— Прямо сейчас вписывай как сказано, боярин, — упрямо тряхнул головой князь.
— Потеряем много, — вздохнул Коловрат.
— Зато приобретем дружбу, а она, как ни крути, стоит дороже, — ответил Константин. — А если уж тебе так обидно, что мы дополнительно ничего не получим сверх назначенного, то ты добавь в договор, где говорится о гривнах, одно словечко — рязанских. Какой князь, такие и гривны.
— Так это же!.. — чуть не ахнул Евпатий, но осекся, испуганно покосившись на Керима, и шепотом заверил: — Все сделаем.
С давних времен, когда еще земли на Руси были подвластны одному лишь киевскому князю, во всех договорах указывалось число гривен именно его чекана. Их можно было заменить серебром, равным по весу нужному количеству киевских гривен из расчета по сто шестьдесят граммов за каждую. С годами слово «киевских» употреблять перестали — оно и так было само собой разумеющимся. Сейчас, за счет включения в пункт договора упоминания о конкретной, а не абстрактной русской гривне, Константин приобретал дополнительно свыше полутонны серебра. Ведь изготавливаемые в Ожске рязанские монеты по своему весу, согласно княжескому указу, равнялись более тяжелой новгородской гривне, весившей двести четыре грамма, чтобы их покупательная способность не уступала «северной сестре».
Получалось, что Константин и достоинство соблюдал, отказавшись торговаться о дополнительной оплате выгодного для булгар мирного договора, и в то же время все равно увеличил цену — если исходить из веса киевской гривны — почти на две с половиной тысячи.
Послы Волжской Булгарии деньги считать умели хорошо, и почти каждый видел необычную монету, появившуюся на Руси полгода назад. Но Константин был уверен в том, что возражать те не станут.
Во-первых, уж больно много выгод сулили новые условия договора, по сравнению с которыми возросшая всего на двадцать процентов сумма дани — незначительный пустяк. Во-вторых, они тоже сохраняли «лицо», ведь количество гривен и впрямь не увеличилось. Следовательно, оставалась в неприкосновенности и честь эмира Булгарии.
Более того, Константин сам приказал вычеркнуть из договора все слова о дани, а выплачиваемые гривны были названы подарком, призванным подтвердить мирное хорошее отношение Волжской Булгарии к своей западной соседке. Получалось, что Ильгам ибн Салим выступает равноправным партнером, а не данником Руси.
Самому Абдулле Константин уже этим вечером сделал еще один щедрый подарок. Произошло это ближе к середине веселого пира, организованного радостными булгарами по случаю подписания договора. К тому времени было уже изрядно выпито и съедено. Рязанский князь продолжал украдкой окунать свой перстень с алым камнем в каждый из кубков, что ему наливали, но делал это больше по привычке, чем из недоверия.
Очередной тост провозглашал фатих Керим. Он предложил в знак нерушимой дружбы, которой отныне связаны обе державы, обменяться всем булгарам и русичам своими кубками и оставить их у себя на вечную память об этой встрече. Абдулла-бек, сидящий рядом с Константином, охотно протянул свой кубок князю. Тот в ответ отдал свой и вновь больше по привычке, чем из какого-либо подозрения, тихонько коснулся камнем перстня медовухи. Коснулся — и глазам не поверил, когда красный цвет немедленно сменился на голубой, синий, фиолетовый, а потом чуть ли не почернел.
Немного поразмыслив, он протянул кубок обратно беку:
— Извини, Абдулла, но я как-то привык из своего. Давай мы выпьем, а уж потом обменяемся пустыми чарами.
— Как скажешь, — охотно согласился Абдулла и, не колеблясь, поднес к губам взятый у князя кубок.
Сомневаться не приходилось — ханский сын ни при чем.
— Не пей, — быстро шепнул ему Константин на ухо, изображая пьяную улыбку и гадая, кто же сумел подсыпать яд наследнику трона. Тот непонимающе обернулся, в глазах стояло искреннее недоумение. — Кто-то подложил тебе отраву в кубок, — пояснил Константин, не переставая улыбаться. — Ты отдал кубок мне, а я, перед тем как пить, проверил. Извини, друг, я поначалу подумал на тебя, вот и вернул его обратно.
— Но кто это сделал? — побледнел Абдулла.
— Во всяком случае, не Керим, иначе яд достался бы тебе. Да улыбайся же ты, чтобы никто ничего не заподозрил, — прошипел Константин.
Абдулла с усилием растянул в улыбке побледневшие губы.
— Вот так уже лучше, — ободрил князь. — А что касается яда, то ты о том не думай, — хлопнул он по плечу приунывшего наследника булгарского престола. — Знай себе гуляй и жизни радуйся. Говорят, кто раз от смерти ушел, к тому она потом долго не заглядывает.
— Но кто на это решился?
— Скоро узнаем, — пообещал Константин, подзывая к себе Любима.
Впрочем, тот уже и сам спешил к князю. Лицо его было озабоченным, даже перепуганным.
— Радуйся, Любим. Радуйся и улыбайся, — вполголоса сказал князь дружиннику, подавая пример.
Тот непонимающе захлопал глазами, через пару секунд сообразил, фальшиво улыбнулся и зашептал:
— Тревожно мне что-то, княже. Вон у того крючконосого слова чудные в голове гуляют. Все бубнит: «Выпьет — не выпьет, выпьет — не выпьет». Вот мне и помыслилось нехорошее. Думаю…
— Это который в зеленой чалме? — перебил его Константин.
— Он самый, — подтвердил Любим.
— А еще у кого чего нехорошее в голове имеется? Да улыбайся же ты!
— Тот, кто вино сейчас разливал, — снова раздвинул в улыбке непослушные губы дружинник. — Токмо там страха больше.
— Еще, — потребовал князь.
— Через одного от боярина ихнего с чалмой. Сейчас как раз улыбается и на нас глядит.
— У него что?
— Никак дождаться не может, когда бек пить станет. Остальные о разном думают, но больше о веселом, да еще о наградах, которыми их всех хан наделит.
— Ладно, — махнул рукой Константин. — Спасибо, Любим. Иди на свое место и по-прежнему оставайся настороже, понял?
— Ежели что, так я мигом примчусь, — заверил дружинник.
— Стало быть, так, Абдулла-бек, — повернулся князь к наследнику Булгарии. — Двое их у тебя на пиру сидят. Один в зеленой чалме, а другой…
— Не может такого быть, — горячо перебил его бек. — Усман-ходжа — человек большой святости. Всего два года назад он совершил хадж в Мекку. Это не он. Твой человек ошибся.
— И тут святоши достали, — устало вздохнул князь. — Дело, конечно, твое, Абдулла, но я бы посоветовал тебе приглядеться к нему. Он сейчас как раз гадает — выпьешь ты или нет. Да и проверить легко. Предложи ему выпить из твоего кубка, и ты сразу все поймешь. А заодно второму, который сидит через одного от Усман-ходжи. Вон тот, толстый такой.
Бек помрачнел.
— Вот это больше похоже на правду, княже, — заметил он, зло передернув плечами. — Он такое запросто может устроить. Вот только как? Он же ни разу к нам не подходил.
— Виночерпий, — коротко пояснил Константин. — Только с ним тебе надо поторопиться, иначе эти двое сами его убьют, чтобы не выдал.
Абдулла что-то отрывисто бросил старику, сидящему неподалеку от общего пиршества, который наигрывал нескончаемую тягучую мелодию на длинной деревянной дудке. Тот равнодушно посмотрел на Абдуллу, не переставая играть, и снова зажмурил подслеповатые глаза, продолжая выводить грустные рулады.
— Это мои глаза и уши, — пояснил бек князю.
— Он же полуслепой, да и глуховатый, наверное, — усомнился Константин.
— Нам бы с тобой такую зоркость и такой слух, — лукаво улыбнулся Абдулла и добавил: — А я знаю, кто выпьет мед из моего кубка.
— И я знаю, — откликнулся Константин. — А теперь радуйся.
— Чему? — не понял Абдулла.
— Ты заключил мир со мной, ты родился второй раз, и у тебя скоро станет на двух врагов меньше.
— А ты плачь, — посоветовал Абдулла. — Если бы мы подписывали договор завтра, ты мог бы запросить вдвое больше гривен.
— Ты думаешь, что я настолько глуп? — усмехнулся Константин. — Гривны ты бы мне, конечно, дал, но тогда мы были бы с тобой в полном расчете, а это невыгодно. Серебро, конечно, хорошо, но у нас на Руси говорят: «Всех гривен не заработаешь», — перефразировал он поговорку, хорошо известную всем в двадцатом веке. — И наш господь, как и ваш аллах, велел делиться. Как же можно ослушаться старших?
Он и впрямь был доволен. Помимо торговых льгот для купцов своего княжества, а также бесплатного транзита он отдельно обговорил с Абдуллой вопросы, связанные с обучением русских ремесленников у лучших мастеров Булгарии.
Знал Константин, что просить у наследника ханского престола. И не случайно именно на эту просьбу бек ответил согласием не сразу, а некоторое время мялся и вздыхал. Лишь спустя минуту он отчаянно махнул рукой и весело засмеялся, грозя пальцем:
— Ох и хитер ты, князь Константин. Дорогая цена получается у нашего мира.
— Ты неправ, Абдулла, — возразил рязанский князь. — В конечном счете мир всегда оказывается дороже. И если бы у нас с тобой был просто мир — это одно. Тогда и я о таком не заикался бы. Но у нас договор о взаимной помощи, вот и помогай, бек. Сегодня твои умельцы научат моих людишек, а завтра, как знать, возможно, и я пришлю к тебе своих, которые смогут сделать что-то новое для вас.
— Ну тогда разве что послезавтра, не раньше, — самодовольно усмехнулся Абдулла. — Нет еще у вас на Руси того, чего не могли бы делать наши люди.
Наследник престола не преувеличивал. Булгары и впрямь умели очень многое. Где делают самую лучшую кожу — что сафьян, что юфть? У них. Где добились самых высоких результатов в работе со сплавами меди? Снова у них. Кто умеет лучше всех обжигать керамику? Опять же булгары. Слава об их табибах[67] разнеслась чуть ли не по всему Востоку, а их металлургия — вообще отдельная история. Научить людей на Руси работать с никелем, свинцом, оловом, сурьмой, серой, производить сталь повышенного качества, дать им возможность овладеть всеми секретами литья чугуна, сварки и пайки — это же о-го-го.
Конечно, в Рязани был Минька. Он один стоил сотен и сотен мастеров, если не больше, но опять-таки не везде. Кое в чем и он не раз прокалывался. Взять, например, отливку тех же гранат. С нуля же начинал, бедолага, потому что не знали еще литейного дела на Руси. Да, первый блин хоть и получился согласно пословице, то бишь комом, но съедобным. Зато в дальнейшем сколько было у парня неудач с этими доменными печами — уму непостижимо. Только по счастливой случайности никто из тех, кто трудился с ним бок о бок, не погиб. Да и потом сколько раз он там все переделывал? Как ни заедет Константин в Ожск, так на месте литейного двора застает вечную стройку. Это же насколько облегчился бы его труд, если бы у него имелась пара-тройка хороших специалистов.