Но и персидский Митра — бог солнца, справедливости и милосердия (Воланд: «Я о милосердии говорю!»). Культ Митры проник в Римскую империю на несколько десятилетий раньше христианства. Римский историк Дупий пишет, что Митра, как и Христос, был распят на кресте и воскрес на третий день. Религию солнечного бога принесли волхвы-кудесники из североиранского племени магов. Воланд — «маг». А Берлиоз, поучая Ивана, приводит эпизод с посещением волхвов из множества прочих библейских истории. Бог солнца умирает и воскресает: в Ершалаиме — утро новой эпохи («Солнце, подымающееся вверх над конными статуями гиплодрома…»), в Москве — вечер («Солнце, раскалив Москву, в сухом тумане валилось куда-то за Садовое кольцо…»).
«И был вечер, и было утро…»
Солнечный бог Митра («… его лицо навеки сжег загар»), юноша, родившийся из камня, убивает ножом быка. Бык — древний символ Земли. Новая кровь, новое человечество… В булгаковском романе подозрительно много разговоров о том, кого и как зарезать. Чуть ли не на каждой странице блистают клинки и острия самых разнообразных размеров и форм: ножи, шпаги, мечи, пики… От ножа гибнет Иуда, Маргарита мечтает поразить ножом Латунского «прямо в сердце», копьем закалывают Иешуа и разбойников, игла колет в сердце Берлиоза, Поплавский выхватывает паспорт «как кинжал», Левий Матвей крадет хлебный нож. Нож и у продавца Торгсина: «Острейшим ножом, очень похожим на нож, краденный Левием Матвеем, он снимал с жирной плачущей розовой лососины ее похожую на змеиную с серебристым отливом шкуру». И даже любовь у Булгакова поражает «как финский нож»!
Трость и шпага — атрибуты Воланда. Трость и меч — у Митры. На древних изображениях Дьвиноголового Митру туго обвивает змея. Перед тем как свистнуть на прощание, Коровьев «завился как винт». А желтая буква М, вышитая на шапочке мастера, — ясный символ солнечного Митры. Как и буква W — перевернутая М. Историк Мэнли П. Холл в своем знаменитом «Энциклопедическом изложении масонской, герметической, каббалистической и розенкрейцеровской философии» пишет о посвящении кандидата в высшую степень культа Митры: «На третьем уровне ему давался колпак, на котором были начертаны или вытканы знаки…» Шапочка мастера — митраистский колпак? «Ты будешь засыпать, надевши свой засаленный и вечный колпак», — сказала Маргарита Ее омовение в потоке крови перед балом — тоже из митраистского культа: «Этой кровью я смываю с тебя все грехи!» — так говорил Максим Эфесский, посвящая в мистерию солнечного бога римского императора Юлиана.
Воланд — Митра? Тогда понятен ответ Азазелло: «Мне больше нравится Рим». Хорошо объясняется и «собачья» символика в этом культе собака — символ искренности и преданности. Митра — четырехкрылый. Воланд — от латинского «volans» — крылатый!
Самые проницательные исследователи поняли «закатный роман» как пророчество о конце света: «Но не столько страшен палач, сколько неестественное освещение во сне, происходящее от какой-то тучи, которая кипит и наваливается на землю, как это бывает только во время мировых катастроф…» Это подтверждают и булгаковские черновики — найдена запись об известном пророчестве Мишеля Нострадамуса: в 1943 году мир постигнет катастрофа. А в одной из ранних редакций романа действие происходит именно в 1943 году.
Ершалаим — «утро», Москва — «вечер». Будет ли новый рассвет?
«Мастер шел со своей подругой в блеске первых утренних лучей через каменистый мшистый мостик…»
В мире умирающего и воскресающего Митры нет смерти, нет ночи небытия — вот почему в последней главе Воланд произносит свою загадочную фразу о рассвете — «непосредственно после полуночной луны».
Митра Зенд-Авесты — хранитель договоров (договор Воланда с дирекцией Варьете), устроитель социума («Я открою вам тайну! Я вовсе не артист, а просто мне хотелось повидать москвичей в массе»), покровитель семьи. И не случайно на древних барельефах Митру изображали с факелом в руке — он божество из пантеона зороастрийской Персии, наместник Духа Добра и Света Ормузда.
…Горят квартира, подвал, ресторан, гастроном. Горит рукопись. «Вечно пылал огонь в печке мастера» и в камине «нехорошей квартиры»…
«— Тогда огонь! — вскричал Азазелло, — огонь, с которого все началось и которым мы все заканчиваем».
Это — маздеизм, древняя религия персов-огнепоклонников, последователей Зороастра. У них вечный огонь в домашних алтарях, они возжигали костры на башнях и высоких холмах. Зороастрийцы радостно и спокойно ожидают конец света. После чего праведники возродятся и будут жить вечно в «расе прозрачных людей»: «И туг знойный воздух сгустился перед ним, и соткался из этого воздуха прозрачный гражданин…» Мах (Маг) маз-деистов — лунный дух. А в библейские времена были известны маги — племя или секта зороастрийцев. Их также называли волхвами: ВОЛАНД — ВОЛ-ЛАНД — «Страна волхвов?» В начале нынешнего века маздеистские общины в Персии, Индии и на Ближнем Востоке называли себя гебрами. На фарси — «иностранцы». У Булгакова — «иностранный консультант по магии». Маздейский бог добра и света Ормузд (по-авестийски — Ахура Мазда), как и Воланд — с одним сияющим глазом. Темный, злой полюс, противостоящий Ормузду, — его брат-близнец Ариман: булгаковский Ариман — один из своры литераторов, затравивших мастера. Митра — посредник между светом и тьмой, примиряющее (объединяющее?) начало.
С четырех сторон горит булгаковская Москва: «… загорелось как-то необыкновенно, быстро и сильно, как не бывает даже при бензине…»
Любопытно: слово «мастер». некоторые лингвисты выводят из авестийского «мазда» — «мадрый». Мазда — мастер — М?..
… «Полыхнул белым и синим огнем» алмазный треугольник Воланда — древний знак Божественного Огня. Булгаков поджигает подвал мастера и словно говорит нам: смотрите, вот с чего все начиналось! Воланд оглядывается «воровски»: великий «вор» Прометей украл на Олимпе огонь и принес его людям. Титан доставил огонь людям на Землю в полом стволе нардекса — деревянный цилиндрик обернулся примусом Бегемота Прометей, как и египетский Тот, считается основателем цивилизации: Эсхил сообщает, что Титан научил людей плавить металлы, строить дома и корабли, запряг в ярмо быка, изобрел парус. В Варьете Прометей — Воланд подводит печальный итог: «аппаратура» не сделала людей милосерднее.
Знаки булгаковской тайнописи — как золотые крупинки, мерцающие на песчаных дорожках внешнего сюжета. Воланд не любит электрический свет? Неудивительно: подобно библейскому сатане, сброшенному с неба на землю, Прометей провел сотни лет во тьме Тартара — прелюдия к пытке на кавказской скале. Бог — спаситель, бог — мученик… Но вот орел, терзавший печень богоборца, убит, поэтому в квартире № 50 висят береты Воланда и его свиты с орлиными перьями! Такие же перья — на шлеме легата. Булгаков-врач дал точный симптом «исклеванной» печени: лицо Воланда «словно навеки сжег загар». И, разумеется, в книге присутствуют множество титанических персонажей и предметов: «великан Крысобой», портсигар Воланда — «громадных размеров», «сверхъестественных размеров». — очки Берлиоза, сургучная печать на двери — «огромнейшая». Громадные залы, «гигантский пес» Банга, огромные — кот Бегемот и грач-шофер, «румяногубый гигант Амвросий…» А «сто тысяч — громадная сумма!»
Но главное — библейский сатана лишен дара предвидения. Эго — догмат. Между тем булгаковский «сатана» только и делает, что предсказывает! Берлиозу: «Аннушка уже купила масло…» Прогноз барону Майгелю: «… это приведет вас к печальному концу не далее чем через месяц». Буфетчику — о его скорой кончине. Мастеру — о сюрпризах, которые принесет роман. Обобщающий прогноз: «Все будет правильно.» И, наконец, Воланд — Левию Матвею: «Ты с чем пожаловал, незваный, но предвиденный гость?..»
«Предвиденный»!
Имя «Прометей» буквально означает — «предвидящий», «знающий наперед». А огненный глаз Воланда, вписанный в сияющий треугольник Огня — его истинный знак, символ Божественного Предвидения.
… «Немец». Воланд отвечает на вопрос Берлиоза о семейном положении: «Один, один, я всегда один…»
«Один». — три раза: верный признак шифра! Древнегерманский Один (он же — Вотан) — бог мудрости, колдовства и пророчества. Знакомый набор! Он принес людям волшебные буквы — руны — и добыл «мед поэзии». Одноглазый Один («… правый глаз мага пуст, черен и мертв*) — умный, насмешливый демиург. Особая примета — чрезвычайно высокий рост. Бог-странник (Иешуа — «бродяга», Воланд — «высокого роста», «путешественник»), бог, принесший себя в жертву, он умирает, распятый на дереве и пронзенный копьем («… и тихонько кольнул Иешуа в сердце*). Бог умирающий и воскресающий, покровитель мертвых… Золотой дворец Одина — Вальхалла — обитель погибших героев: там они живут, пьют, любят, сражаются и умирают, а наутро воскресают вновь. Воскресает и съеденный ими кабан (ср.: Николай Иванович, превращенный в борова. Воланд: «На кой черт и кто станет его резать?..») Роскошные залы Воланда — это из мистерии Одина. Девять залов-миров, через которые должен бесстрашно пройти кандидат: «… надо облететь залы, чтобы почтенные гости не чувствовали себя брошенными».
Как и у Булгакова, в культе Одина присутствуют огромный плащ, мертвые вещающие головы и кубок из черепа — из него должен выпить посвящаемый. Птица Одина — ворон. Как мы уже отмечали, она сопровождает Воланда в первых редакциях романа. Эвфемизмические имена северного бога — Игг («Страшный»), Хор («Высокий»), Гримнир («Скрывающийся под маской») — уже известные нам знаки Воланда. Тацит описывает Одина, как германского Меркурия, отмечая, что ему посвящен тот же день недели — среда. День, в который Воланд появился в Москве и сказал: «Меркурий — во втором доме…»
«Все будет правильно», — обещает Воланд. «Правильно» — по-гречески «орфос». Воланд, как мы помним, — смуглый. А многие исследователи мифов полагают, что имя «Орфей» восходит к омониму «орфос» — греческому слову («темный»). На этом основании теософы прошлого века делали вывод о том, что Орфей — выходец из Индии. Его почитали как «отца музыки»: Коровьев — «бывший регент и запевала». Орфей — в окружении зверей. Регент везде появляется в компании кота Бегемота. Орфей спускается в ад и зачаровывает его обитателей музыкой — даже Сизиф оставил свой камень! Хор