шние неимущие и отверженные – это жертвы давних, неискупимых преступлений, некогда совершенных рабовладельческим обществом. Вовсе не очевидно, что всё это способно ускорить наступление расовой демократии.
Принципиальное философское заблуждение авторов теорий справедливости – в первую очередь я, разумеется, имею в виду Ролза – в убежденности, будто существует решение проблемы справедливости и что оно разом снимет вопрос о разрушительных страстях. Заблуждение – более того, грубая ошибка – полагать, что общество справедливое и осознающее себя таковым пресекает ресентимент на корню. Нельзя не видеть, что именно в обществе, которое прилюдно заявляет о своей справедливости, униженные его члены неизбежно чувствуют ресентимент. Святой Георгий моральной геометрии похваляется победой над драконом зависти: роковая самоуверенность, как сказал бы Хайек. Роковая, поскольку отдаляет от того, что можно и нужно сделать. Если осознать, что ресентимент нельзя уничтожить, то остается единственный правильный вопрос: как минимизировать или оттянуть его последствия, пройти через них без ущерба, а то и с выгодой? Отныне эту задачу нужно ставить и искать для нее решение в масштабе всего мира – и тут последователям Ролза ровным счетом нечего сказать.
Влияние экономики на современные общества неотделимо от отхода от священного, эти общества создавшего[208]. Отход этот, в свою очередь, сопровождается разгулом конкуренции между людьми и невиданным в истории буйством разрушительных страстей. Грандиозный парадокс, который я попытался осветить в этой главе: теоретическая экономика и вдохновляемая ею политическая мысль отрицают, что в этом кроется какая-либо угроза для стабильности обществ и благополучия граждан. В качестве обоснования экономисты некогда использовали оксюморон «чистая и совершенная конкуренция». Это выражение подразумевало, что для формирования эффективного, мирного общества людям, в сущности, не требуется встречаться между собой, обмениваться чем-либо, кроме товаров, и тем более любить друг друга. Подобная утопия – в чистом виде кошмар, и это, быть может, цена, которую платит общество, оставшееся без защиты священного. Экономика – как реальность и как идея – подспудно занимает место священного. Она его высший знак.
Глава 6Ядерная угроза – наше новое священное. От бен Ладена до Хиросимы
Десакрализация идет не поступательно. Мир не движется, словно по необходимости, к полному и окончательному уничтожению религии. На долгом пути отступления от изначального священного регулярно и в различных формах происходит вторичная ресакрализация. При каждом своем появлении она подчеркивает главную черту: священное содержит/сдерживает насилие, то есть ставит заслон насилию насильственными же средствами. Во времена, казалось бы, миновавшей «холодной войны» атомную бомбу даже называли нашим новым священным. Мало кто среди делавших подобные заявления имел в виду нечто большее, нежели расплывчатую метафору. Я же намерен доказать, что для стратегического мышления ядерный апокалипсис является в точном и определенном смысле тем же, чем, согласно теории Рене Жирара, жертвенный кризис является для науки о человеке: отсутствующим, однако сияющим центром, из которого все проистекает, или же – другая метафора – черной дырой, которая не видна, однако о ее существовании можно догадаться по мощнейшему притяжению всех соседних объектов.
Бен Ладен и Хиросима
Одного из выдающихся теоретиков общественных наук нашего времени зовут Усама бен Ладен. Необходимо изучить его последние публикации.
Все знают, что место, где стояли башни-близнецы Всемирного торгового центра, называется теперь Ground Zero, то есть «нулевой уровень». Это обозначение появилось уже вечером 11 сентября 2001 года и позднее было подхвачено газетными и телевизионными журналистами, обычными жителями Нью-Йорка и Америки в целом, после чего быстро стало известным всему миру. Но всем ли известно о его происхождении? Ground Zero мгновенно заставляет любого образованного американца вспомнить другую точку на карте – место под названием Тринити на полигоне Аламогордо в штате Нью-Мексико, где 16 июля 1945 года была взорвана первая в истории человечества атомная бомба. Название выбрал сам Роберт Оппенгеймер (представьте возбуждение, царившее по окончании работы над бомбами, которые вот-вот превратят в пыль Хиросиму и Нагасаки!). Таким образом, американцам сразу была ясна параллель между чудовищными терактами 11 сентября и ядерными ударами, произведя которые, они поставили на колени императорскую Японию. Именно этого и хотел Усама бен Ладен.
В мае 1998 года бен Ладен дал интервью корреспонденту канала ABC. Речь шла о фетве, призвавшей всех мусульман земли уничтожать американцев всегда и всюду, при любой возможности. Журналист спросил, распространяется ли она только на военные цели или на всех американцев. Бен Ладен ответил: «Начали это американцы. Ответное наказание должно строго соблюдать принцип обоюдности, особенно когда дело касается женщин и детей. Кто сбросил атомные бомбы, кто использовал оружие массового поражения в Нагасаки и Хиросиме? Американцы. Учитывали ли бомбы разницу между солдатами и женщинами и детьми?»
Сегодня известно, что до 11 сентября американцы не раз в течение нескольких месяцев получали сигналы о грядущей катастрофе. Один из них – сообщение, исходившее от «Аль-Каиды» и перехваченное ЦРУ, – звучал особенно пугающе. Авторы сообщения похвалялись, что организация Усамы бен Ладена планирует «Хиросиму против Америки». Повсеместное использование выражения Ground Zero означает, что американцы целиком и полностью восприняли адресованное им бен Ладеном послание.
Ссылка бен Ладена на «принцип обоюдности» чем-то напоминает цитату из знаменитой главы об этом так называемом принципе в важнейшей книге Клода Леви-Стросса «Элементарные структуры родства». Сколь бы абсурдным ни казалось это сравнение на первый взгляд, его правомерность находит неожиданное подтверждение, если ознакомиться с высказываниями организатора 11 сентября в единственном последовавшем за этими событиями телевизионном интервью с ним 5 февраля 2002 года. На вопрос о своей роли в терактах бен Ладен ответил: «Америка много раз бросалась обвинениями против нас и мусульман всего мира. Утверждения, будто мы совершаем акты терроризма, совершенно безосновательны». Но уточнил: «Если убийство тех, кто убивает наших детей – это терроризм, то да, история тому свидетель: мы террористы». И еще: «Если мы и убиваем королей неверных, вождей крестоносцев и простых неверных, то только в обмен на отнятые ими жизни наших детей. Это дозволено законом Корана и логикой». Журналист решил убедиться, правильно ли он понял: «Вы говорите о своего рода взаимности? Они убивают наших невинных, а мы – их невинных, так?» Бен Ладен: «Мы убиваем их невинных, и, повторяю, право на это дают нам как закон Ислама, так и логика».
Поразительное заявление. Бен Ладен решительно и открыто принимает сторону Леви-Стросса в споре, сформировавшем во Франции науку о человеке. Открыл дискуссию в 1924 году Марсель Мосс в «Очерке о даре», а затем в нее были вовлечены крупнейшие французские интеллектуалы: Клод Леви-Стросс, Пьер Бурдьё, Жак Деррида, Мишель Серр и многие другие. Человеческий закон, по которому обмен требует обоюдности, есть якобы проявление логической – даже механической – необходимости. Надо отдать должное лидеру «Аль-Каиды» за внесение решающего вклада в этот спор. То, что Бурдьё и остальные увидеть не смогли, раскрыл Бен Ладен: такая «логика» есть логика зла, насилия и ресентимента.
Как бы скандально или парадоксально это ни звучало, исламский терроризм является отражением – чудовищным – западного христианства, им же ненавидимого. Это проявляется в его жертвенной риторике, о которой я говорил в предыдущей главе: «логика» заставила исламских камикадзе мстить за жертв Хиросимы. Заодно отметим тот показательный факт, что для обозначения террористов-самоубийц в нашем словаре имеется лишь упомянутое японское слово: корни террористской практики вовсе не в мусульманской религии. Образец задали скорее Запад и Япония, хотя сегодня и кажется, что исламистским группировкам на Ближнем Востоке и в других регионах принадлежат на нее чуть ли не эксклюзивные права.
Как бы то ни было, Усама бен Ладен напоминает нам о том, от чего мы на Западе склонны отворачиваться. Именно на Западе началось сведение на нет принципов справедливой войны, в теории превращавших ее в ритуал жестокий, но упорядоченный, сдерживающий насилие насилием. Принцип различения, предписывающий нападать только на вооруженные силы противника, но не на население, полагаемое невинным (в частности, на женщин, детей и стариков). Принцип пропорциональности, обязующий не применять оружие, не соответствующее преследуемым политическим и стратегическим целям. Хотя обе эти нормы и прежде не раз оказывались в нокауте – например, при бомбардировках Дрездена и Токио, завершили они свой земной путь в Хиросиме, а трупы их испарились в тепловой радиоактивной волне Нагасаки.
Гюнтер Андерс, теоретик атомной эры
Шестого августа 1945 года атомная бомба превратила японский город Хиросиму в радиоактивный пепел. Три дня спустя удар пришелся на Нагасаки. В промежутке, 8 августа, международный трибунал в Нюрнберге заявил, что полномочен судить виновных в преступлениях трех видов: военные преступления, преступления против мира и преступления против человечности. Три дня потребовалось победителям во Второй мировой войне, чтобы открыть новую эпоху: теперь техническая мощь оружия массового поражения с неизбежностью превращает войну в преступление – с точки зрения ими самими же установленных норм. Эта «чудовищная ирония» навсегда оставила след в сознании самого недооцененного немецкого философа XX века – Гюнтера Андерса.
Андерс (настоящее имя – Гюнтер Штерн) родился в немецкой еврейской семье 12 июля 1902 года в Бреслау – сегодня это польский город Вроцлав. Его отец, Вильгельм Штерн, был знаменитым детским психологом, которому мы обязаны появлением понятия IQ (коэффициент интеллекта). В 1930‐х годах издатель Гюнтера, Бертольд Брехт, посоветовал ему выбрать