Говоря так, я вынул свой нож. Да пребудет со мной Дух всей земли, и да не дрогнет моя рука, но ударит точно. Хотя я не видел блеск её глаз, я знал, что она смотрит на меня и понимает, что я собираюсь сделать, и принимает это, как милость из рук того, кто никогда не желал ей ничего, кроме добра.
Мне уже приходилось делать такое в прошлом, когда я был пастухом, и всегда мне казалось, что такой же удар пронзает и меня.
— Биалле, — я старался, чтобы голос звучал ровно и уверенно, словно я веду её к полному озеру и сочным водорослям, — ступай с миром!
И ударил, со всей силой, которую только мог собрать, в надежде, что потребуется только один удар, чтобы освободить нашего доблестного товарища. По счастью, этого хватило.
Я долго сидел рядом с ней на коленях, перебирая вывалявшуюся в песке шерсть. Свободна, да, ото всех тягот жизни… может быть, лучше взглянуть на это именно так. Я навсегда сохраню её в памяти, её терпение и её последний дар.
Зашуршала галька, и я оглянулся. Мурри полз ко мне на брюхе, толкаясь всеми лапами. А когда подполз к телу, запрокинул голову и жалобно вскрикнул.
Глава шестнадцатая
Я стараюсь выбросить из памяти тот последний дар, который оставила нам Биалле. Дар, который, согласно суровым законам путешественников, можно принять с лёгким сердцем, о котором не принято говорить среди странствующих дальними тропами. Мы приучены верить в то, что все мы связаны не только с жизнью вокруг нас, но и с землёй, на которой мы живём. И если жизнь или тело одного могут послужить другому, то так и подобает поступить, в зависимости от того, что от нас требуется. Потому я снова взялся за нож, но на этот раз с таким тяжёлым сердцем, что с трудом подавлял отвращение, пока делал своё дело. Хотя Мурри, кажется, этого не чувствовал.
Биалле была одной из нас, но кот, как и все его сородичи, верил, что её внутренняя часть покинула тело, а то, что осталось, уже не является нашим товарищем. Он посчитает мою привязанность слабостью, я знал это.
По крайней мере, мы могли не бояться, что запах смерти и мяса притянет сюда крыс. Эта земля была слишком голой и бесплодной, даже песчаные коты не забредали так далеко.
Я разобрал наши припасы и увязал два тюка, самые большие, какие мы только могли унести. Мурри, несмотря на всё его отвращение, пришлось снова тащить один из них.
Когда мы снова поплелись вперёд, мы несли с собой последние запасы пищи и влаги, на которые могли Рассчитывать, — если только я не найду дорогу, о которой говорил Кинрр. Я не бросил его кифонг, хотя с Моей стороны, возможно, было глупостью тащить арфу с собой. Теперь я отгонял демонов отчаяния, напевая песни и вспоминая все те знания, которые открыл мне старый бард. Если — и когда — я достигну Вапалы, то его знания сослужат мне добрую службу, пока я не найду себе какую-нибудь работу.
Но как мог я, который был лишь слугой, пастухом, семейным торговцем среди людей, которых обитатели плоскогорья считают примитивными варварами, как мог я надеяться на какое-то будущее? Гильдии купцов будут закрыты для меня, как для одиночки, не связанного ни с одним Домом. Если всё, что рассказывают о Вапале, — правда, то её обитатели ещё теснее связаны с кланами Домов, и иноземца там примут очень неприветливо.
Я ощутил на губах пыль с привкусом растущего отчаяния. Впрочем, я ещё не дошёл до такой степени, чтобы просто упасть здесь, среди этой отвратительной пустыни, и покорно ждать, пока не придёт смерть. Я осознал, что пока я смогу хоть немного двигаться, я буду упорно переставлять одну ногу за другой — и идти вперед.
Звёзды, по которым я шёл, сияли каждая на своём месте, но я не мог быть уверенным, что иду правильным курсом — мне всё время приходилось бороться с приступами головокружения. От этого постоянного шороха песка…
Песка?! Какого песка? Я остановился и огляделся по сторонам, очнувшись от застилавшей глаза полудрёмы усталости и жалости к себе.
Острая галька под ногами исчезла. Мы снова шагали по мягкому песчаному ковру. Я настороженно огляделся вокруг, окончательно придя в себя.
И увидел свет, немного к востоку. До меня донёсся и далёкий крик непослушного орикса, и прозвучавший следом строгий окрик. Я повернул на огонь и нашёл в себе силы идти быстрее, хотя в кровь исцарапанные ноги порой утопали в благословенном песке по щиколотку. Это мог быть только лагерь…
Торговцы? Я надеялся на это. На самом деле на границах Бесплодных Земель можно было встретить не только торговцев, но и кое-кого пострашнее. Хотя вряд ли они отважатся приближаться к дорогам, которые постоянно охраняет стража из Каулаве. Если только это дорога.
Мурри вернулся ко мне и теперь бежал рядом вместо того, чтобы рыскать впереди, и тут я сообразил, что если меня, может быть, и ждёт тёплый приём и безопасность, то песчаного кота встретят по-другому. Наши два племени слишком долго враждовали друг с другом. Мурри заворчал, и я догадался, что он разделяет мои мысли.
Сначала огонёк, а теперь и звук! Я расслышал пение. Я ещё не различал слов, но прекрасно знал эту мелодию. Это была народная песня, весьма любимая торговцами, и в каждом караване, кажется, её пели по-разному, добавляя куплеты о собственных приключениях и всякой невидали, встреченной по пути.
Неожиданно песню заглушили удары барабана. Буря? Я бросился вперёд, помогая себе посохом, в надежде достичь лагеря прежде, чем на нас обрушится стихия. И только тут сообразил, что далёкий ритм барабанов какой-то другой, непохожий на предупреждение. Но что же это может быть за важная весть, что её передают барабаны, оповещающие только о серьёзных бедствиях?
Пение оборвалось. Но далёкий барабан всё гудел и гудел. Теперь его ритм подхватил и походный барабан купцов, чтобы эта весть разносилась в ночи ещё дальше.
— Сссиииииии! — раздалось традиционное приветствие торговцев, как только барабан стих. Кто-то из часовых заметил меня.
Хотя мой опыт путешественника ограничивался лишь короткими поездками, я хорошо знал, какой ответ нужно дать. Однако в горле так пересохло, что я не смог выдавить из себя больше, чем сдавленный хрип:
— Каалавааа… — клич моего народа. Я знал, что за мной будут пристально наблюдать, пока я не выйду в свет костров и они не убедятся, что я дал правдивый ответ.
И опять вдалеке ритмично зарокотали барабаны. Не штормовое предупреждение и не прошлое сообщение новое. Я не мог понять, может быть, это предупреждение о какой-нибудь шайке?
Меня коснулись отсветы огней. Две женщины с обнажёнными саблями и поднятыми вверх факелами. Обе мои соплеменницы, и одну из них я узнал.
— Кинша-ва-Гуара! — прохрипел я ломающимся голосом.
— Кто ты, пришедший из ночи и зовущий меня по имени? — её рука крепче стиснула рукоять. Она смотрела на меня, не узнавая, и мне пришло в голову, что я должно быть, представляю собой странное, скорее всего, даже пугающее зрелище — в своём драном одеянии, согнувшийся под весом мешка, со следами перенесённых испытаний на лице. И Мурри, идущий рядом со мной.
— Клаверель-ва-Хинккель… и Мурри, — я назвал имя кота, словно он был одним из нас. — Я возвращаюсь из своего соло…
— И ведёшь за собой смерть на четырёх лапах? Что-то мы о таком не слыхали… — она не изменила свою настороженную позу, а её товарка переступила чуть правее, чтобы в случае атаки отразить нападение с другого фланга.
— Я привёл с собой товарища, с которым мы смотрели смерти в лицо и которому я обязан жизнью. Наше братство скреплено кровными узами, — ещё бы, ритуал, который проделала надо мной Марайя, был очень похож на ритуал обмена крови между кровными братьями. — Мы не несём с собой смерти, о хозяйка дорог.
Она ещё немного посмотрела на нас обоих, а потом махнула факелом в сторону лагеря, по-прежнему держа саблю на виду. Я пошёл вперёд, Мурри тоже, очень близко ко мне. Я чувствовал, что песчаный кот нисколько не боится нападения и полностью уверен в своих силах. Однако осторожность была врожденной чертой его народа.
— Долой это! — прошипел он, изо всех сил стараясь бросить со спины свой рюкзачок. Я прекрасно знал, как он ненавидит эту обязанность, а уж появляться с таким вьюком перед незнакомцами было в высшей степени оскорбительно для его гордости. Я не видел никаких причин испытывать таким образом его гордость, а потому нагнулся и перерезал лямки, чтобы он смог сбросить вьюк на песок.
Рокот сторожевого барабана снова затих вдалеке, но походный барабан уже передавал его сообщение дальше. Из-за этого грохота нельзя было и словечком перекинуться. Так мы и дошли до центра лагеря.
Сюда со всех сторон собирались торговцы. По обычаям моего народа, в основном это были женщины. Они хорошо управлялись со своим ремеслом и занимались им сызмальства. На цветных шатрах, украшенных бахромой, лежали пятна яркого света, отбрасываемые светящимися шарами. Видно, караван был богатый, раз они позволяли себе такую роскошь. И пусть они носили скромную дорожную одежду, в изукрашенных самоцветами поясах, наголовных повязках и браслетах они выглядели не хуже любой вапаланки.
Та, что разговаривала со мной, махнула в сторону центрального шатра, рядом с которым я заметил барабанщицу. Её руки так и порхали, звонко ударяя в барабан ладонями. Рядом с ней сидела другая женщина, постарше. Судя по величественной осанке и богатым украшениям, подобранным с большим вкусом, это была старшая каравана, обычно состоящего из нескольких небольших групп, каждую из которых возглавляет наиболее опытный купец.
Я узнал и эту женщину. Мы повстречали Эльвен Карафу, воистину хозяйку дальних дорог, сезон за сезоном объезжавшую все пять королевств, скупая по пути Местные товары, чтобы к концу года привезти их на большую ярмарку Вапалы.
Я опустил руки, позволив мешку свободно соскользнуть с моих истерзанных плеч, и воткнул посох глубоко в землю, опёршись о него обоими руками. Мурри повёл головой по сторонам и, придя к выводу, что в настоящее время нам нечего бояться, уселся рядом со мной