Остаток дня Анри провел в своей комнате в депо, лежа на кровати. Попросив Себастэна не пускать к нему никого, по какому бы поводу его ни спрашивали, он запер дверь комнаты на ключ и сразу же рухнул навзничь. Какое-то время он просто плакал, не стыдясь своих слез; потом, когда слезы кончились, просто лежал, бессмысленно разглядывая потолок и стены. Он уже знал, что приз Дерби судейская коллегия решила все же отдать Сен-Клу, однако это его нисколько не взволновало. На него наваливалась, его душила пустота, возникшая внутри. Отец был для него больше чем отцом; он был для него братом, другом, отец вырастил его, научил любить все то, что он сейчас любит. Отец всегда, не жалея, отдавал ему свое свободное время, а главное, отец понимал его, понимал так, как не сможет понять никто и никогда. Именно поэтому он чувствовал себя сейчас так, будто из него что-то вынули, оставив внутри, в нем самом, пустоту.
Взяв пульт, Жильбер чуть прибавил громкость на укрепленном над спинкой кровати телевизоре. Теленовости были прерваны появлением сестры. Заглянув в палату, Патрис проговорила:
— Месье Ткела, к вам гость.
Сообщая ему это, она буквально лучилась улыбкой. Подумав, что это неспроста, Жильбер спросил:
— Что же это за гость?
— Та самая дама.
— Та самая дама?
— Да. Которая приносила розы. Ведь я говорила, что она еще придет.
Неужели это Нгала? — подумал Жильбер. Конечно, он будет рад ее видеть, и все же…
— Где она? спросил он.
— Здесь, у двери. Она может войти?
Прежде чем что-то сказать, Жильбер выключил телевизор. Конечно, он помнил все, что было связано с разыгравшимися три дня назад событиями. Смертью мужа Нгалы, призом Дерби и выступлением в этом призе Анри вместо отца.
— Так она может войти? — повторила сестра.
— Конечно, пусть войдет.
Войдя, Нгала молча подошла к окну, положила на подоконник букет свежих роз. Налила в вазу воды, поставила цветы в воду и только после этого, усевшись на табуретку рядом с Жильбером, посмотрела на него. Встретив его взгляд, вымученно улыбнулась. Сказала тихо:
— Как ты? Выглядишь ты лучше, чем я думала.
— Да я уже почти здоров. Он помолчал. — А как ты?
— Что ты спрашиваешь? В больнице же лежишь ты.
— Я знаю, у тебя неприятности.
— Ну… — Она помолчала. — Что об этом говорить.
— Смерть мужа, вся история с Анри. Я ведь смотрю телевизор.
— Д-да… Знаешь, на меня вдруг все это свалилось… как-то скопом.
— Газеты и телевидение сообщают, что причины смерти твоего мужа до сих пор не выяснены. Правда, в одной из газет я прочел, что полиция считает: твой муж умер от сердечного приступа.
— Не знаю, зачем только полиция выдумала эту чушь про сердечный приступ. Это полная чушь. Полная.
— От чего же умер твой муж?
— Его убили. — Нгала сказала это еле слышно.
В версию естественной смерти Дюбуа Жильбер не верил с самого начала, и слова Нгалы подтвердили: он был прав. Все же, чтобы выяснить все до конца, он спросил:
— Каким же образом его убили?
— Его отравили леденцами. Эрнест сосал леденцы, чтобы легче было бросить курить.
Отравился леденцами… Интересный способ убийства, подумал Жильбер. Главное, безупречный в данной ситуации, когда убийцы Дюбуа заранее знали, что его смерть будет проходить на глазах миллионов телезрителей. Ведь и он сам, лично наблюдавший события в день Дерби по телевидению, мог бы сказать: все, что происходило на экране телевизора со старшим Дюбуа, никак не было похоже на убийство. Во всяком случае, внешне. Эрнест Дюбуа упал. К нему бросились телохранители. Затем его внесли на носилках в машину «скорой помощи». Если бы он был обычным телезрителем, он бы точно подумал: человеку просто стало плохо.
Обдумав все это, он спросил:
— Где твой муж держал эти леденцы?
— Он носил эти леденцы в жестяной коробочке, в кармане. И сосал их каждый день, практически все последние месяцы с момента, когда выкурил последнюю сигарету. Анри хорошо видел, что Эрнесту стало плохо, когда он разгрыз один из этих проклятых леденцов. Это случилось перед самым взвешиванием. Потом, когда Эрнест упал, он, уже умирая, сказал Анри: «Они отравили меня леденцами». Да и врач в больнице сказал, что Эрнест умер от сильного яда.
— Почему же полиция скрывает это?
— Не знаю. О том, что Эрнеста отравили, я сообщила в редакцию сразу же, из больницы. Позвонила прямо шефу и все ему рассказала. Но перед самой сдачей номера в набор полиция попросила придержать мое сообщение якобы в интересах следствия.
— Кто именно в полиции это сделал, не знаешь?
— Сначала шефу позвонил тот мерзавец, который мучил Анри на допросе, комиссар Ланглуа. Потом, когда шеф все же решил включить сообщение в экстренный выпуск, ему снова позвонили, на этот раз сам заместитель министра внутренних дел. Тут же последовал звонок владельца газеты. Ясно, тягаться с ними шеф не мог.
Нгала сидела, сжав кулаки и закусив губу. Судя по всему, весь этот разговор был ей неприятен. Заметив это, Жильбер сказал мягко:
— Прости, Нгала. Я знаю, тебе не очень весело. Вряд ли стоило затевать этот разговор.
— От этого разговора все равно никуда не уйдешь. Наоборот, я даже рада, что все тебе рассказала.
Некоторое время оба молчали, вслушиваясь в тишину. Наконец Нгала улыбнулась:
— Вообще я хороша. По идее я должна за тобой ухаживать, а вместо этого плачусь в жилетку. Сделать тебе кофе? Настоящий?
— Ну… если разрешит сестра. У меня же диета. Но думаю, кофе можно.
— Конечно. Кофе тебе не помешает. Сестру я уговорю, у нас с ней неплохие отношения.
— Ты не заметила, кто сидит в коридоре?
— Полицейский и один из наших.
— Хорошо, жду твой кофе.
— Сейчас. — Улыбнувшись, Нгала вышла. Вернулась она минут через двадцать, с подносом, на котором стояли кофейник и две чашки.
После того как его счастье кончилось и Нгала ушла, Жильбер долго лежал, вспоминая каждое ее движение и каждое слово. И сам не заметил, как заснул.
Проснувшись, он понял, что уже вечер. В палате было темно. Полежав немного, он наконец обнаружил, что рядом с его кроватью кто-то сидит. Вглядевшись, узнал Марселя.
Заметив, что он проснулся, Марсель тронул его за плечо:
— Как дела?
— Отлично. Знаешь, я чувствую себя почти здоровым.
— Ты спал, как сурок. Мне даже жалко было тебя будить.
— Ты давно здесь?
— С полчаса. Зашел сразу после дежурства. Честно говоря, меня волнует только одно — Барт не проявлялся?
— Нет. И думаю, уже не проявится.
— Будем надеяться. Но после больницы он постарается тебя достать.
Полежав немного, Жильбер сказал:
— Начнем с того, Марс, что достать Барта постараюсь я. Ты меня знаешь, сносить обиды я не привык.
— Все правильно. А я тебе помогу.
— Меня же люди Барта так легко уже не возьмут. В тот раз я засветился на красном «фольксвагене», так вот, сразу же по выходе из больницы я сменю машину. Заодно поменяю и квартиру, затеряюсь где-нибудь в Париже, как в стоге сена, навык у меня есть.
— Правильно. Вообще, малыш, насчет Барта я тебе сказал на всякий случай.
— Спасибо. Слушай, что там со смертью Эрнеста Дюбуа?
— Я как раз хотел с тобой об этом поговорить.
— Я тоже. И прежде всего о версии о сердечном приступе, который его якобы свалил.
— Сердечный приступ отменяется.
— Отменяется?
— Да. В том, что Дюбуа умер от сердечного приступа, меня да и всех в полиции убедил папа Пикар. На самом же деле Дюбуа отравили. Ты знаешь об этом?
— Знаю.
— От кого?
— От вдовы Дюбуа, Нгалы, она была у меня сегодня. И все же я хотел был послушать, что знаешь ты.
— Немного. Вообще обо всем этом мне рассказал папа Пикар, ведь меня в тот день на ипподроме не было.
— И что он рассказал?
— Эрнест Дюбуа бросил курить, вместо сигарет он примерно с полгода сосал леденцы. В день Дерби кто-то ухитрился подменить эти леденцы. Вместо лежащей в кармане куртки Дюбуа жестянки с леденцами какой-то ловкач подложил другую, точно такую же. Леденцы в этой другой коробочке были отравлены. Как только Дюбуа сунул один из этих леденцов в рот, ему тут же пришел конец. Вот, собственно, и все. А что тебе рассказала вдова Дюбуа?
— Примерно то же самое. Интересно только, почему Пикар выдвинул эту свою версию о сердечном приступе? Может, он все же связан с Сен-Клу?
— Нет. Пикар на нашей стороне.
— На нашей?
— Да. Сегодня у нас с ним состоялся тайный разговор, на набережной.
— Почему именно на набережной?
— Пикар признался мне, что теперь не верит в полиции никому. Мне же он доверился лишь из-за того, что давно уже догадался: мы с тобой работаем на пару.
— Догадаться было нетрудно.
— Естественно. Именно поэтому он и решил поговорить со мной начистоту.
— И что же он тебе сказал?
— Как я понял, старик решил заняться этим делом всерьез.
— Неужели?
— Да. Пикар поклялся мне, что выявит убийц Дюбуа, чего бы это ему ни стоило.
— Приятно слышать. Вот только никак не возьму в толк: что это его так завело?
Помолчав, Марсель усмехнулся:
— Простая вещь. Деньги.
— Деньги?
— Да, деньги. В день Дерби наш папа включил в свою игру лошадь Дюбуа, Гугенотку. И выиграл на ней чудовищную сумму. Что-то около миллиона франков. Представляешь?
— Не представляю. Жильбер каким-то чудом ухитрился не выдать себя интонацией. Зато мотивы папы мне теперь понятны.
— Мне тоже. Да и нам ведь с тобой это на руку.
— Конечно. Интересно, есть ли у Пикара какая-нибудь версия?
— Жиль, ты знаешь Пикара не хуже меня. Старик осторожен, как лис, поэтому с версиями пока не торопится. Но за расследование взялся довольно рьяно. И многое уже выяснил.
— Например?
— Например, ему удалось установить, что в день Дерби около жокейской дежурила липовая машина «скорой помощи».