и на Русь через Кавказ. То есть это наши потенциальные союзники. И тебе, дорогой мой воевода, еще придется муштровать и приучать к строю их лихую и достаточно стойкую, не в пример половцам, но очень уж недисциплинированную конницу, которая пока что дает прикурить кому угодно на всем Северном Кавказе.
— А чеченцы и прочие? — не унимался Славка.
— Ну я же сказал. Пока они представляют собой исключительно племена дикарей. Никакой опасности для нас. Ты сам подумай. Если уж этих папуасов аланы вовсю гоняют, то нам-то от них какая может быть угроза? И не переживай — Грозный брать не придется. Из крупных городов в тех краях только Дербент.
— Знаю я его, — не преминул похвалиться своей осведомленностью Славка. — Райцентр в Дагестане.
— Это он в двадцатом веке райцентр. А ныне он самый могучий город-крепость, ибо стоит на пути единственного удобного прохода из Закавказья на Северный Кавказ. Обойти Дербент по долинам и перевалам невозможно — еще персы соорудили там Даг-бары, то есть Горную стену, которая уходит от крепостных стен на запад до самых гор. Вообще-то правильнее было бы назвать ее на вашем военном языке чем-то вроде укрепрайона — несмотря на внушительную длину, почти в сорок километров, там много чего понастроено. Можно сказать, комплекс оборонительных сооружений. Словом, миновать город на пути из Закавказья на Северный Кавказ нельзя. Разве что в одиночку, имея хорошее снаряжение альпиниста и навыки скалолазания.
— На пути единственного удобного прохода, говоришь, — задумчиво произнес Вячеслав, и в его глазах загорелся хищный огонек. — Слушай, Костя, так ведь этот город надо просто немедленно брать. Это же какой форпост у Руси на юге будет — сказка, да и только. Перефразируя занюханных американцев, можно сказать, что он уже давно попал в сферу рязанских интересов.
— А зубы не сломаешь? — усмехнулся Константин.
— Ты меня потом спонсируешь, золотые вставишь, — парировал Вячеслав.
— Да нет, навряд ли нам сейчас поспеть — уж слишком далеко, — возразил князь.
— А этот, как его, Царьград, на который ты глаз положил, ближе? — невинным тоном поинтересовался воевода.
— До него монголы не дойдут, — пояснил Константин, — а до Дербента… Боюсь, тумены Чингисхана придут туда намного раньше. Впрочем, ничего страшного. Во-первых, с Субедеем все равно надо скрестить сабли, чтобы монголы знали, насколько тверд русский орешек, а во-вторых, все познается в сравнении. Пусть его жители сперва на собственной шкуре узнают, что такое монголы, насколько они подлы и коварны, а уж потом придем мы — как заступники, ну и как потенциальные союзники.
— А они знают о том, что мы их назначили своими союзниками? — поинтересовался воевода.
— Даже не догадываются… пока, — улыбнулся Константин. — Равно как и аланы. Но как только к нам придут первые переселенцы из Франции, и мы создадим в устье Дона свой город…
— Как символ российско-французской дружбы, — уточнил Вячеслав.
— Скорее как опорную базу на юге. Первую, но далеко не последнюю. Там еще и древняя Тмутаракань имеется, а в Крыму — Корсунь и Сурож, или, как его называют, Судак…
— Крым в составе Рязанской Руси, — задумчиво произнес Вячеслав и посоветовал: — Ты только на Украине о нем не заикайся, а то Киев может неадекватно отреагировать.
— Еще раз тебе напоминаю, Слава, что Киев и есть центр сегодняшней Руси и будет им оставаться, ну, во всяком случае, до прихода Батыя точно. Украина же — как раз наши земли, то есть Рязань, Муром и так далее. Название-то происходит от слова «край», то есть лежащее у края русских земель. Считай, что мы как раз восстановим историческую справедливость, присоединив Крым к украинской Рязанской Руси.
— Эва как ты загнул, княже, — восхищенно покрутил головой воевода. — Одно непонятно: мы что же — хохлы с тобой получаемся? А если я русским желаю оставаться, тогда как?
— Ну и оставайся, — добродушно усмехнулся Константин. — Чтоб ты знал — сейчас вообще нет такого различия. Одна у нас народность — славяне. Одной она и останется, пока страна едина.
— А удержим мы это единство?
— Тут тебе, пожалуй, точно никто не ответит, — помрачнел князь. — Остается процитировать Марка Аврелия: «Делай что должно, и пусть будет что будет».
Минька внимательно поглядел на обоих, поднял свой кубок с медом и с чувством произнес:
— За это и выпить не грех.
— За что именно? — поинтересовался Вячеслав.
— Да чего тут непонятного. За то, чтоб мы все правильно сделали, — улыбнулся Минька.
— Коротко, но со вкусом, — одобрил тост Вячеслав, сумев и здесь оставить за собой последнее слово.
Пировали друзья долго, никуда не торопясь, и спать легли, когда уже пропели первые петухи, но выспаться им не дали. Едва рассвело, как в ворота терема усиленно забарабанил измученный гонец, не соскочивший, а, скорее, сползший с взмыленной лошади.
— Беда, княже, — доложил он, с трудом шевеля замерзшими губами и тараща красные от недосыпа глаза. — Черниговцы Дон перешли. Сотни две. Ныне селище Пеньки зорят. Наши дружинники, кои там были, по соседним селищам ринулись, собирать прочих, как воевода повелел, да не поспели — те уже назад убрались. — И с этими словами он как куль свалился прямо у порога.
— И что за наказание, — ворчал вполголоса Вячеслав, седлая коня. — Как выпьешь, так наутро обязательно вводную подкидывают. Ну хоть совсем завязывай.
Однако выглядел он на удивление бодро и на прощание даже успел ухитриться озорно подмигнуть заспанной девке, ошалевшей от утреннего переполоха.
Глава 19Не люб ты мне, княже
…Провидение предвидит,
А не решает ничего за нас!
Пред нами две дороги: впереди
Ждет нас успех и радость или горе
И неудача. Выбираем мы…
Они выехали, когда еще не рассвело. Снег отливал легкой синевой, к которой временами примешивалась неприятная глазу желтизна. В последнем виновата была огромная багровая луна, сумрачно глядящая на вытянувшуюся в сторону черного сурового леса длинную цепочку всадников в две сотни человек. У каждого — заводная[52] лошадь, к седлу которой приторочен вьюк с небольшой войлочной подстилкой, чтобы можно было улечься на снегу, и прочим нехитрым скарбом, включающим бронь, которую надевать не спешили — рано.
— Подождать бы еще седмицу, — вполголоса буркнул один из всадников, с толстым носом, похожим на грушу. Когда-то именно за это сходство его так и прозвали — Груша, прилепив имечко на всю жизнь. Он не обижался.
— А почто ждать-то? — поинтересовался у него совсем молодой дружинник, державшийся рядом со своим опытным товарищем и уступая ему всего на конскую голову, да и то из уважения.
— Видал, луна какая? — проворчал Груша.
— И что с того? Нам же ехать лучше, раз все видно, — не понял молодой.
— Вот-вот. Что имечко у тебя Спех, что сам ты торопыга. А жизни не знаешь. Такая луна добра не сулит. При ней ведьмам хорошо на шабаше крутиться да колдунам где-нибудь на перекрестке дорог черную ворожбу творить. А для воев вроде нас иное надобно.
— Ты, дядька Груша, о другом помысли, — возразил Спех. — Все равно мы токмо к утру подоспеем к селищу-то. Вот и выходит: светит сейчас луна али нет — все едино.
— Вот дурень, — сплюнул в сердцах Груша. — Говорю же, несчастье она сулит.
— А может, не нам, а совсем наоборот — тем язычникам треклятым. Светлые ангелы-то все с нами — и помогут, и заступятся, ежели что. Да и заступаться, почитай, не придется. У них всего дворов десятка три, как нам сказывали. Пущай даже по три мужика в каждом дворе, и то нас вдвое больше получается. А мы ведь на конях, при мечах, при копьях, да тул со стрелами за спиной, — рассудительно заметил Спех. — Одно в толк не возьму. В прошлый раз князья нам тоже сказывали — язычники, язычники. Значит, надобно было крест на них надеть, и все. А мы яко тати: налетели, пожгли, порубили, в полон взяли. Почто так?
— А енто уж и вовсе не твоего ума дело, паря, — недовольно засопел пожилой и украдкой огляделся по сторонам. — И чтоб я таких речей от тебя впредь не слыхал. То князьям нашим решать, а не нам с тобой.
Дело и впрямь обещало быть несложным. Всего-то и требовалось пинками загнать закоснелых в смертном грехе язычников в церковь, заставить окреститься, ну и малость пограбить, не без того. Смущало Грушу одно: это селище, равно как и предыдущее, на которое они устроили набег пять дней назад, принадлежало не своим черниговским князьям, а находилось по другую сторону Дона, на рязанской земле. Конечно, любой правитель всегда готов подсобить своему соседу в таком богоугодном деле, но и тут получалась неувязочка. Ни к кому из тех молодых князей, которые сейчас шли наводить порядок на чужой земле, рязанский князь Константин за помощью не обращался. Выходило, что они идут просто в воровской набег, как ночные тати, а это плохо. Рязанцы могут и на копья вздеть.
Оставалось понадеяться, что из этих глухих мест, расположенных далеко от Рязани, весточка в стольный град прилетит не скоро. Пока Константин спохватится, пока пришлет дружину, они уже давным-давно окажутся в своих черниговских землях, которые под боком, Дон перейти, и все.
Размышления Груши прервал негромкий голос самого старшего из князей — Мстислава Глебовича, сына сидевшего ныне в Чернигове князя Глеба Святославича:
— Не забудь уговор, отче, первое слово в обличении язычников за тобой.
Гнусавый ответ попика, некоего отца Варфоломея, появившегося у них не так давно, Груша толком не расслышал. Скорее всего, священник выражал какие-то опасения или говорил о том, что его попросту не пожелают слушать, ибо вскоре его перебил князь Мстислав:
— И не бойся ничего. Видишь, какая с нами сила идет. Давай-ка двигай вперед, да побыстрее, а то уже околица недалече.
Сизые рассветные сумерки неприметно сменил хмурый пасмурный день. Пелена тяжелых снеговых туч, идущих откуда-то с запада, прочно скрывала солнце, не выпуская его хоть на минуту посветить людям. Лишь изредка там, где имелся небольшой просвет, облака, проплывая на фоне солнца, меняли свой цвет с сизого на розовый и даже багрово-красный. Приметив такое, старый седой Груша еще раз неуютно поежился и подумал: «Не к добру оно». На душе у него по-прежнему скребли кошки. Оставалось успокаивать себя недавними воспоминаниями. Пять дней назад, когда черниговцы ходили зорить селище Пеньки, приметы тоже были недобрые, хоть с полдороги вертайся, но прошло ведь все удачно.