Ветви деревьев в его картинах могли одеться листвой и выпустить звёзды жёлтых соцветий, могли оголиться и дрожать от осенних ветров. Но неизменно пустынным оставался маленький остров. Одинокими высились оторванные от берега деревца.
– Людей нет, но мне кажется, что я сам очутился внутри картины, плыву в лодке по озеру, взобрался на гору, встал рядом с деревьями. Как будто я сразу во всех местах, – проговорил быстрым шёпотом Цибао и тут же добавил испуганно: – Простите, достопочтенный учитель, что осмелился обеспокоить вас, глупыми словами. Сам не знаю, как сорвалось с языка.
– Ты напрасно просишь прощения, – отозвался Ни Цзань. – Картина удалась, если зритель вошёл в её мир и начинает творить вместе с художником. В пустотности белого ты увидел ширь озера, незаполненный верхний край домыслил как небо. В своём воображении ты рисовал вместе со мной, и картину я подарю тебе.
– Что вы, достопочтенный учитель! Ваша слава облетела все южные земли. За ваши картины расплачиваются золотом и серебром. Неужели я посмею принять подобный подарок?
– Об одном сожалею, что отъезд я назначил через два дня и не успею оформить лист должным образом. Ты сам позаботишься о том, чтобы проклеили лист плотной бумагой и сделали кайму из шёлка. Ткань мы выберем вместе. Тогда картина приобретёт законченный вид. Ты будешь смотреть на горы и воды, и созерцание научит тебя человеколюбию, справедливости и светлой радости существования.
Не нашлось таких слов, чтобы выразить благодарность. Цибао поднял к лицу сложенные свечкой ладони и четырежды поклонился.
Глава IVРЫНОК В ЦЗИЦИНЕ
Картину, написанную на вертикальном полотнище, можно охватить одним взглядом – другое дело, что любая картина требует длительного с ней общения. Но если художник хочет раскрыть события постепенно, как действие в книге, тогда фигуры людей и животных, постройки, горы, озера, леса – все образы и всех действующих лиц он выстраивает вдоль длинной горизонтальной ленты, склеенной из шёлка или бумаги. Разглядывают горизонтальный свиток, как читают книгу, – справа налево. Только в книге переворачивают страницы, свиток – раскручивают по частям. Когда горизонтальный свиток обрамляют узорной тканью, то одну из коротких сторон подклеивают к цилиндрической ручке.
Вертикальные свитки вывешивают на стену, хотя редко надолго. Полюбовались картиной – и пора снимать, иначе вызванное картиной душевное волнение притупится от привыкания. Горизонтальные свитки на стену не попадают никогда. Уложенные в свёрнутом виде в ларцы, они дожидаются своего часа. Наступят дни праздника, возвратится в дом родич или приедет далёкий друг – вот тогда откроются крышки ларцов.
– Встретиться с другом после долгой разлуки и вместе припасть к живому источнику правдивого и поэтичного мира – какая радость способна сравниться с этой?
Инспектор фарфоровых мастерских господин Ян Ци бережно вынул из короба свиток, обвитый вокруг нефритовой ручки, и с поклоном передал своему гостю, прославленному живописцу Ни Цзаню.
– Лучшая картина моего скромного собрания, – добавил Ян Ци с гордостью.
Ни Цзань положил картину на стол, привычным движением сжал в левой ладони ручку и, придерживая правой ладонью свободный конец, откатил свиток влево, открыв для взора первую начальную часть.
– Присутствие друга, чей яркий талант сияет над всеми, подобно солнцу и луне, озарил убогую жизнь служаки-чиновника, – произнёс Ян Ци и с удовольствием оглядел разложенные на столах старинные инструменты и книги в футлярах с костяными и нефритовыми застёжками. На подставке из сандалового дерева высился позеленевший от времени древний бронзовый светильник. За ним на стене висел вытянутый в длину свиток с изображением озёрных цапель, иссиня-зелёных хохольчатых уток, красногрудых пёстроголовых попугаев. Такие картины принято называть «пух и перо». В вазах из старинного фарфора стояли букеты цветов, ветки сосны и сливы. Из курильниц струились волны душистого дыма, смешиваясь с запахом мальв и гортензий, проникавшим через приоткрытую из-за жары дверь. Постройка выходила в сад с грушевыми деревьями, цветником и банановой рощицей, высаженной возле искусственной горки из диких камней. Ничто в утончённом убранстве дома не давало повод поверить в убожество жизни хозяина. Но гость ни словом не возразил в ответ. Скорее всего он не услышал сказанного.
…Громоздились горы, стремительно мчалась вода. Рыбаки вывели лодки на середину реки.
Высоко на круче примостилось жилище, размером с ласточкино гнездо.
«Художник чувствует тонко и обострённо. Он погрузился в созерцание картины, едва развернул свиток», – сказал сам себе Ян Ци и хлопнул в ладони. Слуги внесли чайный столик с подносом холодных закусок и двумя чашками душистого чая.
…Одинокий путник шёл по дороге. Куда лежит его путь – к водопадам и горным высям, чтобы радоваться свободе?
Ни Цзань повернул ручку влево, одновременно правой рукой закатал ту часть свитка, которую успел рассмотреть. Жилища и лодки скрылись. Из-за сосен, разросшихся по берегам, появились красавцы кони, помчались к реке. Крепкие, статные. Гривы, как тучи. Лёгок и стремителен свободный их бег.
Правая рука убрала увиденное. Взору открылась дорога – она вела всё вперёд, вдоль скал и реки.
…Низкорослые сосны, островерхие камни, космы травы. Идёт ли далее путник, встреченный в начале пути? Обогнал ли он лошадей, что мчались на водопой и, должно быть, уже припали к прохладным и чистым струям? Остановился ли посмотреть, как плещутся дикие утки в тихой заводи среди камней? Или путник остался у рыбаков, чтобы разделить их мирную и суровую жизнь?
Раздольно и быстро течёт река, причудливой цепью тянутся горы, взмывают к небу и срываются в пропасть земли. В каждом новом отрезке пути поднимаются новые нагромождения.
Свиток кружился, высвобождая левую часть, пока наконец не пропала дорога и не появился незаполненный белый лист, подклеенный на тот случай, если владелец свитка или кто-нибудь из его гостей захотят написать, что подумали они или почувствовали, разглядывая картину.
– Свиток кончился, но не кончилось сокровенное, как нет конца у природы, как не оборвётся связь человека с ней, – проговорил Ни Цзань после длительного молчания.
– Осмелюсь просить вас, дорогой друг, начертать эти знаменательные слова на свитке.
– Вы сами, сударь, показывали мне надписи, сделанные вашей рукой и рукой вашего сына. Должен сказать, что вы один из искуснейших каллиграфов, каких приходилось мне видеть. Почерк младшего господина обещает со временем не уступить вашему. Древние говорили: «Дурного человека можно узнать по тембру голоса, злодея выдаёт штрих». Ваш штрих наполнен трепетом жизни и выдаёт душу возвышенную. Я же, если позволите, ограничусь лишь тем, что приложу печать с иероглифом «жизнь». Иероглиф мной вырезан в подражание старинной каллиграфии.
– Любой оставленный вами знак увеличит достоинства свитка и послужит мне напоминанием о тех счастливых днях, когда, пользуясь милостями Неба, я ежедневно мог видеться с вами в школе, где мы оба учились. А потом, презрев ваши советы, я без пользы загубил свои ещё не развившиеся способности, оставил кисть и тушь ради шапки и пояса чиновника.
– Не скромничайте, сударь. Вы выполняете почётный долг, и ваше имя среди первых чиновников города.
– Мой сын не посмеет обеспокоить вас просьбой, но если вы найдёте нужным оставить подпись на вашем драгоценном подарке, мы оба – и он и я – не устанем благодарить до конца наших дней величайшего из художников.
– Вы слишком добры к скромному жителю гор и озёр.
– Пребывание в тени – обитель великого человека.
Ни Цзань протестующе поднял руку:
– Чтобы прервать незаслуженную хвалу, я потороплюсь в свою очередь обратиться к вам с просьбой. Мне хотелось бы самому выбрать цвет ткани для окантовки листа, который вы по своей доброте назвали «драгоценным подарком». Не разрешите ли вы вашему сыну сопроводить меня в лавки, где продаётся шёлк?
– С той самой поры, когда пять лет назад мы жили в поместье и мальчик был похищен чуть ли не из рук у служанок, Цибао никуда не выходит один. Но с вами, дорогой друг, я отпущу его без всякого страха.
– Я слышал об этом ужасном потрясении. Оно выпало на долю ребёнка, когда душа особенно беззащитна, доверчива и ранима. Как же вам удалось вырвать сына из мерзких рук торговца детьми?
Хуэй-Цзун. Обработка шёлка. Фрагмент свитка на шёлке. XII век.
– Без вмешательства Неба не обошлось, и я не устаю возжигать благовонные свечи в память о чудесном спасении. Мы с женой выплакали все глаза и уже расстались с надеждой увидеть сына живым. Вдруг крестьяне обнаружили его в лесу. Он лежал без памяти, весь в ссадинах и кровоподтёках. Крестьяне догадались заявить в ближайшую управу, а там, по счастью, оказались разосланные мною приметы. Вскоре мы смогли обнять нашего сына.
– Велика, как небо, радость родителей, которым вернули ребёнка! – взволнованно воскликнул Ни Цзань.
– Мальчик долго болел. В бреду твердил про своих старших братьев, но он у нас единственный сын, и, кроме него, некому было бы после моей смерти приносить на алтарь поминальные жертвы предкам. Старшая у нас – дочь. Когда наконец жизнь победила и мальчик стал поправляться, оказалось, что он не помнил имени похитившего его торговца, не знал название местности, где он провёл три страшных месяца. Связно он мог рассказать только о так называемых «старших братьях». Это были два мальчика, очевидно из простонародья. Они находились у похитителя в услужении. Всех троих посадили в повозку и куда-то повезли. Потом почему-то мой сын остался один. Впряжённый в повозку мул испугался и понёс, не разбирая дороги. Вот всё, что несчастный ребёнок был в состоянии вспомнить, и мы с женой перестали мучить его расспросами.
– Поистине ваш сын носит имя, отвечающее родительской к нему любви.
– Чтобы вырвать сына у смерти, мы поменяли, пока он болел, его детское имя и назвали Цибао – «Семь драгоценностей». Смерть не узнала, кто скрылся под новым именем, ей пришлось отступить.