляется этакое шестое чувство. Для Дворкина это был пример проникновения Образа во все то, что дает нам силу, – Образ есть даже в наших Козырях, если присмотришься получше и подольше. И еще он говорил, что Камень – частный случай закона сохранения энергии: все наши особые способности имеют свою цену. Чем выше мощь, тем выше плата. Козыри – мелочь, но даже их использование отнимает какие-то силы. Движение сквозь Тени, при котором обращаешься к Образу, скрытому внутри каждого из нас, требует еще большей отдачи. Физически пройти Образ требует колоссального расхода сил. А вот Самоцвет, как говорил Дворкин, воплощает более высокую октаву того же принципа и, соответственно, обходится своему владельцу экспоненциально тяжелее.
Если все это правда – вот еще один неоднозначный штришок к портрету моего покойного и самого ненавистного братца. Если он знал об этом свойстве Камня и все-таки надел его и так долго носил ради защиты Амбера, это вполне можно счесть геройским поступком. Однако то, что он при этом передал мне Самоцвет, ни о чем таком не предупредив, получается попыткой отомстить даже на смертном одре. При этом из проклятия своего он меня исключил, мол, пусть все получат настоящие наши враги. Что, разумеется, означало, что их он ненавидел немного больше, чем меня, и потратил свои угасающие силы максимально стратегическим образом, на благо Амбера. Записи Дворкина, которые я нашел в том тайнике, что указал Эрик – может ли быть так, что самому ему они достались целыми, а он нарочно изъял те части, где говорилось о мерах предосторожности, чтобы подгадить своему преемнику? Впрочем, этот вариант не показался мне вероятным, ведь он не мог знать, как именно и когда я вернусь, что битва обернется именно таким образом и что преемником окажусь именно я. Ведь Эрику мог наследовать любой из его соратников, а им он вряд ли оставил бы такую ловушку. Нет, не сходится. Так что либо Эрик сам не ведал всех свойств Камня, получив лишь частичные инструкции по его применению, либо кто-то добрался до этих бумаг до меня и убрал ключевые моменты, чтобы я оказался в смертельной опасности. И этот кто-то вполне мог быть все тем же врагом.
– А техника безопасности тебе знакома? – спросил я Фиону.
– Нет, – ответила она. – Могу дать только пару указаний, уж не знаю, насколько полезных. Во-первых, отец никогда не носил Камень подолгу. Во-вторых, судя по отдельным замечаниям отца, наподобие «если люди обращаются в статуи, ты либо не там, где надо, либо в беде» – я не раз пыталась выпытать у него подробности на этот счет, и вот что у меня в итоге получилось: первый симптом того, что ты носишь Самоцвет слишком долго, это некое искажение восприятия времени. Выходит, у носителя ускоряется обмен веществ и, как следствие, окружающий мир словно замедляется. Нагрузка для организма должна быть еще та. Вот и все, что я знаю, и то во второй части больше умозаключений. Ты его давно носишь?
– Уже порядком, – ответил я, проверяя свой мысленный пульс и пытаясь понять, не замедлилась ли уже жизнь вокруг меня.
Точного ответа у меня не было, хотя, разумеется, я сейчас пребывал не в лучшей форме. Правда, мне казалось, что это из-за драки с Жераром. Но я не намеревался бежать исправлять ситуацию просто по совету одного из родственников, даже если это умница Фиона в припадке дружелюбия. Своенравие, упрямство… да нет, независимость. Ну и обычное семейное недоверие. Я надел Самоцвет лишь вечером, несколько часов назад. Обожду.
– Что ж, надев его, ты показал, что хотел, – заметила сестра, – я лишь хотела предостеречь тебя насчет его длительного ношения, пока ты не будешь знать больше.
– Спасибо, Фи. Я его скоро сниму, и я ценю то, что ты мне все это рассказала. Кстати, а что стало с Дворкином?
Фиона постучала пальцем по виску.
– С ума сошел, бедняга. Хочется верить, что отец отправил его в какой-нибудь уютный уголок в Тени.
– Понимаю, – кивнул я. – Ладно, давай будем думать, что так и есть. Бедолага.
Джулиан закончил разговор с Ллевеллой, встал, выпрямился, кивнул ей и подошел ко мне.
– Ну, Корвин, сочинил еще какие-нибудь вопросы? – спросил он.
– Такие, какие хотел бы задать прямо сейчас, – нет.
Джулиан улыбнулся:
– И сказать нам больше ничего не хочешь?
– Пока нет.
– И никаких пока экспериментов, представлений, ребусов?
– Нет.
– Превосходно. В таком случае я отправляюсь на боковую. Доброй ночи.
– Взаимно.
Он отвесил поклон Фионе, помахал Бенедикту и Рэндому, по пути к двери кивнул Флоре и Дейдре. На пороге обернулся и добавил:
– Теперь можете перемывать мне кости. – И вышел.
– Превосходно, – проговорила Фиона. – Этим и займемся. Я думаю, это он.
– Почему? – спросил я.
– Пройдусь по списку, как бы это ни было субъективно, интуитивно и поверхностно. Бенедикт, на мой взгляд, вне подозрения. Желай он сидеть на троне, он уже был бы там, просто заняв его силой. Времени у него было вдосталь, и его армия смогла бы атаковать Амбер и преуспеть, даже против отца. Все мы знаем, насколько он хорош. Ты, с другой стороны, совершил кучу промахов, которых избежал бы, владей ты своими способностями в полной мере. Поэтому, собственно, я и верю в твою историю с амнезией и всем прочим. Дать себя ослепить – никак не тянет на стратегический расчет. Жерар сейчас активно доказывает свою невиновность, собственно, он и с Брандом сейчас возится больше поэтому, чем из желания защитить его. Как бы то ни было, очень скоро мы узнаем больше – или же получим новый повод для подозрений. За Рэндомом все последние годы слишком плотно присматривали, чтобы у него появилась возможность вытворить что-нибудь из того, что произошло. Так что его из расклада убираем. Что касается нас, представительниц слабой половины семейства, у Флоры недостает ума, у Дейдры кишка тонка, а у Ллевеллы нет никаких причин заниматься подобным, поскольку она счастлива где угодно, только не здесь; ну а я, безусловно, виновата разве что в ехидстве. Так что остается Джулиан. Способен он на такое? Да. Мечтает воссесть на престол? Конечно. Были у него время и возможности? Снова да. Он тот, кого ты ищешь.
– Разве он стал бы убивать Каина? – спросил я. – Ведь они дружили.
Фиона скривилась.
– У Джулиана нет друзей, – сказала она. – Этого замороженного типа согревают лишь думы о себе, любимом. Да, в последние годы с Каином он был ближе, чем с кем-нибудь еще. Но… даже это могло быть частью общего плана. Играть в дружбу достаточно долго, чтобы в нее поверили и теперь, соответственно, не заподозрили в убийстве. Я верю, что Джулиан на такое способен, именно потому, что не верю в его способность к сильным привязанностям.
– Даже не знаю, – проговорил я. – Джулиан с Каином сдружились уже в период моего отсутствия, а все, что случилось в это время, я знаю лишь понаслышке. И все-таки, если Джулиан и мог с кем-то сдружиться, то лишь с таким же, как он сам. Они с Каином были похожи. И дружба, склонен полагать, у них сложилась настоящая, ибо не верю, что кто-то способен просто играть в дружбу на протяжении стольких лет. Разве только один из друзей туп как пробка, а Каин таким не был. И… ты сама говоришь, что твоя оценка субъективна, интуитивна и поверхностна. Как и моя – в таких вопросах уж точно. Мне просто противно думать, что кто-то может быть такой сволочью, чтобы так поступить с единственным другом. Вот почему мне кажется, что с твоим перечнем не все гладко.
Фиона вздохнула:
– Для того, кто прожил на свете столько лет, Корвин, стыдно нести такую чушь. Может быть, за годы пребывания в том забавном местечке ты так переменился? Когда-то ты не хуже меня видел очевидное.