Пришлось Константину напомнить, что, несмотря на то что пушки вроде бы известны, пусть примитивные и лишь в Китае, до ружей человеческая мысль ползла еще триста лет. Да и то первые аркебузы, а за ними и мушкеты были весьма громоздки, чуть ли не десять килограммов, а дальность боя не превышала трехсот метров.
— А такая красотуля, которую ты сделал, вообще появится лет через четыреста, и о каком полшажке тут можно говорить? — подытожил он.
Минька в надежде поглядел на продолжавшего помалкивать Вячеслава, ожидая найти поддержку, но не тут-то было. Тот мрачно вздохнул и заявил:
— Все, Кулибин. Отныне забудь, что ты Калашников, Токарев, Шпагин и Симонов. Пора ставить свой бронепоезд на запасный путь. И ружьишко свое придется разломать.
— Жалко, — пожаловался изобретатель.
— Понимаю, — посочувствовал воевода. — Поверь, что мне не меньше.
— Мне больше, — заупрямился Минька. — Ты представь, каково это — свое собственное детище собственными руками…
— Представляю, — покладисто согласился Вячеслав. — Действительно погано. Ладно уж, если хочешь, я это сделаю сам, чтоб ты не мучился.
— И рука не дрогнет?
— Дрогнет, конечно, — подтвердил воевода, — но ничего. Я его трясущимися руками сломаю. А сломаю, Миня, потому, что монголы с ружьями — это слишком страшная штука. Куда там Стивену Кингу с его ожившими мертвецами — те хоть неповоротливые, да и тупые, а тут… Нет уж, мы как-нибудь по старинке.
— Да и пироксилин для пушек все равно не годится, — в утешение себе пробормотал Минька. — Он и воспламеняется слишком быстро, и вспыхивает неравномерно. Запросто может разорвать орудийный ствол. Порох-то надежнее.
— Ну вот! — облегченно улыбнулся Константин.
Но долго продолжать в том же ключе у изобретателя не получилось. Стоило ему представить свои дальнейшие занятия, как его глаза округлились от ужаса, и он возмущенно завопил:
— Так это мне что же теперь — одним мылом заниматься?!
«Ну вот и все. Уболтали, — довольно подумал Константин. — Вот теперь можно подкидывать свою идейку в качестве утешения. Он, конечно, редкий умница, но над нею даже ему возиться не один год, если только он ее вообще осилит. Или нет, подкинем не сразу — вначале кое-что иное», — поправил он себя и бодро произнес:
— Ну почему одним мылом? Мы ж с тобой говорили о чем? О самозапрете на все принципиально новое. А если речь идет о чем-то уже имеющемся в мире, но отсутствующем на Руси, тут тебе и карты в руки. Дерзай, твори… К примеру, увеличительные стекла. Они ведь и для войны нужны, для подзорных труб, да и в мирной жизни ой-ой-ой как кстати — микроскопы, телескопы, очки, в конце концов.
— Хочешь сказать, что они уже имеются в мире? — удивился Минька.
— Уже! — фыркнул Константин. — Не то слово. Возраст первой плосковыпуклой ошлифованной линзы, найденной археологами в Ассирии, датируется примерно шестисотыми годами, причем до новой эры. Правда, затем секрет их изготовления окажется надолго утерянным, и лишь в конце этого тринадцатого века некоему итальянскому стеклодуву придет в голову мысль соединить две линзы металлической оправой. Но, учитывая, что у нас на Руси проживает гений всех времен и народов, ничего страшного, если макаронники утрутся от зависти, а первые очки появятся на пятьдесят лет раньше и на Руси.
— И что, подзорную трубу с телескопом тоже можно? — настороженно уточнил изобретатель, и в его потухших глазах вновь мелькнула крохотная искорка любопытства, которую Константин принялся старательно раздувать.
— Конечно, можно. Вообще-то официальное изобретение тех же труб датируется началом семнадцатого века, но, учитывая, что проживавший в нашем тринадцатом монах Роджер Бэкон нарисовал чертеж телескопа, думаю, что в этом случае ничего страшного, а касаемо подзорных труб — так ведь это тот же самый телескоп. Во всяком случае, принцип действия у них практически один и тот же.
— Ну-у это кое-что, — мрачно откликнулся Минька. — Хоть на звезды полюбуюсь. А новые станки мне что, тоже разломать, как винтовку?
— Ничего подобного, — горячо заверил его Константин. — Как раз со станками все в полном порядке. Вот ты пресс винтовой почти закончил? Так его тоже изобрели до новой эры, а сверло еще раньше его. Один Архимед сколько всяких полезных вещей создал: тут тебе и водоподъемный винт, и зубчатая передача, и прочие штуковины. А ты думаешь, он один такой умник был? Словом, и деревообрабатывающий станок, и водяные часы, и нагнетательные насосы, и подшипники, и подъемный кран с блоком — все это появилось еще до рождения Христа. А сколько еще прибавилось в первом тысячелетии нашей эры — о-го-го! На сегодняшний день даже механическим часам и то добрых шестьсот лет. Вот коленвал помоложе — ему где-то четыреста, а то и меньше.
— Ну вот, — удовлетворенно протянул Вячеслав, — а ты боялся. Банкуй, старина, и родина тебя не забудет.
Минька согласно кивнул, но особого энтузиазма не выказал. Да и искорка в его глазах если и увеличилась в размерах, то ненамного.
— Все-таки как ни крути, а получится, что тружусь над изобретением велосипеда, — уныло прокомментировал он.
— Знаешь, велосипед велосипеду рознь, — возразил Константин. — Тот, который я хочу тебе предложить, тоже изобретен, но его секрет не смог открыть ни один ученый даже в двадцатом веке.
— Да ладно тебе заливать! — не поверил Минька. — Или ты чтоб утешить?
— Какое утешение?! — возмутился Константин. — Правду, голую правду и ничего, кроме правды. Ты про напалм слыхал?
— Ну, — буркнул изобретатель.
— А знаешь, что его тоже уже придумали? Разве что название у него пока иное — греческий огонь.
Вячеслав открыл было рот, явно желая напомнить о княжеском поручении отцу Николаю, но напоролся на предупреждающий взгляд Константина и не сказал ни слова, а князь принялся рассказывать о страшной силе этого огня и о том, что до сих пор доподлинно известно лишь несколько его компонентов, но не все, не говоря уж о пропорциях.
— Правда, в его состав входит нефть, — заметил под конец Константин, — но это поправимо. — И он повернул голову к Вячеславу.
— Так я и думал, — горестно вздохнул тот и почти обличительно произнес: — Снова Чечня на горизонте маячит.
— Можно и Азербайджан, — пожал плечами Константин. — Но тогда придется кататься за нею намного дальше.
— А без нее никак? — уточнил воевода.
— Основной компонент, — развел руками Константин. — К тому же из нее помимо греческого огня можно и кое-что попроще соорудить. Насколько мне известно, на основе того же бензина в Отечественную войну делали горючую смесь. Называлась она «коктейль Молотова». Шикарная штука. Немецким танкистам она очень не нравилась. Правда, для этого надо строить нефтеперегонный завод. Как, Миня, справишься?
— Справится, — твердо ответил за друга Вячеслав. — А если нет, то этот завод даже я тебе выстрою, — пренебрежительно усмехнулся он.
— Ой ли? — недоверчиво хмыкнул Константин.
— Вот тебе и ой. Знаешь, Костя, сколько я их в Чечне спалил в свое время? Не сосчитать. Заодно и на работу их тоже досыта нагляделся, а принцип устройства вообще постиг на раз.
— Неужели все так просто? — удивился Константин.
— Более чем, — развеселился воевода. — Если совсем кратко, то это самогонный аппарат. Да-да, со змеевиком и прочими атрибутами. Отличие лишь в том, что вместо браги заливают нефть и начинают самую обычную перегонку. На выходе, разумеется, идет не спирт, а бензин.
— Вообще-то он хоть и примитивно излагает, но правильно, — подтвердил Минька. — Ничего сложного действительно нет.
— Примитивно, зато доходчиво и понятно, — не остался в долгу воевода. — Не то что некоторые академики.
— Стоп-стоп, — перебил обоих князь. — А зачем же тогда заводы современные и прочее?
— Слишком много бензина нужно. В этом-то все и дело. На самогонном аппарате столько не выгнать, — пояснил Минька.
— Ну и качество опять же, — добавил Вячеслав. — У нас там сплошь и рядом этот самопальный бензин задешево продавали, только никто его не брал, если, конечно, машину жалел, потому что «семьдесят шестой» у них на самом деле был где-то как водка, то есть где-то «сороковой». А если уверяют, что продают чистейший «девяносто второй», то считай, что перед тобой «семьдесят второй», да и то в самом лучшем случае, а то и вообще какой-нибудь «шестидесятый».
— А такие разве бывают? — удивился Минька.
— Разумеется, нет. И машину ими заправлять все равно что докторской колбасой питаться, которая до этого неделю на солнышке полежала. Опять же степень очистки. Там же смол остается раз в двадцать выше нормы. Сразу все забьется. Но так как здесь он нам нужен исключительно для бутылок с горючкой, на смолы можно наплевать, а уж на октановое число тем паче. Лишь бы горело, и ладно. Потому и говорю, что самогонный аппарат вполне годится.
— Стало быть, Чечня, Азербайджан или Тюмень, — задумчиво произнес князь и почти мгновенно сделал вывод: — Тогда ты прав, Слава. Получается, Чечня. Тюмень даже рассмотрению не подлежит — далеко, да и нефть там намного глубже под землей, а у нас ни времени, ни нужного оборудования. Зато на Кавказе земляное масло, можно сказать, прямо из-под ног сочится. Бери — не хочу. Но до Баку ехать намного дольше, и опять-таки, думается, могут возникнуть проблемы с правительством тех мест. Словом, тоже отпадает. Остается…
— Ну нет мне покою, — сокрушенно вздохнул Вячеслав. — Уж я и на семьсот лет назад залез, чтоб больше туда не ездить, ан нет — и тут меня достали. А ведь сколько раз зарекался: в Моздок я больше не ездок.
— Значит, такая у тебя судьба, — развел руками князь. — Хотя я считаю, что ты, Слава, напрасно сокрушаешься. Народы, живущие в тех местах, пока что сплошные дикари и особой опасности не представляют. Там сейчас единственная реальная и могучая сила — это аланы, между прочим уже частично принявшие христианство.
— Аланы — это…
— …предки нынешних осетин. Здесь, на Руси, их называют ясами. Народ весьма приличный: и слово свое всегда держат, и о чести воинской им не понаслышке известно. А нам с ними все равно придется договариваться, чтобы заблокировать все попытки войск Чингисхана выйт