Первые шесть выстрелов точны. Седьмой удачен вдвойне: едва Микал нажал на гашетку пушки, как перед китом, в которого он целился и который оказался самкой, из воды выскочил детеныш, и гарпун, прошив его насквозь, вонзился в туловище матери. Выстрел огорчил Ми-кала (жаль было малыша) и одновременно обрадовал (два кита на одном лине страховали его в случае неудачного выстрела). Даже промахнись он раз из оставшихся трех выстрелов, все равно ему будут засчитаны 10 китов.
Восьмой выстрел был таким же точным, как и предыдущие. Это видели все, кто находился на палубе. Но странное дело — гарпун не вонзается в кита, а рикошетит, будто кит вовсе не кит, а резиновое чучело.
Девятым выстрелом Микал все-таки гарпунит того же кита, от которого отскочил предыдущий гарпун. Значит, никакой он не резиновый, подумалось Микалу, а самый обыкновенный.
Остается последний, десятый, выстрел. Долгие годы терпеливо и упорно шел к этому решающему выстрелу Микал Мартинсен. Решалась судьба человека. В случае удачи Микал становился капитаном-гарпунером. А это — почет, деньги, вилла. Каждый норвежский гарпунер имеет виллу. Так заведено. Тогда он сможет наконец жениться на Трети — у старого Карлсена язык не повернется сказать, что Микал не достоин его дочери.
На палубу высыпала вся команда китобоя, кроме машиниста. Всем хотелось видеть рождение нового капитана-гарпунера. В том, что Микал им станет, никто не сомневался. Согласно традиции боцман Олсен, благословляя Микала на его последний выстрел, разбил о пушку бутылку с шампанским.
— Прямо по курсу кит! — кричит возбужденно наблюдатель.
Микал дает команду «тихий ход» и становится к пушке. Команда замирает в ожидании. Через минуту над притихшим океаном гремит выстрел. Гарпун летит точно в цель и… снова рикошетит. Он отскакивает от кита, плюхается в воду и там, в воде, взрывается его граната. Микал замирает в оцепенении…
Внезапная мысль возвращает его к действительности: почему два рикошета? Страшная догадка пронзает сознание Микала. Дрожащими руками он торопливо выбирает линь, одним рывком выбрасывает на палубу пятипудовый гарпун и, склонившись над ним, долго и тупо смотрит на номер. Смотрит и не может поверить: среди десяти гарпунов, отобранных им утром для зачетной стрельбы, гарпуна с номером 243 не было. Сомнений больше нет — два гарпуна ему подменил Паулсен. Он взял их из ящика, куда складывают использованные гарпуны с погнувшимся оперением.
Микал медленно выпрямляется и так же медленно подходит к Паулсену, который, не скрывая зловредной усмешки, стоит у фальшборта. Нет, Микал вовсе не желал своему многолетнему сопернику смерти. Он хотел лишь дать ему хорошую пощечину. Но обида и гнев были настолько велики, что когда он замахнулся, то на какой-то миг потерял над собой контроль. Сокрушительный удар пришелся Паулсену в челюсть. Взмахнув руками, Паулсен перелетел через фальшборт и, потеряв, видимо, сознание, камнем пошел ко дну…
Суда как такового на норвежских китобойных флотилиях, по восемь-девять месяцев бороздивших омывающие Антарктику воды, не было. Судили сами моряки. Команда выбирала судью и присяжных, и те, как умели, вершили суд. Суд был простой и скорый. Убийцу, приговоренного к смертной казни, обычно тут же, не тратя попусту времени, связывали по рукам и ногам и бросали за борт. Если же в действиях убийцы находили смягчающие обстоятельства, как это было с Микалом, его высаживали на необитаемый остров.
В действиях же Микала как присяжные, так и судьи нашли более чем смягчающие обстоятельства. Его полностью оправдали. Более того, они просили Мариуса Мартинсена сообщить на флагманское судно, что Паулсен по неосторожности сам упал за борт. Как ни заманчиво было такое предложение, Мариус отклонил его. Да и мог ли он поступить иначе, когда не было никакой гарантии, что рано или поздно тайное станет явным? Достаточно кому-нибудь обмолвиться неосторожным словом, и о поступке Микала станет известно всей флотилии. Дальнейшее предвидеть нетрудно: Микала пересадят на флагман, судят по-новому и наверняка казнят. Самым разумным было высадить Микала на необитаемый остров, а потом сообщить о случившемся.
В те дни судно Мариуса вело промысел в проливе Дрейка. Микала решено было высадить на Эстадосе, голом каменистом острове, являющемся как бы продолжением Огненной Земли. Помимо различных мелочей, необходимых для жизни на острове, Микалу дали кое-какую одежду про запас, топор, охотничье ружье и к нему — два мешочка пороха и патроны.
Тяжело переживавший всю эту историю Мариус, согласно все тем же неписаным китобойным законам, не смог даже попрощаться с братом. Уже будучи на острове, Микал обнаружил в одном из мешочков с порохом записку Мариуса. В ней старший брат извинялся за то, что капитанская должность не позволила ему по-родственному попрощаться. Он обещал Микалу поехать в Ливерпуль к своему старому приятелю капитану Джонсону с просьбой, чтобы тот в следующем сезоне подошел на своем китобое к Эстадосу и забрал Микала. Когда это сделают не норвежцы, то будет считаться, что Микалу повезло, и все его грехи будут прощены.
Так Микал Мартинсен стал робинзоном. Это случилось в 1939 году.
И потекли один за другим скучные однообразные дни. Поначалу Микал особо не убивался. Год — не такой уж большой срок, можно и потерпеть. Другие не столько жили в одиночестве — и ничего…
Очень скоро съестные припасы, оставленные эстадосскому робинзону его товарищами, кончились. Пришло время позаботиться о пище. К счастью, Микал обнаружил на острове тюленье лежбище. Тюлени дали ему одежду (шкуры), питание (мясо) и топливо (жир и кости). На топливо шли и кости китов, которые часто выбрасывало на берег море. Иногда ему удавалось поймать на петлю какую-нибудь птицу. Птичьи яйца также входили в рацион Микала, хотя сбор их был делом опасным — птицы обычно гнездились в малодоступных местах на скалах. Когда море бывало спокойным, Микал ловил своей примитивной удочкой рыбу. Соль ему заменяла морская вода. Дикая салера давала так необходимые организму витамины. На первых порах эстадосский робинзон жил в шалаше, сделанном из китовых ребер и тюленьих шкур.
А время между тем шло. Наступил новый китобойный сезон. Микал с нетерпением ждал, когда за ним придет судно Джонсона, и часами до рези в глазах всматривался в горизонт. Мариус слово свое сдержит, за ним обязательно придут…
Но минул год одиночества Микала, кончился промысловый сезон, а у берегов Эстадоса так и не появилось ни одно судно. Микал Понял, что с Мариусом что-то случилось. А это значит, что жить ему здесь придется неизвестно сколько. Возможно, долго. Словом, надо быть готовым ко всему…
Понимая, что только постоянная работа может спасти его от тоски и отчаяния, за которыми всегда маячит смерть, Микал принимается за постройку каменного дома. Теперь ежедневной утра и до позднего вечера он весь в работе: заготавливает и готовит пищу, собирает топливо, таскает и разбивает на нужные куски камни, возводит дом — некогда и дух перевести. Когда же дом окончен и работы поубавилось, Микал начинает переделывать его заново. В дождливые дни, когда приходится сидеть дома, он чинит старую и шьет новую одежду (нитками ему служат тюленьи жилы, а иголкой — пингвинья косточка) или вырезает из китовых ребер фигурки зверюшек и птиц. Вечерами, ложась спать, он думает о родителях и мысленно ведет нескончаемые разговоры с любимой Трети, мечтая о том дне, когда они встретятся…
Прошло семь долгих лет, и за все это время ни одно судно не показалось вблизи острова. И не было никакой больше уверенности, что оно когда-нибудь появится здесь. Микал стал свыкаться с мыслью, что он обречен жить в одиночестве на этом мрачном острове до конца своих дней.
Возможно, так оно и было бы, если бы однажды штормовое море не выбросило на берег несколько спутанных колючей проволокой бревен. Надо думать, это была часть разрушенного ураганом ограждения печально известной тюрьмы аргентинского города Ушуай, расположенного на Огненной Земле. Эта тюрьма находится на скалистом берегу моря. Если это действительно так, то ограждение одной тюрьмы помогло Микалу покинуть другую — остров Эстадос. Наш робинзон соорудил из этих бревен плот, поставил на нем небольшую мачту, сшил из тюленьих шкур парус и, выждав подходящую погоду, пустился в опасное плавание.
Мартинсен намеревался добраться до Огненной Земли, до которой было ближе всего, но когда он отплыл от острова на довольно приличное расстояние, ветер внезапно переменился, и плот понесло в северо-восточном направлении. Прошло много дней, прежде чем его прибило к острову Восточный Фолкленд. Губернатор Фолкленд, узнав о мытарствах Мартинсена, распорядился выдать ему одежду и предоставить жилье. В свою очередь, местная газета выплатила небольшой гонорар за серию очерков о его робинзонаде.
Там, на Фолклендах, Мартинсен впервые узнал, что совсем недавно в мире закончилась невиданная дотоле война, и только теперь понял, почему за семь лет не увидел ни одного торгового и китобойного судна — людям было не до торговли и китов.
Микал написал на родину сразу несколько писем, но ответ, да и то спустя восемь месяцев, получил лишь один — от старого боцмана Олсена. Вот что он узнал из этого письма.
Когда флотилия вернулась домой, в Европе началась война. Вскоре Норвегия была оккупирована немцами, и выехать из нее не было никакой возможности. Понятно, что Мариус не смог встретиться с капитаном Джонсоном. Но даже если бы он и попал каким-то образом в Англию и переговорил со своим приятелем, это ничего бы не изменило: Англия тоже воевала, и ее китобойные суда были заняты другой работой. Вскоре Мариус примкнул к норвежскому движению Сопротивления, ведшему вооруженную борьбу против оккупантов. В 1944 году, за несколько недель до освобождения города Бергена, в котором жили Мартинсены, гестаповцы схватили его и казнили. Родители, не перенеся потери двух сыновей — Микала они считали также погибшим, — почти одновременно умерли. Да и Трети, о которой столько думал одинокими вечерами Микал, уже не ждала его. Она вышла замуж за другого. Такие вот нерадостные новости сообщил Мартинсену старый боцман Олсен…