Убедившись, что людей поблизости нет, Бурданы решают пробираться к южной оконечности острова — возможно, там есть люди. Кроме того, по предположению Анри, где-то на юге острова должен находиться маяк, поскольку в проливе Кларенс ходят суда.
23 февраля супруги снова покидают свой лагерь и направляются в глубь острова. И снова сплошной стеной встают на их пути мангровые заросли, за ними — широкая река и, наконец, кажущиеся бесконечными болота и топи, кишащие змеями и прочей нечистью. Преодолевая болота, Бурданам нередко приходилось продвигаться по пояс, а то и по шею в иле. Уже возвращаясь после двухсуточного, неимоверно трудного и неудачного похода к лагерю, в стремительно несшей отливные воды реке едва не утонула Жозе — она попала в водоворот. А тут еще, как назло, на ее ранах развязались бинты и намертво опутали ноги. Ценой огромных усилий и риска Анри удалось спасти жену.
Как Бурданы ни старались экономить свои скудные съестные запасы, после месяца робинзонады — а в том, что это робинзонада, сомневаться больше не приходилось — они кончились. Пришлось искать съедобных моллюсков. Поскольку в этих местах даже крабы почему-то не водились, жестокий голод вынудил Анри, который в жизни не обидел букашку, заняться охотой. Охотник из него, как и следовало ожидать, получился плохой.
Страх неумолимо приближающейся голодной смерти заставляет Анри собрать остаток сил и еще раз отправиться на поиски прохода к южному побережью острова. Эта вылазка едва не стоила ему жизни: он чуть было не утонул в какой-то реке. Выбиваясь из последних сил, он вернулся к лагерю. С мыслью о том, чтобы пробраться к южному берегу, пришлось распрощаться.
Оставалась последняя возможность: соорудить плот и попытаться выйти на нем в море, чтобы затем, обогнув остров, добираться до судоходных путей. 17 марта — первая и последняя охотничья удача Анри: своим крошечным карабином ему удалось подстрелить неизвестно откуда взявшегося кенгуренка. Его мяса хватило на два дня.
Восстановив немного силы, Анри принялся за постройку плота. К сожалению, стволы двух необыкновенно твердых мангров, на повалку и очистку которых ушло несколько дней и почти все силы, утонули в воде. Пришлось срубить мачты «Синга Бетины» и отодрать от нее кое-какие доски. Через несколько дней плот, неуклюжий и не очень надежный, был готов. Он имел мачту с парусом и рулевое весло.
Накануне отплытия на одном из обнажившихся рифов Анри удалось найти несколько больших устриц. Это позволило робинзонам кое-как утолить голод. На следующий день, погрузив все самое ценное и необходимое на плот и оставив на берегу на всякий случай бутылку с прощальным письмом, Бурданы с началом отлива вышли в море. Они предполагали днем плыть вдоль берега к югу, а к ночи приставать к острову, на котором можно будет ночевать и добывать какую-нибудь пищу.
Получилось же все иначе. Уже на второй день плавания ветер и отлив снесли плот в открытое море. Если учесть, что на плоту имелось лишь 20 литров пресной воды и ни крошки съестного, а до оживленных судоходных трасс было не меньше 100 миль, то становится очевидным, что Бурданов ожидала неминуемая смерть если не от голода и истощения, то от первого же шторма. А тут еще начал медленно, но неуклонно погружаться в воду плот. Уже через два дня над ее поверхностью возвышался один ящик, на котором еще можно было кое-как сидеть вдвоем. На третий день и ящик оказался под водой. В довершение всех бед невыносимые муки причиняли разъедаемые соленой морской водой раны на ногах.
А на море по-прежнему не было видно ни одного судна. И только к концу четвертого дня, когда Анри и Жозе, приготовившись к самому худшему, попрощались друг с другом, на горизонте показалась шхуна. Но тут оказалось, что все сигнальные ракеты успели безнадежно отсыреть. К счастью, остались более-менее сухими две дымовые шашки. Несмотря на вечерние сумерки, с удалявшейся шхуны заметили внезапно появившееся на поверхности моря розовое облачко дыма…
Мы уже знаем, что в «добрые» старые времена робинзонами становились не только по причине кораблекрушений. Случалось, и довольно часто, что моряков оставляли на необитаемом острове в наказание за ту или иную провинность. Вспомним пятерых матросов с «Бечелес Делайт» или несчастного Джеймса Холборна. А в наши дни? Встречаются ли в наши дни робинзоны, ставшие таковыми не по вине кораблекрушения, а по воле людей? Да, встречаются. Вот один из таких случаев.
Еще не так давно те из советских моряков, кому доводилось заходить на Фолклендские острова, были приятно удивлены, встретившись с высоким жилистым стариком с большими, похожими на клешни руками, продолговатым обветренным лицом, крупным носом и по-детски голубыми глазами. Но не только запоминавшейся внешностью и выдержанным характером привлекал этот человек наших моряков. Их поражала неожиданная в этих краях русская речь, протяжная и окающая, характерная для мурманчан и архангельских поморов. Это тем более удивительно, что по происхождению он был норвежец — его звали Микал Мартинсен. Как же случилось, что норвежец, владеющий русским языком, стал жителем находящихся на самом краю света Фолклендских островов?
В начале нашего века в Мурманск из Норвегии приехала в поисках заработка молодая семья Мартинсенов. Глава семьи и занялся зверобойным промыслом. Здесь, в Мурманске, у четы Мартинсенов родились двое мальчиков: Мариус и Микал. Закончив русскую школу, братья, следуя примеру отца, какое-то время плавали на советской зверобойной шхуне. В начале 20-х годов всем иностранцам, не имеющим советского гражданства, было предложено покинуть Советскую Россию. В Норвегии, куда вернулись Мартинсены, Мариусу и Микалу удалось наняться на китобойную флотилию. Вскоре Микалу повезло: он сумел сдать экзамен на штурмана дальнего плавания. Старший брат пошел еще дальше: в 1934 году он стал капитаном-гарпунером, что было пределом мечтания каждого норвежского китобоя. Хотя бы потому, что капитаны-гарпунеры зарабатывали больше всех в норвежском морском флоте. Когда Мариусу доверили китобойное судно, он взял к себе старшим помощником Микала. Мариус надеялся, что с его помощью младший брат тоже сможет стать капитаном.
Для этого необходимо было наплавать определенный срок в должности старшего помощника и перечислить в кассу Союза гарпунеров взнос, равный полугодовому заработку. Ну и, разумеется, надо было отлично стрелять: десятью выстрелами загарпунить десять китов. Один промах — и экзамен переносится на следующий год. Вся практическая тренировка сводилась к тому, что перед экзаменом претенденту на звание гарпунера предоставлялось пять тренировочных выстрелов. Так получилось, что вместе с Микалом экзамен должен был держать некий Вильям Паулсен, личность крайне неприятная, которого ненавидела едва ли не вся флотилия. Внешне безгрешный святоша — он и в самом деле выполнял на судне обязанности священника, — в душе он был настоящий Иуда. Но Паулсен был родственником главного штурмана флотилии, поэтому волей-неволей всем приходилось его терпеть. Он и к экзамену, не имея на то права, поскольку не был старшим помощником капитана, был допущен только благодаря высокопоставленному родственнику. Таким образом экзамен превращался в соревнование между Микалом и Паулсеном, ибо только победитель мог рассчитывать, что в следующем сезоне ему доверят судно.
День, на который был назначен экзамен, выдался спокойным. Повсюду до самого горизонта вздымались из воды фонтанчики — будто по заказу вокруг судна собралось много китов. Лучшего для сдачи экзамена дня и желать не приходилось.
Обычно, когда экзамен сдавали двое, то очередность стрельбы определялась с помощью жребия. Но Паулсен, пользуясь своим особым положением на судне, настоял на том, что первым стрелять будет он. Мартинсенам пришлось пойти на уступку. Однако, вместе того чтобы сразу приступить к стрельбе, Паулсен опустился перед пушкой на колени и принялся шептать молитвы. А поскольку молитв он знал много — недаром был внештатным священником, — то его общение с всевышним могло затянуться не на один час. Все, кто находился на палубе, начали догадываться, что Паулсен делает это с умыслом, стараясь не оставить времени для стрельбы Мартинсену. Авось, завтра разыграется шторм и тот не сможет метко стрелять. Понял хитрость своего соперника и Микал. Он потребовал провести жеребьевку. Паулсену пришлось стать к пушке. Хоть он и заручился поддержкой всевышнего, особой уверенности в его действиях не чувствовалось. На третьем зачетном выстреле он сделал промах…
Место у пушки занимает Мартинсен-младший. Первый выстрел удачный: он загарпунивает огромного кита. К несчастью, загарпуненный кашалот оказался самкой, рядом с которой находился самец. Разгневанный супруг ринулся на судно в атаку и после двух мощных ударов хвостом по днищу сломал винт. Мариус Мартинсен вынужден был отвести судно на остров Южная Георгия, где был судоремонтный завод. Экзамен пришлось отложить до следующего года.
В следующем году история повторилась: Паулсен снова промахнулся на третьем выстреле, а Микал хоть и загарпунил 10 китов, восьмого ему не засчитали, так как он не попал ему в сердце.
Проходит год. Снова экзамен, и снова кандидатам в гарпунеры не везет: гарпун Паулсена летит мимо на седьмом выстреле, а гарпун Мартинсена хоть и попадает в крупного блювала, но не туда, куда следует. Он вонзается в спину, и разъяренный гигант тянет судно на подводные айсберги. Мало того, гарпунный линь накручивается на винт, и судно теряет ход. В конце концов обессилевшего кита удается с помощью машины и кормового шпиля подтянуть к судну. Однако кит Мартинсену не засчитывается.
Четвертый сезон также оказался неудачным: Паулсен снова промахнулся, Микал же все три дня, отведенных для экзамена, провалялся в постели с температурой 40°.
Наступил пятый сезон. И снова, как и прежде, Паулсен и Мартинсен сдают экзамен вместе. На сей раз первым стреляет Микал, а его многолетний соперник готовит ему пушку.
Здесь необходимо пояснить, что согласно неписаному закону сдающий экзамен не мог заряжать сам себе пушку. Обычно это делал капитан-гарпунер. Когда же экзаменующихся было двое, то стрелявшему заряжал пушку тот, кто был свободен от стрельбы.