Но те, кто записывал, «ничему не учились и все перепутали», — убеждает нас Иешуа, ставший Воландом. «Все едино» — совсем не христианская мысль. Сквозь тонкий флер ершалаимской драмы явно просвечивает нечто иное…
ВТОРАЯ ПЕЧАТЬ ВОЛАНДА
Начало романа — спор о существовании Иисуса. «Невежественный» Иван изобразил Христа «ну совершенно как живого», а «образованный» Берлиоз утверждал, что Иисуса никогда не было в живых. «Нет ни одной восточной религии, — говорил Берлиоз, — в которой, как правило, непорочная дева не произвела бы на свет бога…» Он вспомнил Озириса, Таммуза, Мардука, Вицлипуцли, Атгиса и целый ряд других Спасителей, демонстрирующих поразительное сходство в обстоятельствах рождения, жизни и смерти. Христиане не придумали ничего нового, и сама история казни Христа — «простые выдумки, самый обыкновенный миф». Берлиоз исправно повторяет главный довод «образованных» атеистов — но зачем? Здесь — момент истины: редактор в чем-то ошибся, и его голова незамедлительно покатилась по булыжнику Бронной.
«Самый обыкновенный миф»?..
«Мифы суть сосуды, — учил Платон, — носители великих истин, весьма достойных, чтобы их искали».
Кажется, яснее не скажешь! Но мы высокомерно уподобляем древних маленьким детям: громыхнул гром — видно, кто-то очень большой ударил своей дубиной. Либо — олицетворение природных циклов. Боги как персонажи сельхозкалендаря: праздник Диониса — к сбору винограда…
«Мифы суп, сосуды…»
Образованный читатель увидит в романе массу аллюзий на мифы индийские, иудейские, греческие, иранские, египетские, скандинавские… Нужно только различить знакомые символы в пестром узоре внешнего сюжета. Этот первый слой скрытых образов «Мастера…» еще достаточно прозрачен. Единственная трудность состоит в том, что знаки и атрибуты каждого из богов угадываются в словах и действиях многих персонажей, прячутся в самых неожиданных закоулках текста. Известно увлечение Булгакова магией букв и чисел, и в своем последнем романе писатель виртуозно выстраивает шарады из нот, цифр, цветов, минералов, металлов, растений, животных и т. д.
…В самом начале романа и почти в конце Воланд как-то немотивированно хохочет. Бесполезно искать здесь «психологию» — это символ. Заметим, что слово «хохот» употреблено четыре раза. Немотивированный повтор слова — верный признак шифра. Иван называет таинственного незнакомца «заграничным гусем»: хохочущий гусь — намек на древнеегипетского гуся-демиурга, Великого Гоготуна, снесшего золотое яйцо Вселенной. Хохот — его божественный атрибут, поэтому Воланд «никого не испугал и смехом этим не удивил». Не случайно маг и его свита поселились в квартире ювелира Фужере — Булгаков намекает на знаменитого Фаберже, чьи золотые пасхальные яйца украшают лучшие музеи мира.
Первый в перечне Берлиоза — «египетский Озирис, благостный бог и сын Неба и Земли», умирающий и воскресающий благодетель человечества. Он — бог-цивилизатор: отменил кровавые жертвоприношения, смягчил нравы, обучил ремеслам. Убит братом Сетом. Озирис изображался в виде спеленутого человека-мумии. Можно признать случайным то, что Иешуа несколько раз назван «связанным». Но и поэт Бездомный в клинике — «спеленутый, как кукла». Озирис — «он-нофре», «доброе существо», Иешуа Га-Ноцри всех называет «добрыми людьми». На некоторых изображениях бог держит виноградную лозу или оплетен ею. Этот символ часто встречается в романе. Фигуру доброго бога всегда окрашивали в зеленое: зеленый цвет преобладает в «Мастере…» Озирис — спаситель душ, владыка живущих после смерти.
Каменный жук на груди Воланда — это тоже Египет: гемма фараонов. Жук-скарабей — символ бога утреннего солнца Кхепри (Воланд: «…кхе…кхе…саркома легкого…»). Вечернее солнце у египтян олицетворял бог Тум (Атум): в сцене, где Маргарита заходит в квартиру № 50, писатель зачем-то трижды повторяет слово «тумба». А зачем в романс кричат: «Ба!» и тоже трижды? Интересное совпадение: словом «ба» древние египтяне именовали человеческую душу. В романс целые россыпи междометий «ах». А также чересчур много… луны: «Луна властвует и играет, луна танцует и шалит…» Между этими множествами существует прямая связь: «Ах» на языке строителей пирамид — «луна»! Да и в какой еще стране кот — «древнее и неприкосновенное животное»? Но там же была и великая небесная корова, символическая мать, кормящая фараонов молоком мудрости: «Коровьев»?.. Но Коровьев — «хормейстер», у него усики — «как перья»: бог солнца, соколиноголовый Хор (Гор)!
Видимо, для автора особое значение имело слово «сеть»: пять раз подряд на одной странице! «Я сделаю вас ловцами человеков», — обещает Иисус рыбакам. Сети видны и на некоторых изображениях буддийского Майтрейи — «Грядущего Господа». Но у Булгакова сеть появляется в той самой главе, где чекисты пытаются арестовать Бегемота. Сет — один из главных богов египетского пантеона, а бегемот — посвященное ему животное! Завоеватели Древнего Египта — гиксосы — соединили это имя со своим божеством Ан (Небо) и получили Сет-ана. По другим источникам — Сат-ана. Не отсюда ли булгаковский «сатана»? Воланд — «иностранец», Сет (Сетан, Сатан) — «бог чужих стран». Азазелло назван «демоном безводной пустыни», Сет — бог пустыни. Не случайно и Бегемот рассказывает о своих блужданиях по пустыне. А в самом начале первой главы — там, где Булгаков на целый абзац растянул ту простую мысль, что вокруг собеседников никого не было, он зачем-то подчеркнул еще раз: «Пуста была аллея». Сет — «бог разрушительного солнечного жара». В романе — «раскаленная» Москва «в час небывало жаркого заката». И «солнце, с какой-то необыкновенной яростью сжигавшее в эти дни Ершалаим». «Коллаборационизм» Сет-ана привел к тому, что после изгнания гиксосов он стал богом зла (Левий Матвей: «Я к тебе, дух зла!..»). А его главные священные животные — бегемот, осел, свинья сделались «отвращением для богов». Воланд смотрит на свиноподобного Николая Ивановича «с отвращением». Иешуа: «У меня и осла-то никакого нет, игемон…» К именам животных Сета прибавлялись такие эпитеты, как «буря», «ураган», «мятежник», «восстание» — все эти слова встречаются неоднократно. В начале своей «карьеры» Сет считался покровителем царей (у Воланда — «бал ста королей»), но позже его очернили. Сравните: Иван в поэме рисует Христа «черными красками», Левий Матвей в гневе кричит своему богу: «Ты черный бог!» В битве двух богов Сета и Гора есть пикантный момент: Гор лишается глаза, а Сет теряет мужское достоинство. Воланд удачно совмещает черты обоих врагов: его правый глаз — мертв, и, конечно, он — холостой и «совершенно безопасный иностранец»!
Любопытно и поучительно: в период Древнего Царства Сету приписывали победу над змеем Апопой, но уже в Среднем Царстве опальный Сет, спаситель Солнца-Ра и победитель Тьмы-Апопы, непостижимым образом сам становится темным богом Сетом-Апопой. Затем история повторяется: один из победителей Сета — светлый бог мудрости Тот — через многие столетия обернулся темным божеством, повелителем луны и проводником в царство мертвых. Мало того, Тоту переходит исконный титул Сета — «бог чужеземных стран». А западный оккультизм издревле объединяет египетского Тота, греческого Гермеса и римского Меркурия в одну легендарную личность — Гермеса Трисмегиста, первого цивилизатора человечества.
Как сказал бы Коровьев — «прошу заметить»: булгаковский мастер — с маленькой буквы. А все булгаковеды, словно сговорившись, пишут с большой. Но истинный автор «романа о Пилате» — Воланд. Не случайно рассказ о казни он начинает словами из романа мастера. Прямо по тексту. «В белом плаще с кровавым подбоем…» И потому мастер мгновенно узнает «иностранного консультанта», описанного Иваном: «Воланд!» А буква М, вышитая на шапочке Маргаритой, — перевернутая W — «двойное вэ» Воланда. Он — Великий Мастер — Гроссмейстер, — играющий свою партию живыми фигурами: «Шахматные журналы заплатили бы недурные деньги, если бы имели возможность ее напечатать». Но буква М и сама по себе означает «великий» — в буквенной символике средневековых чернокнижников: от греческого «мега» или древнеиндийского «маха». Булгаков упорно именует Воланда магом — «маг» в переводе в древнеперсидского — «великий»!
«Трижды романтический мастер», — сказал Воланд. В первых редакциях — просто «романтический». Нет ли здесь ключа? Трижды… Мастер? Три буквы М — мастер, Маргарита, Воланд (М — перевернутая W!)
«Мега» — «великий», «мегист» — «величайший». Три «М» — «триждывеличайший»? По-гречески — «трисмегист». «Тот Гермес Меркурий Трисмегист — Мастер всех наук и искусств, Знаток всех ремесел, Правитель трех миров, Писец Богов и Хранитель Книг Жизни» — так титулуют эту таинственную личность черные книга западного оккультизма (не забудем: «черные книги» — темные, секретные. Иначе говоря, зашифрованные!) В эпоху эллистического Египта почитание Трисмегаста — бога мудрости и письма — достигло апогея. Он именуется также «распределителем времени»: «Праздничную полночь приятно немного и задержать», — говорит Воланд, остановив луну. Не случайно алмазный треугольник украшают именно часы. Это — атрибут «распределителя».
Маг Воланд — Левию Матвею: «… не успел ты появиться на крыше, как уже сразу отвесил нелепость, и я тебе скажу, в чем она — в твоих интонациях…»
Сравним: «Тот — великий магик и умеет произносить волшебные изречения с правильным ударением и интонацией» (Иллюстрированная история религий». — М.: 1899).
Воланд объясняет свой приезд желанием разобрать рукописи одного чернокнижника. Ясный знак: булгаковская книга также зашифрована. И писатель так настойчиво повторяет: «Прошу заметить! Воланд — профессор, историк, полиглот, «князь тьмы». Иначе говоря — Мастер, Знаток, Хранитель, Правитель — титулы Трисмегиста. А также «Писец Богов»: «Я лично присутствовал…» Большинство персонажей романа — литераторы («писцы»). Писец-секретарь Пилата, «ихний секретарь» — рекомендуется Коровьев. А сочиняют в «Мастере…» все поголовно: романы, поэмы, истории болезни, доносы, телеграммы, протоколы… Иван Бездомный клянется не писать стихов: «Я другое хочу написать…»