Что касается самого облика братьев, то в нем нет ничего особо примечательного. На одних иконах мы видим их близнецами, на других — Лавр «млад», а Флор «средочеловек». Существует несколько икон избранных святых, где Флор и Лавр изображены без соответствующих животных атрибутов, и здесь они трудно отличимы от других чтимых Церковью пар братьев, например, от Косьмы и Дамиана из Аравии (17 октября), о которых лицевой подлинник прямо писал: «Косьма подобием аки Флор, риза второе, Дамиан, аки Лавр, риза втрое».
Иногда композиции икон «Власий и Модест» и «Флор и Лавр» объединялись, дабы совместить их узконаправленные функции. Небогатые крестьяне, не разделявшие конюшню и хлев, помещавшие лошадь рядом с коровой, предпочитали именно такие сдвоенные иконы. Вот как исследователь Голышев описывает эту совмещенную композицию: «…в средине архистратиг Михаил, держащий в руках Нерукотворный образ Иисуса Христа, с одной стороны архистратига св. Модест и св. муч. Флор, с другой — св. Власий и св. муч. Лавр, внизу под ними несколько всадников на лошадях, некоторые из них указывают вверх на изображенных святых, тут же лошади без всадников и домашний рогатый скот».
Существование на иконных плоскостях изображений животных не всем казалось явлением оправданным и правомочным. Так, Димитрий Ростовский с возмущением писал: «…иная многая нелепая обыкоша писать: якоже святого мученика Христофора с песию главой, святых мученик Флор и Лавра с лошадьми, еже суть небылица». Эти слова известного церковного деятеля целиком вошли в лицевой подлинник и послужили основанием для официально-церковного запрета изображений Флора и Лавра с лошадьми. Несколько позднее вышло сходное по содержанию постановление Синода: «При том, святого Модеста патриарха, образе скотских стад отнюдь не писать».
Неприятие изображений животных на иконе может быть объяснено различно, например, желанием изъять все, что недостойно поклонения. Однако какими бы соображениями ни руководствовался Синод, не разрешая писать животных на иконах, охранительно-целительная функция (а функция в то далекое время определяла лицо иконописи) требовала присутствия имитативно-магических образов домашних животных на плоскостях икон. И иконописцы, быть может, разделяя взгляд Синода, все же и после выхода постановления продолжали изображать на иконах Власия скот, а на иконах Флора и Лавра — лошадей.
Мысль о нерасчленимости изображений скота и его покровителей в иконе высказывалась уже давно. Знаменитый этнограф И. Голышев писал, что «по народному преданию и верованию, св. Модест и Власий избавляют от скотского падежа, а св. Флор и Лавр — от падежа конского, и поэтому их иконы без изображения животных уже не будут иметь важного значения для народа». К словам этнографа можно прибавить, что, лишенные имитивно-магических изображений, иконы не только утратили бы свое значение, но и стали бы неузнаваемыми, так как изображения эти одновременно служили знаками-указателями, индексами данных икон и святых.
Очевидно, что для людей образно-апотропейная система представляла интерес не только с точки зрения охраны животных, но и с точки зрения охраны жизни здоровья их самих. Однако, как это ни покажется странным, специфических охранительно-целительных икон для людей с соответствующими этой функции изображениями почти не было. В качестве человеческого оберега служили самые обыкновенные иконы. «Казанскую Богоматерь» молили о прозрении ослепших очес, «Антипу» просили унять зубную боль, «Артемия» молили спасти от грыжи, «Романа» — от неплодия и т. д. Но были и исключения. Так, существовало два типа икон: «Косьма и Дамиан» в Византии и «Сисиния» на Руси, в которых охранительная функция преобладала над традиционной и где имелись соответствующие элементы изображения, исполнявшие попутно роль индекса.
О целительной силе икон Косьмы и Дамиана неоднократно упоминалось еще на заседаниях седьмого Вселенского собора. И это естественно, кому, как не им, братьям-мученикам, людям «врачевскому художеству навыкше, всякия болезни целяху действенно», врачам, известным своим бескорыстием, стать в высшем мире охранителями и целителями физических мук людей. К сожалению, византийские иконы врачей-бессребреников не сохранились, а греческие подлинники, описывая облик Косьмы и Дамиана, ни о каких особых сопровождавших их предметах не сообщают. Но почти не вызывает сомнения, что на византийских иконах «безмездных врачей» имелись изображения сосудцев с мазями. Говорить об этом можно с уверенностью, потому что сохранились русские иконы Косьмы и Дамиана, где братья изображены с такими сосудцами, и русские лицевые подлинники, писавшие о них. Так, наиболее древний «Иконописный подлинник Новгородской редакции по Софийскому списку» предписывает: «Святыи Косьма и Дамиан. У Косьмы риза киноварь, средняя прозелень, исподь лазорь. У Дамиана риза бакан, средняя лазорь, испод багрец красен. В правых руках кресты, а в левых сосудцы». Конечно, можно было бы предположить, что сосудцы появились в руках бессребреников только на Руси, если бы не одна особенность русского культа Косьмы и Дамиана, превратившая их сосудцы в анахронизм.
Дело в том, что в России иконы Косьмы и Дамиана охранительной и целительной силой не обладали. С почитанием их произошла метаморфоза, отчасти напоминающая ту, которая произошла с Василием епископом Севастийским. Случилось так, что в России дата памяти других братьев с теми же именами Косьмы и Дамиана, выходцев из Азии, память 1 ноября по старому стилю, также бессребреников, но не врачей (врачи-бессребреники были из Рима, память 1 июля), совпала с датой популярного языческого праздника, где центральную роль играли похороны соломенной куклы («Костромы»), пляски и специально подготовленные курица и каша. Это совпадение настолько подняло престиж малоизвестных в Византии азиатских бессребреников, что скоро культ их совершенно заслонил и поглотил культ «безмездных врачей». К Косьме и Дамиану перестали обращаться с просьбами об охране-исцелении и сделали из них «курятников», «кашников», уподобили православных святых языческим духам, «дзядам».
Поглощение культа римских врачей культом азиатских братьев было на Руси столь полным, что не только простой народ, но и этнографы перестали отличать одну пару братьев от другой. Оговоримся, представление народа и этнографов о слитности культа обеих пар братьев не разделяли авторы лицевых подлинников. Если Косьму и Дамиана, «безмездных врачей» (1 июля), подлинники описывают с соответствующими их профессии атрибутами — сосудцами и кисточками для нанесения мази, то у «курятников» (1 ноября) такие знаки отсутствуют, и о них сказано просто: «У Косьмы риза верхняя киноварь, средняя санкир с белилами, исподь лазор. У Дамиана средняя вохра с белилами, исподь киноварь с белилами».
Разумеется, обращенные в «курятников» Косьма и Дамиан уже не могли исполнять роль охранителей и целителей рода человеческого, и потому впоследствии с культом бессребреников, не без помощи иконописцев, произошла вторая метаморфоза.
По мере общего культурного подъема, который демонстрировала Русь, начиная с XVII века, двоеверный культ «курятников» все бледнел и одновременно с тем же культурным подъемом в обществе росла потребность в особых сверхбытийных покровителях культуры, а точнее, не столько в покровителях культуры, сколько в профессиональных патронах для всех учащихся, всех школяров. Страстное желание школяров обрести такого рода покровителей станет понятным, если припомнить, что в то далекое время розги были универсальным педагогическим орудием, и избежать их можно было, только заручившись могущественнейшей высшей поддержкой. Идя навстречу школярам, иконописцы по ассоциации с сосудцами и кисточками врачей-бессребреников вложили в руки «курятников» чернильницы и гусиные перья, что сразу сделало их любимцами русской учащейся молодежи. Настоящая реформа стала со временем общепринятым явлением, и в справочниках, перечислявших святых и случаи, в которых следует к ним обращаться, нередко писалось, что Косьму и Дамиана, чья память 1 ноября, следует молить «о просвещении разума к учению грамоты». Излишне говорить, что как сосуды с кисточками, так и чернильницы с перьями делали иконы обеих пар братьев узнаваемыми, т. е. перечисленные предметы представляли собой индексы данных святых.
В сравнительно поздние времена место «безмездных врачей», целителей занял священномученик Сисиний. Каких-либо сведений об облике этого угодника в лицевых подлинниках почти нет. Греческая «Ерминия» упоминает о нем как о старце с короткой бородой, а русские подлинники вообще не считают нужным описывать внешность угодника. Сдержанность русских подлинников легко объяснима. Как и в предыдущих оберегающих иконах, индекс Сисиния находился не на самом облике священномученика, но вне его. Им были изображения двенадцати разноцветных простоволосых женщин, «трясавиц», «дщерей Ирода царя». В статье Д. Успенского «Народные верования в церковной живописи» мы находим подробное описание композиции иконы святого Сисиния: «В большинстве случаев на иконах данного типа изображаются святой Сисиний в молитвенном положении, пред ним ангел копьем поражает трясавиц, которые низвергаются в яму. Трясавицы представляются в виде женщин, обнаженными, иногда с крыльями летучей мыши. Различный характер их обозначается цветами: одна белая, другая желтая, остальные — красная, синяя, зеленая и т. д. С Сисинием иногда изображается на иконах преподобный Марон, Чудотворец, и святая Фотиния». Упоминаемые в описании «трясавицы» (Трясея, Огнея, Ледея, Гнетея, Ломея, Пухнея, Желтея и другие) — не что иное, как антропоморфные символы различных заболеваний, оберегать от которых было обязанностью священномученика Сисиния. Оттого и на иконах, в соответствии с принципами имитативной магии, этот угодник никогда не изображался один, но всегда совместно с «дщерями Ирода царя», чье падение в яму, в ад, символизировало отступление болезней.
Само собой разумеется, что, подобно другим апотропейным изображениям, группа разноцветных трясавиц исполняла не только охранительно-целительную функцию, но и служила опознавательным знаком всей иконы святого Сисиния. И авторы русских подлинников, хорошо знакомые с этой особенностью композиции иконы, судя по всему, не видели необходимости в составлении традиционного знака-указателя угодника (борода+иерархический знак), так как разноцветные, неотделимые от его изображения «трясавицы» наделяли Сисиния полновесным, хорошо заметным индексом.