Когдато здесь высилась стена, больше обозначавшая границу, чем защищавшая. Но она давно осыпалась и стала всего лишь каменным прибежищем для густых зарослей лаванды и можжевельника, да немногих низкорослых олив. Они перебрались через нее без трудностей и оказались среди городских развалин. Стены без крыш выстроились вдоль узких с канавами улиц. Дверные проемы и окна были темны и пусты. Рол немедленно вопреки себе вспомнил о пещере под основанием Башни Пселлоса, где рухнула его прежняя жизнь. Та самая безупречная кладка, полностью лишенная всякой жизни или следов применения.
Гдето залаяла собака, поколебав безмолвие погруженных в тень улиц. Рол чуял запах гниющей пищи, мусора, горящего дерева с обилием смолы. Трое брели по улице точно призраки по миру, который не могли видеть, но лишь слышать и обонять. И остановились, когда кучка теней на глазах у них обрела твердость, возникнув из боковых переулков почти без сопровождающих звуков, разве звякнул металл и кожа прошуршала по камню.
– Кто идет?
Галлико ухмыльнулся, сияя зелеными глазами.
– А как ты сама думаешь, Мириам?
– Рожа вроде этой только однажды и могла быть сотворена. Бог своих ошибок не повторяет. – Говорящая шагнула вперед. Высокая худощавая женщина с длинным лицом, увенчанным кровлей растрепанных ярких волос. Она улыбнулась, явив широкую щербину меж передних зубов. Изза щербины она несколько шепелявила, хотя голос ее был звучен, как перебор струн арфы. В руках она держала долгоствольный мушкет, оружие, которое прежде, во время своих плаваний, Рол видел раз или два. Одета Мириам была в поношенную оленью кожу, как и ее спутники. Они все теперь подались вперед, держась позади нее, и в их руках блеснули новые мушкетные стволы.
– Постойка немного, – сказала Мириам, воздев одну костлявую ладонь. – Тебя мы знаем, Галлико, но кто с тобой? Что за бродяг ты подобрал в пути? Где старина Вудрин и прочие с «Гадюки»?
Лицо Галлико замкнулось.
– Все мертвы. Эти двое мои друзья. Один сынок Матуу Крида, другой мореход с Деннифрея. Они спасли меня, когда «Гадюка» разбилась. Но бьонарцы спалили их корабль, вот мы и пошли через Горторов Стол, чтобы попасть сюда.
Люди позади Мириам загомонили. Ее глаза расширились.
– Вот как? Бьонарцы весьма оживились в последнее время. Слова Галлико для меня достаточно. Идемте, добро пожаловать в Ганеш Ка.
Мириам оставила прочих у стены и повела путников вниз по склону в собственно город. Теперь повсюду вокруг Рол слышал несметное множество голосов, но, кроме Мириам и ее ребят, не увидел и признака местных жителей. Подняв голову, он увидел, что в башнях над ними горят бесчисленные огни, но только со стороны суши. На восток смотрел лишь гладкий камень. Сами улицы были пустующим лабиринтом, особенно оттого, что окружавшие их здания устремлялись в небо. Ближайшие к ним сооружения возвели позднее, кладка их и в сравнение не шла с великолепной кладкой башен, и все вокруг завалило рассыпавшимися камнями, большими и малыми, цельными и разбитыми. Рол заметил, что Мириам пристально сморит на него, когда опустил глаза от башен. Она с мгновение холодно смотрела глаза в глаза, затем отвела взгляд.
– Пойдем на площадь. Там сегодня большое сборище, ибо «Проспер» Артимиона только что объявился и выглядит так, словно Ран воспользовался им вместо зубочистки. Могу добавить, вы не единственные, кому недавно досталось от имперцев. У наших причалов сейчас «Альбатрос» и «Ласточка». Прибыли сюда с разодранными парусами, поджав хвосты, двенадцатифунтовые ядра катаются по шпигатам. Они не будут годны для выхода в море ранее летнего солнцестояния.
– У этого побережья становится людно, – заметил Галлико.
– Ага. Нынче ночью самые слабые духом и немощные телом встанут на дыбы, помяните мои слова. Чтото затевается во дворцах этого мира. И коекто хотел бы выместить на нас свои обиды, им это проще.
– Как давно вы здесь? – спросил Рол Мириам.
– С тех пор как корабль моего капитана захватил Артимион на «Морском Змее». Десять лет назад. Благослови Господь этот старый бриг, он теперь на дне.
– Я обо всех. Как давно Ганеш Ка стал пиратской гаванью?
Мириам резко остановилась и оглядела Рола сверху вниз.
– Этот твой друг с холодными глазами горазд на оскорбления, Галлико. – Поднялся мушкетный ствол. Ее глаза были ореховые, жаркие и сверкающие.
– Он еще учится, Мириам, – успокоил ее полутролль, мягко отводя дуло мушкета. А Ролу объяснил: – Здесь, в Ка, не любят словечко «пират». Мы приватиры, если нас надо както называть.
– Прости, я ошибся. – Он выдержал взгляд Мириам, недолгий поединок воль завершился примирением. Она улыбнулась.
– Что бы ты о нас ни думал, дружок, ты теперь один из нас, по нраву тебе это или нет.
Они двинулись дальше под гору.
– Лет эдак двадцать пять прошло, – пояснила Мириам, – с тех пор, как мы, пираты, наткнулись на этот древний памятник. Насмешка судьбы в том, что, как я слышала, основал все это бьонарец, имперец, бежавший от соперников.
Перед ними возник вход в подземелье, каменные ступени вели вниз, огонь горел гдето на темном дне. Мириам простерла руку и оперлась о мушкет.
– Входите.
Рол насчитал шестьдесят ступеней. У подножия лестницы начиналась широкая пещера под резным сводом не менее пятидесяти фатомов ширины и тридцати футов высоты. Огонь горел в очагах на возвышениях посреди этого пространства. И повсюду вокруг двигались сотни людей. Воздух был душным и теплым, полным духа скученных людских тел и очажного дыма, а еще жарящегося мяса. Ролу защипало глаза, дышать оказалось почти невозможно после холодного чистого воздуха окрестных высот.
– Площадь, – торжественно объявила Мириам. – Или так мы ее зовем. Боги ведают, для чего ее использовали Древние. Кажется, тем нравилось, когда у них камень над головой, в любом случае. Ешьте и пейте в свое удовольствие: «Проспер» приволок сюда барку с вином Купеческого Союза, прежде чем самого его покалечили имперцы. И у нас сейчас пятьдесят тонн этого добра, лучшее оксьеррское, какого можно пожелать. Я скажу Артимиону, что вы здесь.
Она зашагала прочь, гибкая, с рыжей гривой и с важным видом прибрежного обитателя.
– Это город? – спросил Рол. – Больше похоже на лагерь беженцев. Кто здесь правит?
– Капитаны кораблей, – ответил ему Галлико, не встречаясь с ним взглядом. – Без них мы скатились бы до кремневых топоров и луков. Не суди нас слишком сурово, мальчик, большей частью здесь живет смиренный народ, многие вольноотпущенники или осужденные вроде Элиаса. Мы не корчим из себя одну из мировых держав. – Глаза его опасно засветились.
Рол положил ладонь на мускулистое и жилистое предплечье полутролля.
– Знаю. Прости. – Возможно, от выучки Пселлоса в нем осталось больше, чем он думал. Или, наверное, он ожидал чегото иного. Это был не сказочный город, а всего лишь приют беглецов.
Они присоединились к толпе у одного из очагов. Их угостили олениной и жареной зайчатиной и дали пухлый бурдюк вина. Полутролля хлопали по спине, шумно приветствовали и одаривали радостными возгласами, и число народу вокруг троих потерпевших кораблекрушение росло по мере того, как распространялась новость об их присутствии. Вскоре уже несколько десятков, тесно их обступив, сидели на корточках и обгрызали мясо с костей, передавая друг другу кубки темного вина, смеясь и болтая. Галлико не упоминал о выпавших им испытаниях и все же создал некий рассказ о своих приключениях с тех пор, как покинул город – яркий многоцветный ковер, только свет и ни одной тени. Это была откровенная сказка, но как раз такое требовалось слушателям, как понял Рол.
Жизнь их была слишком отчаянна, чтобы позволить себе иное. Наблюдя за ними, он ни о чем так не вспоминал, как о кухнях в Башне Пселлоса, где поварята дрались изза объедков после одного из блистательных пиров хозяина. Эти люди были самого разного возраста. Одевались они в пестрые лохмотья и полувыделанные звериные шкуры, хотя коекто красовался в богатых нарядах, отделанных кружевом или расшитых жемчугом, без сомнения, доставшихся им среди морской добычи. Какаято девочка пробилась сквозь тяжко пахнущую толпу и уселась близ Рола. Не более десятиодиннадцати лет, но тревожаще взрослые глаза. Он мягко убрал ее ладонь из своей промежности и с мольбой уставился на Галлико.
– Нет, Дженра, не трогай его. Поцелуй его, и хватит. Она притянула к себе лицо Рола и поцеловала его в губы, затем улыбнулась блаженно и отсутствующе и, свернувшись с ним рядом, тут же уснула.
Звериная морда Галлико плохо подходила для выражения сочувствия, но глаза его пылали. Он погладил золотую голову спящей, точно собачью.
– Дженра пробыла какоето время игрушкой бьонийских пехотинцев. Ее продали работорговцу Купеческого Союза, а освободил ее Артимион. Он распял капитана того корабля, а команду скормил акулам. Думаю, он был милосерден.
Девочка захныкала во сне, женщина средних лет с иссушенным горем лицом подняла ее и унесла, негромко напевая.
– Все здесь могли бы порассказать о себе нечто подобное, – неумолимо продолжал полутролль. – Мы сейчас на материке Бьон, а не на Семи Островах и не на Мамертинах. Здесь человек сделал свои первые шаги, и говорят, делая последние, тоже приковыляет сюда.
– Когда ктото в большом мире думает о Бьоне, это вызывает картину старой империи, великих воинств и прославленных битв, – сказал Рол. – Я понятия не имел, что бьонарцы все еще вроде этого.
– Когда находят время, – крякнул полутролль. И подтолкнул Крида: – Эй, господин осужденный, не увлекайся вином, ночь еще только начинается.
Крид вытер губы. С тех пор как они вступили в город, он не произнес ни слова.
– Элиас, – сказал Рол. – С тобой все как надо?
Крид кивнул, но глаза его были подозрительно яркими.
– Я не пил оксьеррского свыше одиннадцати лет. Я нашел путь в единственное место на свете, где я свободен и могу не оглядываться через плечо, на бич надсмотрщика. И нынче ночью выпью, сколько смогу удержать. – Но это звучало не как у человека, намеренного праздновать, а скорее как у того, кто стремится к забвению.