Близко мы сошлись с Сашей на третьем курсе. Причиной тому было два обстоятельства. Первое - в нашей жизни появился дом, ставший на несколько лет местом притяжения для наших общих друзей. Именно про этот дом Саша написал в песне «Поезд». Я отчетливо слышу его голос, когда в моей голове всплывают до боли знакомые строки: «Любовь - это мой заколдованный дом, и двое, что все еще спят там вдвоем, на улице Сакко-Ванцетти мой дом 22. Они еще спят, но они еще помнят слова». Этот чудо-дом жив и сегодня, и адрес у него прежний, но, глядя на это любовно отреставрированное здание, я не узнаю нашего «заколдованного дома». Из этих мест навсегда ушли чудо и тайна, неповторимое волшебство старинного заброшенного строения, населенного домовыми и привидениями. История и вправду чудесная. Не знаю, чья это идея, говорят, что родилась она в недрах Свердловского обкома комсомола, важно другое: где-то наверху было принято решение поселить в пустующие старинные здания - исторические памятники г. Свердловска - студентов-старшекурсников, чтобы сохранить дома от окончательного разграбления и бомжей. Попал под эту разнарядку и наш журфак. В список переселенцев попадали самые проверенные и дисциплинированные. Понятно, что на роль «ответственного квартиросъемщика» Башлачев не тянул. Ключи от памятника архитектуры отдали комсоргу нашего курса, педантичному и аккуратному немцу Володе Кему. Вторым официальным переселенцем стал другой наш однокурсник -Юра Мазий - рабфаковец, отслуживший в армии, спортсмен, женатый человек. Таким кадрам дом доверили без всяких сомнений. Подозреваю, что это «переселение народов» в заброшенный двухэтажный деревянный дом на улице Сакко и Ванцетти, 22 не оставило бы никакого следа в истории, если бы туда не переселился Башлачев. Он обосновался в двухкомнатной квартире на первом этаже со своим приятелем Евгением Пучковым, который учился курсом старше. Печально, но Женька погиб так же, как и Саша, шагнув из окна в вечность. Но все это будет потом, а тогда… У нас появилось прекрасное место в центре Свердловска, где мы могли общаться практически круглосуточно. Помимо старинного двухэтажного дома со скрипучими лестницами и полами в нашем распоряжении был еще и огороженный забором двор, где мы, если позволяла погода, устраивали импровизированные пикники. Дом общими усилиями подлатали, прочистили печи и дымоходы, притащили какую-никакую мебель, вдохнули в него вторую жизнь. Чего только не видел за эти три года дом на Сакко и Ванцетти: театральные репетиции и веселые пирушки, любовные страсти и вечера декламации новорожденных стихов, премьеры песен и заседания редколлегии стенной газеты. У каждого из нас остались свои истории, накрепко связанные с этим домом. Лично я там провел свою первую брачную ночь: нам с женой Леной некуда было ехать после регистрации, и «заколдованный дом» принял нас в свои объятия. Вторым обстоятельством стало приглашение нас в Театр Трех Актеров. Его создатели и главные действующие лица закончили факультет и разъехались. Из «основоположников» в Свердловске оставался только Сергей Соловьев, который и начал формировать новый состав труппы. Нужно пояснить, что абсолютно все в этом театре делалось своими руками. Мы сами писали сценарии, делали декорации, если это было необходимо, писали музыку и тексты песен, готовили костюмы, и, естественно, сами играли не сцене. Разделение труда было условным, один и тот же человек мог быть одновременно автором сценария, исполнителем главной роли и поэтом-песенни-ком. Более того, практически все спектакли были результатом совместной работы. Доходило до того, что каждый актер, выходящий на сцену, сам писал себе текст роли или сочинял слова песни, с которой ему предстояло выйти на сцену. Сплошная импровизация. Жестким было только одно правило - на сцене одновременно не может находиться более трех актеров. Отсюда, собственно, и название театра. Самые хорошие тексты «от автора» были у Саши Измайлова (в народе - Sasha is my love), удачнее всего тексты песен писали Сергей Нохрин и Башлак. Мы с Алексеем Тюплиным больше работали над воплощением придуманных образов на сцене и музыкальным оформлением. Нужно сказать, что в то время Сашка совсем не умел играть на гитаре и очень неважно пел. Осваивать инструмент он начал только на четвертом курсе, беря уроки у нас с Нохриным. Сережка был довольно известным в Свердловске бардом, я играл в полупрофессиональном ансамбле политической песни. И то, что спустя всего три-четыре года Башлачев начал записывать концерты, аккомпанируя себе на гитаре, было для нас полной неожиданностью. Чудом перевоплощения, ведь еще в восемьдесят первом году никто не считал Сашу ни певцом, ни гитаристом.
О чем были наши спектакли? О том, что нас волновало. Одной из самых популярных у факультетского люда постановок была «Сказка о репке, рассказанная в разных газетных жанрах». Ее сразу разобрали на цитаты, а песни сразу начали жить своей музыкальной жизнью. Писали мы его к факультетскому Дню посвящения в первокурсники. Задумали пересказать известную всем сказку о репке в песнях, написанных в различных газетных жанрах. На все про все у нас было три или четыре дня, поэтому просто распределили жанры между собой. Не могу со стопроцентной уверенностью вспомнить, кто и что писал. Но то, что Саше достался жанр международного комментария - факт. « Тяжелый смог окутал Вашингтону не весело живется без работы в хваленом мире западной свободы, где правят ЦРУ и Пентагон!», - пел Саня на мотив популярной на факультете «колхозной» песни про любовь. «Но ТАСС уполномочен заявить, что эти обвинения не-лепи, мы только в мирных целях нашу репу растили и намерены растить!» Позже тот международный комментарий после авторской доработки стал «Подвигом разведчика» («Врабочий полдень я проснулся стоя…»). Эта песня, как и «Грибоедов-ский вальс», впервые исполненный Сашкой в колхозе, очень точно отражают стилистику наших текстов того времени. Были и другие не менее яркие спектакли. Например, «Баня». Он не имел ничего общего с пьесой Маяковского и был написан к последнему звонку нашего курса. В ней рассказывалось о жителях города Кочегарска, которые поддержали призывы партии и правительства «Бережливость должна быть бережливой!» и «Бережливого - Бог бережет!» (Те, кому за сорок, думаю, помнят популярный лозунг времен Леонида Ильича Брежнева - «Экономика должна быть экономной!»), и решили сократить до минимума потребление воды. А главными героями пьесы были журналисты многотиражной газеты Кочегарского банно-прачечного комбината «Банный лист». При их активной информационной поддержке вышеупомянутых починов жизнь в городе была практически парализована. О творческом кризисе художника, идущего на компромиссы, у нас рассказывал спектакль «Мальчик, нюхающий фиалку». Это история о том, как под прессом рекомендаций сверху полотно, где был изображен обнаженный пастушок, нюхающий фиалку, превратилось в индустриальный пейзаж с дымящими трубами, литейным цехом и молодым коммунистом с микроскопом в руке. Помню, как мы долго решали, во что должен быть одет на сцене «обнаженный пастушок»? Саша был за натурализм и правду жизни. Сошлись на плавках. Впрочем, с правдой жизни у Башлака все было в порядке и за пределами сцены. Этот текст я начал с цитаты из Сашиного письма: «А когда я умру, ты сможешь рассказать печатными словами всем потомкам о том, как мы ходили на день рождения, и прочие небылицы». Пересказывать небылицы нет надобности, потому что для «всех потомков» хватит и былей. О каком походе на день рождения пишет Башлачев? Эта история случилась на четвертом курсе. Одна барышня - ярая поклонница нашего театра, из очень приличной и состоятельной свердловской семьи, отмечала день рождения, и мы решили преподнести ей экстравагантный подарок. На дворе стояла зима, и когда именинница после звонка отворила входную дверь -остолбенела. На пороге стоял я в одних трусах и с огромным мешком за спиной. Но это было только начало приятного, как нам тогда казалось, сюрприза. На диван, в самую гущу гостей из мешка я вытряхнул Бащлака. Из одежды на нем был только газовый бантик, повязанный на причинное место. Он начал подпрыгивать, показывать руками «фонарики» и мы хором затянули: «Прилетел к вам волшебник…» Допеть нам не дали… Как видите, театр в нашей жизни не прекращался никогда. Сегодня всех спектаклей не упомнишь.
Мне кажется, важнее другое, именно здесь, в Театре Трех Актеров, Саша запел, начал выходить на сцену, научился играть на гитаре. Для всех нас это были три прекрасных года, под завязку наполненных, театр в нашей жизни не кончался никогда. Однажды нас пригласили выступить со студенческим капустником на открытии нового Свердловского областного Дома печати. Событие важное, с участием первого секретаря обкома партии Бориса Николаевича Ельцина. Мы постарались, написали коротенькую пьеску минут на десять под жизнеутверждающим названием «Из жизни насекомых». Режиссер торжественного вечера с текстом пьески знакомиться не стал, а название заменил: «Какие насекомые?! Мы на открытии Дома печати, первый секретарь в зале, а вы…» Нас объявили как студенческий театр миниатюр с юмористической сценкой «Коллекция». Действие происходит в энтомологическом музее: «Жили-были насекомые. Каждый сам на своей булавочке…», которые для того, чтобы придать своей «демонстрационной жизни» смысл и порядок, начали издавать газету. Редактором назначили мормыша Вову, который «засох как надо». Заведующим отделом стала бабочка Леля, у которой с содержанием влаги в организме тоже все было в полном порядке. А корреспондентом с испытательным сроком взяли божьего коровка Толика. Юноша пишет восторженные заметки в рубрику «Веселись дружней, мошкара!». Бабочка Леля вымарывает все несерьезности и сетует, что «Толику еще сохнуть и сохнуть до настоящего журналиста». Редактор тупо смотрит в одну точку, требует «больше позитива» и постепенно рассыпается в пыль. Его место ловко занимает бабочка Леля, перепрыгнув с одной булавки на другую. И тут Толик, видя свою безрадостную перспективу, отказывается «засыхать, как надо», и насекомые разбегаются, распевая такие строки: «Кому в кусты, кому в овраг, кому-то в щель в углу кровати. Пускай сачок свой точит враг-на всех булавочек не хватит!» Финал. И гробовая тишина в зале. Я помню лицо декана, сидевшего в первом ряду: лоб покрыла испарина, глаз косит на представителей обкома партии… И вдруг раздались одинокие аплодисменты, в ладоши захлопал первый секретарь обкома. Ельцину студенты понравились. И тут я узнал, что на практике означает фраза из книжки «Материалы очередного съезда КПСС» - «аплодисменты, переходящие в овацию»: зал взорвался. А наутро у нас состоялся очередной разговор с деканом: «Парни вы талантливые, но очень глупые, и когда-нибудь мне из-за вас голову отвернут! Интересно, на кого это сачок свой точит враг? На кого булавочек не хватит? На всех хватит! И на вас, и на меня!» На дворе была весна 1982 года, дорогой Леонид Ильич уже на последнем издыхании, но все еще возглавлял «ленинское политбюро» и до перестроечного апрельского пленума ЦК КПСС 1985 года, объявившего курс на перестройку, надо было еще дожить.