Опять же при любом самом благоприятном раскладе оставалась еще одна орда — старейшего хана половцев Котяна. На него Константину надавить было просто нечем и некем. Направить к нему послов с богатыми подарками? Глупо. Лебезить перед старым половцем еще хуже, чем совсем ничего не делать. Мудрый хан, немало поживший и изрядно повидавший, немедленно сообразит, что к чему.
Впрочем, тут и соображать особо нечего — дураку понятно, что рязанский князь боится его набега. Боится, ибо людей, чтоб его отбить, не имеет. Тогда уж его точно удержать не удастся. И даже если он примет от князя дары и, лукаво ухмыляясь, заверит в своей искренней, горячей дружбе, то уже через пару дней скомандует своим людям нечто совершенно иное. Ну, скажем, что-то вроде: «Вперед, бойцы! Вас ждут горы серебра и богатый полон». И тогда гореть Ельцу, который стоит ближе всего к кочевьям Котяна, а за ним Данкову и прочим градам, стоящим на Дону.
Вот потому-то, когда Константин возвращался из-под Коломны, невзирая на блестящую победу, он не особо веселился. Да, в самый первый день была радость. Еще бы, иметь втрое большего числом противника и одолеть его, притом такой малой ценой — всего-то несколько человек погибших, — тут впору хоть в пляс пускаться. Но уже на следующий день вновь пришло беспокойство, и сейчас у него не соловьи в душе пели — кошки на сердце скребли.
Вот куда ему теперь повернуть войска? Разделить ратников на две части, чтоб «не обидеть» ни одного из врагов. Об этом не может быть и речи. Хоть Константин и не стратег, но даже его познаний в истории, где речь часто шла о битвах, вполне достаточно, чтобы твердо уяснить — нельзя. При ударе растопыренной пятерней ничего хорошего не выйдет — можно и без пальцев остаться. Тогда что делать, чем жертвовать — Ижеславцем или южными рубежами? С одной стороны, на юге градов куда больше, значит, и рать надо посылать туда. Но с другой стороны, от Ижеславца до Рязани по Оке всего полсотни верст.
Рязанский князь посмотрел на друга, сидевшего поблизости. Вячеслав, облокотившись о борт, задумчиво глядел на Оку. «Тоже, наверное, гадает», — сделал вывод Константин, прикидывая, что на все раздумья осталось от силы полчаса. Вон уже завиднелись верхушки куполов рязанских храмов, а значит, совсем скоро они подплывут к устью Прони, и придется принимать решение. Пускай оно окажется не самым оптимальным, однако лучше хорошее сегодня, чем отличное, но завтра.
Константин еще немного помедлил, выждав минут десять — пятнадцать, и шагнул к Вячеславу, собираясь спросить его, что он может предложить, но сказать ничего не успел. Воевода прищурился и уставился куда-то за спину рязанского князя. Заметил:
— Сдается мне, княже, что решение принято за нас.
Константин обернулся и увидел всадников, скачущих по берегу навстречу их ладьям. Друзья переглянулись. «Интересно, какую весть они несут: один Ряжск взят или Пронск тоже полыхает? А может, они из-под Ельца?» — промелькнуло в голове у Константина. Хотя зачем гадать — сейчас все скажут.
И не знал рязанский князь, что в истории с половецкими ордами имелся еще один, совершенно неучтенный и не предусмотренный им фактор. Впрочем, предусмотреть его не смог бы никто, поскольку возник он не вчера и не месяц назад, а ранней весной, и именовался сей фактор… Ростиславой.
Глава 5Половцы
— Послушай, но послы его иное говорили,
Или солгал союзник мой?
Не знаю, как и быть теперь, ведь вроде все решили…
— Об этом думай ты своею головой…
— Ишь ты, — умиленно протянул Мстислав Удатный, с улыбкой глядя на грамотку, которую только-только получил от своей старшей дочки Ростиславы.
Чуть больше месяца прошло, как он отправил ее обратно к мужу, а уже заскучал князь-отец. Чего-то недоставало. Не с кем было поговорить о том о сем. Все-таки умная у него дочурка, настоящая княгиня. Конечно, иной раз и вовсе наивные вопросы задает, которые совсем не бабьего ума, но ведь интересуется, а потому все равно приятно. Да и польза имеется. Пока ей Мстислав ответит, глядишь, и самому на ум кой-что придет.
Взять, к примеру, ту же Рязань и княжеское братоубийство, которое там произошло. Если бы, не разобравшись, полез Мстислав порядок там наводить, таких дров наломал бы. Когда же поговорил с Ростиславой, ответил ей на одно-другое, и самого сомнение обуяло — а вправду ли Константин своих братьев положил под Исадами или то хитроумная затея его братца, покойного Глеба. А коль что-то непонятно, лучше не торопиться, не лезть на рожон.
Да что далеко ходить. Вот и в этой грамотке она сызнова отцу вопросы задает: верно ли, что ранее угры, у коих ныне король и прочее, как у всех в западных землях, простыми дикими пастухами были да бродили по степям, как половцы. И ежели оно так, то любопытно ей, кто одолеет в случае, когда вдруг между ними произойдет какая-нибудь свара? Ну, скажем, под тем же Галичем. За кем победа останется — за теми, кто и ныне живет по старине, кочевой жизнью, или же за теми, кто перенял нравы западных соседей, но кое-что из прежнего утерял?
Мстислав, конечно, был за старину. Так он ей мысленно и отвечал. И не просто отвечал — обстоятельно, обосновывая со всех сторон. Вот, скажем, бронь у воя. Она, разумеется, быть должна, но легкая, чтоб движений не стесняла. А то в последнее время трусливая немчура столько всякого железа на себя понацепляла, что с трудом на лошадь садится, и коль свалится с нее такой рыцарь, считай, все — смерть пришла. Подняться-то ему никто не даст, забьют насмерть.
Или, например, строй взять, предположим, «свиньей». Тоже и вычурно, и хлопотно. Уж лучше вместо такой учебы лишний раз мечом помахать. А коли пришло время битвы, так тут и думать нечего. Главное, чтоб в сердце у тебя вера была — за правое дело идешь, а там, на небесах, мигом разберутся. Господь у окошка видит немножко. И не только видит, а еще и подсобляет. Отсюда напрашивается и ответ. Конечно же за ста…
Стоп, а что она там про Галич-то писала? Так-так, а вот это любопытно. Мстислав задумался.
Он-то поначалу собирался идти к Галичу со своей дружиной, да еще кое у кого из южнорусских князей силенок подзанять. Для того и ездил совсем недавно к своему тезке и двоюродному брату, киевскому князю Мстиславу Романовичу. Как-никак тот обязан был ему. Не подсоби Удатный, нипочем Романович на Киевский стол не воссел бы. Не сдюжить было ему супротив Всеволода Чермного.
Ожидания Удатного киевский князь оправдал и дружину дать согласился, но так, вскользь, намеками, высказал и ответные пожелания, да не одно, а аж два. Дескать, идучи на Галич, князь в Новгороде Великом стол пуст оставляет. Вот бы, как по старине и положено, старшего сына киевского князя на него подсадить. Уж Мстислав-то Удатный ведает, кому из бояр новгородских на Святослава Мстиславича намекнуть.
Ну что ж — невелика просьбишка. Отчего не уважить. Вдобавок оно и впрямь по самой что ни на есть старине получается. Своего-то сына Василия к новгородцам все одно не подсадишь — опять захворал. Не дал господь ему здоровья. А коли так, пущай и в самом деле Святослав Мстиславич усаживается.
Зато с другим пожеланием намного хуже. Просил Старый, как его на Подоле киевском метко прозвали, чтобы Удатный и других его сыновей пристроил. Пусть не всех троих — хотя бы одного или двух. Ведь и Всеволод, и Ростислав только именуются младшими, а поглядеть — первому сорок лет через два года исполнится, а второму — через пять. То есть оба уже в годах немалых, а звание у каждого — княжич киевский, да и то пока сам Мстислав Романович в Киеве сидит. Едва помрет — и все. Пиши пропало. Придет Владимир Рюрикович из Смоленска, которому нет дела до сыновей двоюродного братца. У него, чай, свои детки имеются, и их тоже куда-то пристраивать нужно — жизнь есть жизнь.
Да и самому Мстиславу, когда он Галич возьмет, верные сподручники ох как понадобятся. А они уже тут, и искать не надо. Один, к примеру, в Перемышле сядет, а другой, скажем, в Звенигороде. А там, глядишь, и для самого младшего, для Андрея, что-нибудь сыщется. Городов-то в галицкой земле довольно — и Ярославль, и Теребовль, и Коломыя, да мало ли. Было б желание, а куда посадить найдется. И им славно, и Мстиславу покойно — всех таки родичи сидят, сыновцы двухродные. Случись нужда, выручат, помогут.
Тут новгородский князь призадумался. Не столь уж велико будущее княжество, чтобы уделами всех наделять. Тут все как следует обмыслить надо. Да и с зятем своим меньшим, Даниилом Романовичем, тоже поделиться придется. И где же ему на всех городов напастись? Словом, уклонился он от ответа, напомнив, что негоже делить шкуру неубитого медведя. Заодно напомнил и про грамотку, кою владимирские князья на Липице перед битвой с ним составляли.
Мстислав Романович про грамотку не в первый раз слыхал, но все равно посмеялся, однако немного погодя лицом посмурнел, поняв, что не расположен его двухродный братец уделы в Галицком княжестве плодить. Тогда иначе вопрос поставил, пожестче. Мол, киевские дружины-то все равно его сынам в сражения вести. Одно дело, если они за свое биться станут, и совсем иное — князю Удатному помогая. Ныне ведь так — без корысти и птичка не запоет, пока ей зернышек не насыплют.
Пришлось соглашаться. Мол, и впрямь прав киевский князь. Сам же в уме иную думку стал держать — как бы ему вовсе без киевлян обойтись. Но с другой стороны, к кому другому обратиться, и там разговор об оплате встанет. Разве что к смоленскому князю — у него хоть один сын, да и тот пока невелик летами. Но уговориться с ним не успел — не до того стало, единственный сын помер. Пока схоронил, пока то да се, а тут вот и грамотка пришла от доченьки-разумницы.
Гм, а ежели ему и впрямь вместо киевских или смоленских дружин дикий народец взять с собой на Галич? Наверняка его тесть, хан Котян, не откажет родному зятю?[20]