– Не спеши, успеем передать в полицию. Тут дело такое… Инициалы тебе ни о чем не говорят?
Дан пожал плечами:
– Ты же знаешь, с памятью у меня не особо.
– Неужели?.. – Настя прикрыла рот ладошкой.
– Возможно, почему бы нет? О принце Альберте Викторе всякие слухи ходят, – кивнул Сенкевич. – Пуговица золотая, такие перчатки носит только богатый человек. А тут еще инициалы совпадают.
– Тем более это дело полиции, – кипятился Платонов. – Мы к принцу все равно подобраться не сможем.
– В полиции дело замнут. Но это и черт бы с ним. По идее скоро Потрошитель уймется. Сколько там убийств он совершил? Пять?
– Тех, что с уверенностью приписываются ему, – пять, – кивнула Настя.
– Ну вот. Считай, уже четыре есть. Ну грохнет он еще одну ш-ш-ш… шаловливую даму, подумаешь… А вы не боитесь, что, если мы передадим эту х-х-х… хорошенькую пуговку в полицию, нас уберут как ненужных свидетелей?
– Это тебе не Чикаго тридцатых, а Лондон девятнадцатого века! – фыркнул Дан.
– Да кто ж его знает? У них вон убивают как легко… Но в любом случае, Холмс, сегодня у нас важная встреча. Я пригласил на ужин старого знакомого по академии, доктора Монтегю Джона Друитта. Того самого, – со значением прибавил он.
Платонов досадливо поморщился, и Сенкевич пояснил:
– Простите, все время забываю про вашу память… Доктор Друитт – придворный врач, который пользует наследника.
– Так он нам и расскажет что-нибудь, – усмехнулся капитан. – Это ж врачебная тайна, да еще и какой семьи!
Сенкевич безмятежно улыбнулся:
– Кто знает, дорогой друг… Я ведь не только духов в лаборатории вызываю. Вот. – Он продемонстрировал маленькую склянку. – Собственное изобретение. Смесь опиума и кое-каких препаратов. Отлично развязывает язык. А самое замечательное: пациент потом сам не помнит, что говорил. Остается только ощущение легкого похмелья.
– Другое дело. – Дан поднялся. – Только переоденусь в приличествующий случаю костюм.
– Я с вами! – подскочила Настя.
Сенкевич снисходительно взглянул на нее.
– О черт, – простонала девушка. – Черт, черт!
– Да, милая леди, – кивнул Сенкевич. – Клуб в Лондоне девятнадцатого века несколько отличается от тех, к которым вы привыкли. Туда, конечно, вхожи дамы, но… так сказать… строго определенного, и не самого высокого, сорта. Ну а тот, в который мы направляемся, – пристойное заведение, и даже таким б-б-б… бабочкам ночи туда ход закрыт.
– Гад ты, когда уже вытащишь нас отсюда?! – взвыла Настя.
– Терпение, милая леди. Вспомните монастырь в Равенсбурге и бордель в Эдо. Здесь вы еще неплохо устроены.
– Да уж, – буркнула девушка, поправляя светлые волосы. – Никто не сжигает, но никто и не трахает.
Она с обиженным видом ретировалась на кухню. Вместо нее в столовой появился Платонов:
– Поехали.
Клуб «Корона» занимал целый дом на Оксфорд-стрит. На первом этаже располагалась раздевалка, библиотека, комнаты для отдыха, курительные. Второй этаж занимали несколько отдельных кабинетов для деловых встреч, зал для обеда. В одном из них Сенкевич с Платоновым и расположились, ожидая доктора Монтегю Джона Друитта.
– Он весьма воспитанный джентльмен, – заметил Сенкевич, поглядывая на хронометр. – Вот увидите, будет пунктуален. Еще он помешан на френологии, как и многие сейчас.
Часы в столовой пробили шесть, и дверь открылась.
– Доктор Друитт, – доложил слуга.
Следом в кабинет вкатился толстенький румяный человек средних лет. С приятностью улыбнулся:
– Доктор Уотсон! Как давно мы не виделись! Рад встрече.
– Позвольте представить вам моего друга, мистера Шерлока Холмса.
– Наслышан! Счастлив знакомству!
Доктор Друитт потряс им руки и уселся за стол.
– Закажем обед прямо сюда? – предложил Сенкевич. – Признаться, наша кухарка готовит из рук вон. Следует воспользоваться возможностью и поесть как следует.
Принесли закуски, к которым Сенкевич заказал легкого вина. Переглянулся с Платоновым. Тот, правильно истолковав намек, перегнулся через стол и произнес:
– Доктор Друитт, я всегда живо интересовался вопросами френологии. Вы считаетесь одним из ведущих специалистов Лондона. Скажите, в чем вы полагаете особые отличия кельтского строения черепа?
– О, какой интересный вопрос вы подняли! – Глаза толстяка засверкали. – Я написал статью по этому поводу. Знаете ли вы, что…
Доктор Друитт выдал целую лекцию о теменной части кельтского черепа. Все это время капитан внимательно смотрел ему в глаза, кивал, нащупывал описываемые зоны на собственной голове, переспрашивал – в общем, делал все, чтобы отвлечь френолога. В это время Сенкевич благополучно опрокинул склянку в его бокал с вином.
Наговорившись, доктор Друитт схватил бокал, не глядя опустошил его:
– За френологию! Вы очень интересный собеседник, мистер Холмс!
Спустя полчаса толстяк раскраснелся еще сильнее, принялся рассказывать несколько более пикантную, чем положено в приличном обществе, историю. Сенкевич умело перевел разговор на нужную тему:
– Ходят слухи, что и принц Альберт Виктор, ваш пациент, не чужд милых шалостей.
– Это преуменьшение, – расхохотался доктор Друитт. – Могу с уверенностью сказать: его высочество обошел все притоны и злачные места столицы!
– Не может быть, – подыграл Платонов. – Вряд ли особа королевской крови отправится, к примеру, в Уайтчепел.
– Именно там чаще всего и пробавляется Альберт Виктор, – махнул пухлой ручкой доктор. – Он неразборчив и всеяден, что, увы, сказывается на моей работе.
Сенкевич посмотрел вопросительно.
– У него сифилис, джентльмены, – уныло проговорил толстяк. – Приобрел, разумеется, в одном из публичных домов. Причем болезнь прогрессирует стремительно. Это сказывается и на состоянии всего организма, и главное – на душевном здоровье принца. – Он понизил голос: – Его высочество стал раздражителен и предельно злобен. Иногда на него находят сильнейшие приступы гнева. Тогда мне кажется, он готов убить…
– И как же вы справляетесь, доктор? – сочувственно спросил Дан.
– Увы, джентльмены, медицина не знает надежного средства для лечения этого недуга. Некоторым больным везет, и они исцеляются. Но, боюсь, у его высочества не тот случай… Однако вот уже два дня у принца Альберта период просветления. Он на удивление спокоен и добродушен. Наконец я смог хотя бы выспаться.
– А что, ему бывает особенно плохо по ночам?
– Как и всем безумцам, – покивал толстяк. – Ночь – время сумасшедших. Принц обычно дремлет днем, а после полуночи на него находит жажда деятельности. Несколько раз он даже уходил из своей резиденции, умудрившись проскользнуть мимо охраны и слуг. Никто не знает, где он бродит. Впрочем, не такой уж и секрет. Скорее всего, навещает любимые злачные места. Хотя болезнь нанесла удар и по его мужским способностям. Это тоже вызывает у него бешенство и приступы ненависти.
– Ненависти к кому? – напрягся Платонов.
– К виновницам его состояния, разумеется. Он питает к публичным женщинам двойственные чувства: с одной стороны, не может обойтись без их услуг, с другой – болезненно ненавидит.
Сенкевич покосился на Платонова, словно говоря: «Ну что, убедился?» Капитан едва заметно пожал плечами, мол, это еще ничего не доказывает. Но, судя по всему, задумался.
Решив, что вызнал все возможное, Сенкевич попытался перевести разговор на более безопасные темы:
– Тяжело вам приходится, доктор. Пожалуй, мне, с моими обычными, скучными бухгалтерами, клерками и домовладельцами, повезло гораздо больше. У них никогда не бывает ничего интереснее катара.
– В последнее время все же стало немного проще, – улыбнулся толстяк. – Это новое увлечение принца поддерживает его разум в состоянии стабильности.
– О чем идет речь?
Доктор Друитт рассмеялся:
– Его высочество увлекся хирургией. А я когда-то был неплох в этой области, вы помните, Уотсон. Принц Альберт берет у меня уроки.
Глава 5
Второй отчет доктора Уотсона
4 апреля 1888 года
Дорогой Холмс!
Отправившись сюда, я предполагал, что буду наблюдать реалии и нравы местных жителей, и опасался лишь того, что мои отчеты окажутся скучны для вас. Но, увы, в Баскервиль-холле я стал участником множества странных, пугающих и трагичных событий.
Однако по порядку. Первая ночь в доме прошла спокойно. Я хорошо отдохнул и проснулся, когда яркий солнечный свет уже лился в окна и золотил плющ, покрывавший мрачные стены. Почти по-летнему теплое, приветливое утро придало Баскервиль-холлу уюта, и настроение у нас с сэром Генри было соответствующее.
Молодой хозяин поместья, позавтракав, уселся в кабинете разбирать деловые бумаги: это не терпело отлагательств. Я же пошел прогуляться по окрестностям. Прошелся вдоль болот, осмотрел маленькую деревушку, где жил доктор Мортимер, но с ним самим не встретился.
Возвращаясь, думал о том, насколько все же здесь мрачные, унылые места – темные леса, казалось, такие древние, словно помнят первых кельтов, бесконечные холмы, возвышавшиеся меж ними гранитные скалы и болота. Болота пустынные, бескрайние и смертельно опасные. Даже весна не делала Девонширскую природу более приветливой. Неудивительно, что именно здесь рождаются такие ужасные легенды, как история собаки Баскервилей.
Признаться, мне было неуютно еще и от мысли, что где-то в этих болотах скрывается зло понятное и привычное, но от этого не менее опасное. Я, конечно, имею в виду каторжника Селдена, дело которого вы, Холмс, раскрыли с таким блеском. Разумеется, сейчас он находится в положении загнанного животного, по чьему следу идут охотники. Но зверь, которому нечего терять, становится еще злее. Шагая по дороге, над которой склонялись покрытые дымкой нежной первой листвы кроны старых дубов, я мысленно хвалил себя за то, что прихватил заряженный револьвер.
Нервы мои были в таком напряжении, что я вздрогнул, когда за спиной раздался оклик. Обернулся и увидел спешившего ко мне худощавого, светловолосого человека. В одной руке он держал сачок для ловли бабочек, в другой – короб для добычи.