Изъяв на данном этапе развития легенды мистический образ вздувающейся суши и сделав более естественным поведение птицы, мифографы все же не могли не сознавать, что ноша ее, с точки зрения птичьей физиологии и психологии, оставалась непосильной. Однако из сказанного не следует, что птицу-носильщика «Ноя» в мифе сразу же заменила бессловесная наводчица, каковой она описана в знаменитейших легендах Ближнего Востока. Ей предшествовал образ птицы, достаточно ленивой, чтобы не таскать в своих когтях «Ноя», но тем не менее активно, а не пассивно участвующей в его судьбе. Образчик такого поведения птицы дает миф о потопе индейцев оджибве, в нем сообщалось, что герой Ненебоджо однажды решил убить водяных духов, он подкрался к ним и ударил палицей и «вдруг видит: вода в озере поднимается. Он пустился бежать, но волны преследовали его. Зеленый дятел, попавшийся на встречу, показал ему дорогу к горе, где росла большая сосна. Ненебоджо взобрался на дерево и стал делать плот. Когда плот был готов, то вода дошла Ненебоджо до шеи. Тогда он взял с собой на плот по паре животных от всех пород, какие тогда существовали, и поплыл с ними».
Думаю, только пройдя эту, запечатленную в мифе оджибве стадию активного помощника «Ноя», богоптица из второго дня «шестоднева» стала, наконец, тем бессознательным наводчиком, каким она предстает в якобы древнейших ближневосточных вариантах. Как, например, в вавилонской версии, где говорилось, что выпущенные из ковчега птицы просто измазали себе лапки глиной, и это послужило ясной приметой конца потопа.
Заключая на этом раздел, посвященный исследованию места элементов второго дня «шестоднева» в системе потопных мифов, необходимо констатировать одно: «шестоднев», картиной первичных вод из первого дня сделав потоп всемирным, казалось, обрек человечество на полное уничтожение, но он же с помощью образов второго дня творения спас его, дав помощника — богоптицу и убежище — «арарат». Более того, будущее покажет, что ВСЕ бесчисленные помощники и убежища «Ноя», какие бы облики и формы они не принимали, все они берут свое начало в элементах второго дня «шестоднева»: богоптицы и добытой ею со дна первичных вод «пены, яко ил».
День третий. Начать рассказ о месте третьего дня «шестоднева» в «потопной» мифологии следует с того, что характернейшей чертой его является мучительность вживления этого отдела космогонии в ткань «потопной» легенды. Ни в каком другом случае белые нитки, скрепляющие предание о потопе с космогонией, не лезут в глаза столь явственно как в этом. Дело в том, что в третий день согласно «шестодневу» были сотворены светила: солнце, луна, звезды. И как бы ни сопротивлялась душа мифографа дикой мысли об отсутствии до потопа солнца и луны (но при наличии людей), будучи до конца последователен в своей привычке пересказа «потопного» мифа в образах и красках космогонической концепции, он не имел права умолчать о том, что до потопа светил на небе не было.
И слова эти были произнесены. Насилуя мифотворчеством свой здравый смысл, древние перуанцы утверждали, что впервые люди увидели солнце после потопа с вершины острова Тити-кака; индейцы киче говорили, что впервые солнце появилось после того, как их спасшиеся от потопа предки взобрались на гору Хакавиц; индейцы ябарана верили, что солнце вылетело из одной таинственной корзинки одновременно с излившимися из нее потопными водами. Все эти примеры можно было бы посчитать плодом особенного латиноамериканского творчества, но тоже самое утверждали живущие на Малаккском полуострове представители племени бенуа-джакан. Они рассказывали, что, когда пара их предков, спасшаяся от потопа, прогрызла борт ковчега и вышла на сушу, «все было покрыто мраком; не было ни утра, ни вечера, потому что солнце не было сотворено».
Существовали версии мифа, в которых говорилось, что до потопа отсутствовала и луна. Например, живущие в Боливии чиб-ча-му иски рассказывали эту легенду так: «В далекие времена, еще до того, как луна стала сопутствовать земле, люди, населявшие плоскогорье Боготы, жили как настоящие дикари: они ходили голыми, не умели обрабатывать землю и не было у них не законов, ни обрядов.
И появился среди них некий старец. Говорят, он пришел из долин, что лежат к востоку от Кордильер, из Чингасы, и, как видно, принадлежал совсем к другому племени, потому что у него росла длинная густая борода. У него было три имени: Бочика, Немкетеба и Зухе. Старец научил жителей Боготы носить одежды, строить хижины, заниматься земледелием и жить общинами.
С собой он привез жену, и у нее тоже было три имени: Чиа, Юбекайгуайа и Хувтака. Но только прекрасная Чиа была очень злой женщиной — всегда и во всем шла она наперекор своему мужу, а тот желал людям только добра. Чиа заколдовала реку Фунсу, и она вышла из берегов, затопив всю долину Боготы. Много жителей погибло во время этого наводнения. Лишь кое-кому удалось спастись; они вскарабкались на вершины окрестных гор.
Разгневанный старец прогнал Чиа прочь, подальше от земли, и она стала луной. С тех пор Чиа освещает нашу землю по ночам».
Видимо, сходная легенда бытовала в преданиях легендарных, пелазгов — предшественников греков на земле Эллады. Вывожу это из характерного для античной литературы клише, обычно прилагаемого к пелазгам эпитета — «долунные». Термин «долунные» пелазги» не был оставлен в покое до сего дня, некоторые ретивые писатели из околонаучной среды объявляли этот термин ясным свидетельством в пользу теории, будто потоп явился результатом перехода луны на околоземную орбиту. Следуя этой логике, нам пришлось бы признать, что до потопа земля в солнечную систему не входила, благо, легенд, сообщавших об отсутствии солнца до потопа, предостаточно. Что очевидный нонсенс.
Однако нам сейчас по силам нечто большее, нежели простое признание нонсенсом мифографических бредней по части отсутствия до потопа солнца и луны. Теперь можно назвать их первоисточник — сцепка между «потопной» легендой и третьим «днем» праиндоевропейской космогонии.
Противоречие между историей потопа и рисуемой картиной небесных явлений, судя по сравнительно небольшому числу буквалистко-наивных легенд, издавна смущало самих сказителей. Поэтому приведение данного места рассказа о потопе в соответствии с нормами здравого смысла (эвгемеризация) стала одной из самых насущных задач.
Начали мифографы с того, что представили дело так, будто солнце и луна отсутствовали на небосводе лишь на время бедствия. Бразильские индейцы племени паумари, абедери и катауша утверждали, что в начале потопа густая мгла поднялась от земли к небу и дневной свет исчез; с ним соглашались эквадорские индейцы племени мурато, говоря, что катастрофа происходила в полной темноте. О темноте, как о спутнице потопа, рассказывали также на островах Гилберта в Микронезии. В несколько смягченном виде этот же «факт» сообщался в древнефризском предании о потопе: «Солнце скрылось за тучами, как будто оно не хотело больше смотреть на Землю». Совершенно недвусмысленно на данный счет высказалась талмудическая традиция иудеев, она прямо утверждала, что пока длился потоп, солнце и луна не посылали своих лучей на землю, и Ною для исчисления времени приходилось пользоваться специальной полученной от ангела книгой.
Очень своеобразно трактует данное явление Библия. С одной стороны, следуя уклончивой традиции шумеров, она лишь заключает период бедствия явлением радуги — заменителя солнца: «Я полагаю радугу Мою в облаке, чтобы она была знамением (вечного) завета между Мной и между землей. И будет, когда я наведу облако на землю, то явится радуга (Моя) в облаке; и Я вспомню завет Мой, который между Мной и между вами и между всякой душей живою во всякой плоти; и не будет более вода потопа на истребление всякой плоти».
Но с другой стороны, есть в Библии строчки, намекающие на какие-то, связанные с потопом кардинальные изменения в небесной механике. Несколько ранее Ягве роняет такую выразительную фразу: «…не буду больше поражать всего живого, как Я сделал: впредь во все дни земли сеяние и жатва, холод и зной, лето и зима, день и ночь не прекратятся». Казалось, какой смысл было после потопа обещать не нарушать порядка смены сезонов, чередования дня и ночи, когда этот порядок был установлен еще во времена сотворения мира и, если верить Библии, с тех пор не нарушался? Загадка? Да, но только отчасти.
Постбиблейские источники утверждали, что до потопа существовал особый, отличный от теперешнего жизненный цикл и особые отношения со светилами: женщины носили детей в утробе всего несколько дней, одним урожаем люди кормились по сорок лет, и сами обладали такой магической силой, что могли заставить служить себе солнце и луну. Даже когда разразился потоп и светила исчезли, это обстоятельство не слишком смутило Ноя, лишь затруднив ему правильное исчисление времени. Видимо, сходная картина представлялась библейским мифографам. Процитированный выше отрывок с обещанием Ягве не нарушать чередования дня и ночи, лета и зимы, недвусмысленно указывает на то, что эти чередования, обусловленные небесными циклами, были, вероятно, после бедствия в новинку.
Трудно сказать каким образом, но к той же библейской идее разрешать проблему совмещения «потопной» легенды с образами светил из третьего дня «шестоднева» путем изобретения каких-либо иных, предпотопных источников света пришли индейцы папагосы. Они рассказывали, что до катастрофы солнце «было ближе к земле, чем теперь; лучи его делали все времена года одинаковыми и одежду излишней».
Предполагать отголосок того же замысла можно в одной оригинальной детали «потопного» сказания африканцев из низовий Конго. По их словам, потоп был тогда, когда «солнце и луна встретились однажды, причем солнце обдало луну грязью и таким образом несколько затмило ее свет; по этой причине часть луны время от времени остается в тени. Во время этой встречи произошел потоп». Конечно, не об отсутствии до потопа луны, а только о появлении ее фаз сообщает эта легенда. Но то, что, по мнению африканских сказителей, с потопом в небесной механике произошли некоторые и