и монголам тоже?
— Как-то ты уж больно резко все с ног на голову переставил, — критично поджал губы отец Николай. — По-твоему получается, что мы еще и отстающие.
— Это не по-моему, а по правде. И не я переставил все с ног на голову, отче. Это как раз твои представления о развитии вооружения стояли на голове, а я привел их в нормальное, естественное положение. Кстати, отстает не только Минька, но и наш великий и могучий воевода.
— Ну уж, — недоверчиво протянул отец Николай.
— Точно, точно, — подтвердил Константин. — Слава действительно создает сейчас принципиально новую армию, но опять же все познается в сравнении. Это на Руси такой армии нет ни у какого другого князя. Но возраст той же самой фаланги исчисляется не столетиями — тысячелетиями, ибо ее изобрели и применяли еще древние спартанцы, а полторы тысячи лет назад этот вид воинского строя довел практически до совершенства знаменитый Александр Македонский. Про спецназ ты тоже неправ — слава ниндзя начала греметь по всей Японии как раз примерно в это время. А кому хуже от разделения обязанностей в армии? Между прочим, Чингисхан ввел у себя в войсках точно такое же разделение еще два десятка лет назад. Словом, наш Слава и здесь здорово подотстал. Дальше продолжать? — сжалился наконец князь над отцом Николаем, который оцепенело застыл на месте, напрочь сраженный информацией, которую щедро выплеснул на него Константин.
— Ну и зачем же нам-то все это приумножать? — прошептал он неуверенно. — И без того всего достаточно.
— А никто и не приумножает, отче. Правильнее сказать, что мы все это собираем. В мире-то все, что я перечислил, имеется, а на Руси пока многого нет. Разве ж это порядок? Вот мы и исправляем такое безобразие. Короче, работаем по минимуму, не больше.
— Если б только по минимуму, — горько вздохнул священник. — Я вон как-то краем уха слыхал, что наш Эдисон о нитроглицерине помышляет. Опять же от пушек к ружьям, а от них к пулеметам не шаг — шажок. Ладно, не желаешь ты о душе позаботиться — оставим ее в сторону, — отмахнулся он. — Давай все строго с практической точки зрения обсудим.
— Ну-у, — заулыбался Константин, довольный, что одержал верх. — Коль с практической, тогда и говорить не о чем, поскольку монголов одним боевым духом не одолеть.
— А дальше-то что, дальше? — тихо осведомился священник. — Ну победил ты их, и что? Куда все это денешь?
— Понадобится для других врагов — опять применим, а нет — пусть лежит до поры до времени. Авось пить-есть не просит.
— А к чему все это может привести, если они попадут в иные руки, ты не задумывался? Вот представь, что бы случилось, если бы ядерную бомбу изобрели не в двадцатом, а где-нибудь в пятнадцатом веке? Ни ты, ни я не вечны — умрем, и тогда кому оно все перейдет? Завещание напишешь, чтоб не трогали? А соблазн? Перед ним далеко не каждый устоит. А теперь представь, что твои сыны или внуки власть не поделили. И что тогда начнется на Руси?
Константин честно представил. Получалось и впрямь не ахти. Странно. То ли раньше отец Николай об этом никогда не заговаривал, то ли до него самого не доходило. Хотя да, священник ведь основной упор делал на духовном и лишь теперь, отчаявшись переубедить, как сказал бы воевода, поменял направление главного удара, сосредоточившись на сугубо практических вещах.
А отец Николай, заметив, что его собеседник дрогнул, воодушевленно продолжил:
— Да и зачем далеко ходить — сыны, внуки. Непоправимое может произойти гораздо раньше, не после нас, а при нас.
— То есть? — нахмурился Константин.
— Как там в пословице говорится? Что знают трое — знает свинья, — процитировал священник и грустно усмехнулся. — А теперь сам сочти, сколь человек в Ожске ведают, как что изготавливать. Думаешь, те, кому потребуется, не смогут выкрасть ваши секреты? И что тогда?
Константин потер ладонью лоб. Действительно могут. И полбеды, если воровство совершит кто-то из русских князей. Тут еще куда ни шло. И не потому, что он свой, а потому, что замучается внедрять идею в жизнь. Вон в Великую Отечественную войну фашисты в самые первые дни захватили кучу наших новейших танков, на дизельном топливе, с мощным вооружением, широкими гусеницами и прочим из числа того, чего не было нигде в мире. А что толку? Они ж так до конца войны и не запустили их в производство. Так и тут. Да, изготовить гранату куда проще, но это на первый взгляд, а на самом деле сто потов прольешь, прежде чем состряпаешь аналог. Одно литье чего стоит, которое пока тут неизвестно.
Но это если свой. И в памяти мгновенно всплыл лазутчик Чингисхана купец Ибн аль-Рашид. Ладно, его удалось разоблачить, но и то благодаря скоплению случайностей. А где гарантия, что эти случайности еще раз придут на выручку? А ведь шпионов у покорителя вселенной[51] хватает.
Да разве у него одного? Взять ту же Европу. Тамошним алхимикам до рязанского Эдисона как до неба, но при наличии выкраденных образцов понять сам принцип действия они смогут, а остальное домыслят, додумают и… состряпают.
Меры предосторожности, конечно, приняты, но явно недостаточные — это Константин и сам прекрасно осознавал. Все эти взывания к патриотизму работников и предупреждения о необходимости держать язык за зубами не дадут стопроцентной гарантии. Какое там, от силы половину, не больше. Князь вспомнил плакат, намалеванный по его распоряжению иконописцем, — эдакая наглядная агитация. Только вместо коварного шпиона, выставившего любопытное ухо, на нем, с учетом Средневековья, был изображен дьявол. И подпись внизу: «Сатана не дремлет».
Константин грустно усмехнулся. Не-эт, без почтовых ящиков, контрольно-пропускной системы и бдительного КГБ все равно не добиться надежной охраны Минькиных секретов… Жалко, конечно, лишаться такого подспорья, но… Он вздохнул, прощаясь в душе с автоматами и ружьями, пулеметами и минометами, «катюшами» и «градами», и принял окончательное решение:
— Ладно, отче. Даю тебе слово, что больше новинок в вооружении не будет. Попробую перенаправить мысли нашего неугомонного Мини на мирный путь.
Но оговорил, что тех вещей, которые, можно сказать, валяются под ногами или, как нефть, сочатся из земли, это ограничение касаться не будет. Не подберем мы — подберут другие. Зато все остальное, вроде взрывчатых веществ и стрелкового оружия, — табу, иначе завтрашний триумф для Руси обернется послезавтрашней катастрофой для мира.
Именно это князь и попытался объяснить своим друзьям. Спорили до хрипоты, ибо Константин хотел именно переубедить Миньку. Можно, конечно, действовать попроще — взять и запретить заниматься подобными вещами. Но тогда где гарантия, что он послушается, — это раз. Плюс второе. Когда творческого человека, образно говоря, бьют по рукам, он еще долго ими не сможет владеть. А то и вообще никогда. Нет уж, не надо нам спивающихся от тоски гениев.
Странное дело, вроде бы ученые — народ сугубо мирный, однако первым, как ни удивительно, перешел на сторону Константина Вячеслав.
— Калашников в руках дикаря — это сказка, — задумчиво произнес он.
— А монголы с ружьями? — осведомился Константин.
— А это уже песня, — откликнулся Вячеслав, уточнив: — Погребальная. Для Руси. Кажется, тебе и впрямь пора закругляться, — констатировал он, повернувшись к другу.
Но Минька, невзирая на то что оказался в одиночестве, еще продолжал сопротивляться, жалобно канюча, что если довести до ума меры предосторожности, включая режим секретности, то ничего страшного не произойдет. Вон у них в стране система почтовых ящиков, подписка о неразглашении, самые жесткие кары за шпионаж, чтоб другим неповадно было, опять же ФСБ — и все будет в порядке.
— Это сколько же человек надо в госбезопасность загнать? — напомнил Константин. — Я только на чекистов весь годовой доход своего княжества спущу.
— Да и пока наладишь систему — не один год уйдет, — добавил Вячеслав.
— А касаемо кары за шпионаж, поверь, Миня, проку с того тоже не ахти. Если ворюга успеет к тому времени передать секрет куда надо, навряд ли мы утешимся, глядя на его отрубленную голову.
Совместными усилиями удалось переубедить изобретателя. Однако тот хоть в итоге и согласился со своими друзьями, но вид имел весьма и весьма расстроенный. Причина выяснилась быстро. Оказывается, он втайне от всех вычертил, а Мудрила отковал первое ружье, которое даже успел опробовать — чудесный бой, дальность выстрела вдвое превышает арбалетную, хотя весит немногим больше, и вообще…
Константин, узнав об опытном образце ММ-3, как назвал его Минька, использовав начальные буквы имени и фамилии и номер образца, встревоженно посмотрел на воеводу. Услыхав о новинке, Вячеслав мгновенно встрепенулся, и глаза его радостно загорелись.
«А ведь правильно говорил отец Николай, — промелькнуло в голове князя. — Ох и соблазн. С формулировками у священника, конечно, не очень — сказывается специфика профессии, но, если отмести в сторону сатану, дьявола и прочую нечисть, суть все равно неизменна — искушение, да еще какое. И это притом, что Славка — не тупой, бездушный и черствый. Он и людей жалеет, и попусту на смерть никого не пошлет, и все равно даже он не в силах устоять. А ведь я совсем недавно, получаса не прошло, как разложил все по полочкам, и он — внимание — со мной согласился, и тут на тебе!»
Однако спустя пару минут Константин понял, что ошибался. Устоял воевода. Правда, произошло это не сразу, тем более что Минька, подметив колебания друга, попытался поднажать. Он быстренько сгонял наверх, в свою лабораторию, притащил образец и выложил его на стол перед воеводой. Пока Вячеслав ласково водил пальцами по стволу, изобретатель обратился к Константину, подгоняя под практический соблазн теоретическое оправдание. Мол, раз уж изобретены пушки, которые действуют по тому же принципу, что и ружья, то изобретение последних и не изобретение вовсе, а нечто вроде усовершенствования. Что по сути изменилось? Да ничего, кроме веса. Выходит, это не шаг вперед и даже не шажок — половинка.