говорить следует не о нехватке, а о переизбытке – ископаемых ресурсов у нас в три раза больше, чем нужно. Но если регулируемый рынок совместить с нерегулируемой коллективной паникой, то весь мир очертя голову ринется вперед в бешеной гонке за последние ресурсы (и тем хуже для самых слабых, которых сметут по пути). Кто же – или что – может остановить этот хаос?
Похоже, общественное мнение понемногу начинает понимать надвигающуюся опасность, но в каких пастельных тонах оно себе его рисует! Такие публикации, как британский отчет Стерна[29], фильмы, как «Неудобная правда» Альберта Гора, всколыхнули общественное сознание. Первый – доказав, что бороться с потеплением климата будет дешевле, чем допустить крах капиталистической системы вследствие ухудшения окружающей среды; второй – сыграв на эмоциях и на страхе. И сердцем, и кошельком. Но как часто из уст самых высокопоставленных руководителей государства мы слышим, что выживанию человечества грозят две опасности: дефицит полезных ископаемых и потепление климата. В этом «и» – логическая ошибка. Если есть потепление климата, значит, ресурсы не дефицитны, а, наоборот, избыточны. Вот лучшая иллюстрация, почему нельзя по отдельности рассматривать составляющие, как я уже говорил, катастрофы в единственном числе. Иначе мы рискуем прийти к выводам, противоположным истинным.
Хорошо, что многие ученые – хотя далеко не все! – судят об этих материях более здраво, чем общественное мнение. Они имеют смелость повернуться лицом к правде – и для них она ох как неудобна: цивилизация, основанная на безудержном научно-техническом развитии, рискует от него же и погибнуть.
Семнадцатого января 2007 года физик Стивен Хокинг, первооткрыватель особых свойств черных дыр, и «королевский астроном» Мартин Рис, то есть главный астроном Ее Величества, передвинули на две минуты вперед стрелку часов Судного дня. Теперь мы всего в пяти минутах от полуночи, символизирующей тот момент, когда человечество само себя уничтожит.
Часы Судного дня (Doomsday Clock) появились в 1947 году. Их создала группа физиков-атомщиков, потрясенных – хоть и поздновато – бомбардировкой Хиросимы и Нагасаки. Часы – проект журнала «Бюллетень ученых-атомщиков», в котором публикуются эссе о самом действенном оружии массового уничтожения. В 1947 году, в начале атомной эры, стрелку зафиксировали в семи минутах от полуночи. С тех пор часы переводили вперед и назад семнадцать раз. В 1953 году, когда Соединенные Штаты и Советский Союз провели испытания водородной бомбы с интервалом всего в девять месяцев, стрелка максимально приблизилась к полуночи и остановилась всего в двух минутах. После распада Советского Союза, когда закончилась холодная война, она отошла на семнадцать минут, но вернулась на отметку без семи минут полночь после террористических атак 11 сентября 2001 года.
Сегодня мы в пяти минутах от полуночи[30], то есть ближе, чем в 1947 году. Аргументы, выдвинутые учеными в подтверждение зловещего прогноза, заслуживают осмысления. Для начала, мы вступили во вторую ядерную эпоху, отмеченную распространением оружия массового уничтожения и терроризмом. Табу на применение бомбы, превалировавшее после Хиросимы и Нагасаки, теперь утрачивает силу, так как время и забвение делают свое дело. Но впервые в истории часов Судного дня на передний план вышел аргумент, не имеющий отношения к ядерной угрозе, – это риски, связанные с климатическими изменениями.
Величайшие ученые сегодняшнего дня признают, что человечество может уничтожить само себя двумя путями: через междоусобное насилие, то есть гражданскую войну в мировом масштабе, но также и через уничтожение среды, необходимой для выживания. Разумеется, оба этих пути не являются независимыми. Первыми трагическими проявлениями потепления климата станут не повышение уровня океанов, периоды жары, частые экстремальные явления, засуха на целые регионы, а скорее конфликты и войны, вызванные массовыми миграциями, к которым приведет стремление людей предвосхитить эти события. В обосновании решения о присуждении нобелевской премии мира Альберту Гору и МГЭИК это особо подчеркнуто.
Уничтожение природы порождает насилие, и точно так же насилие уничтожает природу. Люди губят ее не из ненависти. Они губят ее, потому что, ненавидя друг друга, не замечают третью сторону, которую сметают в ходе своей борьбы. Среди разновидностей этого исключенного третьего природа – в первом ряду. Безразличие и слепота убивают намного чаще, чем ненависть.
Отметим, что ученые упоминают еще одну угрозу выживанию, нависшую над человечеством, – бешеную гонку за развитием передовых технологий и их конвергенцией. Хорошо, что ее учитывают самые авторитетные умы. Ведь именно от технической гонки мир ждет средств для противостояния другим угрозам. Но что если лекарство окажется хуже болезни?
Мартин Рис делает такой вывод: «Ученые не вправе уклоняться от своего долга, даже если от них требуется стать посланцами, приносящими плохие вести. Поступая иначе, они проявили бы преступную беспечность».
Услышаны ли эти призывы? Увы, нет. До нас не доходит ни один сигнал из катастрофического будущего, к которому подводят климатический хаос и неслыханное насилие, им вызванное. Вестников беды выставляют на посмешище. В нашем мире правит экономика – ее связь с грядущим устанавливается исключительно через изменение цен, предвосхищающих будущий дефицит. Вот почему так называемый энергетический кризис оказывается важнее климатической угрозы. Она слишком абстрактна. Даже зная, что катастрофа близка, мы не верим в то, что знаем. Один английский исследователь, опираясь на многочисленные примеры, вывел «обратный принцип оценки рисков»: готовность коллектива людей признать наличие риска определяется наличием или отсутствием у них понимания того, какими будут решения. Поскольку власти предержащие – как экономические, так и политические – полагают, что за предотвращение катастрофы придется заплатить радикальным изменением образа жизни и отказом от «прогресса», и эта цена кажется им непомерной, зло неминуемо уходить в тень.
В будущую катастрофу нельзя поверить. Осуществится – тогда ее признают возможной, но будет поздно. Это препятствие я попытался обойти, предложив совершить метафизическую революцию в нашем отношении к времени, которую назвал «просвещенным катастрофизмом»[31].
Я потрясен тем, что высшая французская технократия в целом обеспокоена происходящим гораздо больше, чем общественное мнение. Но ее задача – предлагать решения, а не играть роль Кассандры. Работы Анри Прево, ведущего члена Корпуса горных инженеров, с образцовой скрупулезностью показывают, что Франция может присоединиться к программе трехкратного сокращения выбросов парниковых газов в ближайшие тридцать-сорок лет и заинтересована в этом, даже если будет действовать сама, причем это не потребует ни чрезмерных расходов, ни потрясений, связанных с образом жизни. Однако такой «план для Франции» предполагает решительную переориентацию нашей производственной базы и имеет шансы на успех, только если твердой политической волей будет решено незамедлительно привести его в действие – а это возвращает нас к вопросу о формировании общественного мнения[32].
Следует отметить, что позиция Прево претендует на полную отрешенность от любых моральных и этических соображений. Они обусловлена только инструментальной рациональностью и эффективностью. Мы хотим выжить? Вот необходимые средства. Прево против смешения жанров, которое, по его мнению, допускают участники экологических движений. Они готовы клеймить наш образ жизни, исходя из собственных моральных соображений, и охотно навязали бы свои суждения всем согражданам под предлогом, что нынешний образ жизни прямым путем ведет нас к краху. Опровергая последнее утверждение, Прево указывает на определенное лукавство в экологическом лагере.
Действительно, экологический кризис напрямую может привести к тому, что Андре Горц называл экофашизмом: когда моральный порядок навязывается во имя выживания. Но критика Прево показывает, что выживание любой ценой нас не устраивает, особенно если эта цена – отказ от фундаментальных ценностей, таких, как моральная автономия. Технические аспекты выживания от этического вопроса не отделить.
По самому вероятному сценарию, оказавшись в сетях мировой конкуренции и борьбы за выживание, народы и их правительства не колеблясь пожертвуют ценностями, которые кажутся незыблемыми. XX век оставил нам множество примеров, показывающих, что когда общество чувствует страх и угрозу своему бытию и самовоспроизводству, то глянец, отличающий порядок от хаоса, цивилизацию от варварства, легко покрывается трещинами. Зачем человечеству спасать себя, если в результате оно утратит душу? Однако паника, которая овладеет народами Земли, если они слишком поздно обнаружат, что на карту поставлено само их существование, угрожает снести все препятствия, не дающие цивилизации свалиться в варварство. Душевные силы и ценности справедливости будут сметены. Так что существует двойная угроза, которую надо анализировать в совокупности: угроза выживанию и угроза ценностям. Нельзя допустить, чтобы вторая подогревалась борьбой с первой. Именно в тот момент, когда человечество понимает, что его выживание под угрозой, оно осознает самое себя и свое единство. Оно должно при этом найти способ продолжить цивилизаторскую миссию, обозначенную историей. Возвращение здравого смысла и духа – шанс, которым необходимо воспользоваться в кризисный момент.
План Прево делает необходимым широкое применение мирного атома. Это хороший пример возможного конфликта между потребностью выживания и потребностью в ценностях. То, как мировая ядерная технократия действовала во время чернобыльской катастрофы, заставляет всерьез усомниться, что можно обеспечить безопасность этого вида энергии средствами, совместимыми с базовыми принципами открытого, демократического и справедливого общества