В 1822 году им были освобождены крепостные крестьяне, ранее принадлежавшие феодалам, что отчасти было одной из форм наказания непокорных, ибо за феодалами, покорными Российскому престолу, право иметь крепостных было сохранено.
Им же в Прикубанье были поселены 500 немецких колонистов, а в 1822 году он переселил на Кубань и часть казаков из Полтавской и Черниговской губерний.
В 1824 году Ермолов составил Правила об управлении калмыками в Астраханской губернии для ограничения этого народа от произвола местных чиновников.
Александр I наградил А. П. Ермолова, назначив ему «аренду» в 40 тысяч рублей в год! Но… Ермолов убедил царя отменить это распоряжение и употребить эту сумму для оказания помощи бедным служащим!
Он отвергал всякие чины и звания! «Боже избави, если меня вздумают обезобразить графским титулом!» — заявил он в ответ на ходившие в ту пору слухи о возможном возведении его в графское достоинство!
Он высоко ценил нравственные качества, ум, порядочность, честность, что же касается богатства и знатности, то «перед лицом справедливости не имеет у меня преимущества знатный и богатый пред низкого сословия бедным человеком», — писал он в одном из своих писем.
Весьма своеобразно он реагировал на распространенный на Кавказе обычай подношения подарков начальству, порой весьма щедрых. Ермолов объявил, что в качестве подарка ему может быть поднесена… лишь нагайка! А когда кто-то подарил ему стадо баранов, то все они «поступили в котлы солдатского общепита!».
Известно, что Ермолов был близок со многими декабристами: М. А. Фонвизиным, К. Ф. Рылеевым, С. Г. Волконским, М. Ф. Орловым и другими. Под его непосредственным начальством служили (в разное время) Н. Г. Каховский, В. К. Кюхельбекер, П. М. Устинович, П. А. Муханов и другие декабристы. Весьма близкая дружба связывала А. П. Ермолова с А. С. Грибоедовым.
Ермолов давно знал о существовании тайного общества декабристов. В конце 1820 года, когда к императору стали поступать первые на них доносы, Ермолов предупредил своего адъютанта — декабриста П. Х. Граббе: «Оставь вздор, государь знает о вашем обществе!»
Более того, в начале 1821 года Ермолов обратился к М. А. Фонвизину со словами: «Поди сюда, величайший карбонарий! Я ничего не хочу знать, что у вас делается, но скажу тебе, что он (то есть Александр I. — Ю. Р.) вас так боится, как бы я желал, чтобы он меня боялся!»
Кстати, близость А. П. Ермолова к «вольнодумцам» не была тайной для правительства. В 1826 году в бумагах покойного Александра I была обнаружена записка, датированная 1824 годом: «Есть слухи, что пагубный дух вольномыслия или либерализма разлит или по крайней мере разливается между войсками: что в обеих армиях, равно как и в отдельных корпусах, есть по разным местам тайные общества как клубы, которые имеют при том миссионеров для распространения своей партии — Ермолов, Раевский, Киселев, Мих. Орлов…»
Еще будучи великим князем, Николай I говорил о Ермолове: «Этот человек на Кавказе имеет необыкновенное влияние на войско, и я решительно опасаюсь, чтобы он вздумал когда-нибудь «отложиться». (То есть — выйти из повиновения! — Ю. Р.)
Естественно, что за Ермоловым следили осведомители разных сортов, собирали компромат.
Николай I, взойдя на престол, с тревогой ожидал известий о том, как пройдет присяга на верность ему в корпусе Ермолова. Даже декабристы надеялись, что… «Ермолов со своим корпусом пойдет на Петербург!» Ходили упорные слухи о том, что корпус Ермолова отказался от присяги Николаю I.
Вопреки слухам корпус-таки присягнул царю!
В июне 1826 года подстрекаемый Англией иранский шах начал военные действия против России и 60-тысячная армия Аббас-Мирзы вторглась в Карабах и повела наступление на Тифлис, но ей удалось дойти лишь до Гянджи, где она была разбита в сентябре 1826 года при поддержке ополчения из местного населения.
Событие это привело к направлению на Кавказ царского фаворита — генерала И. Ф. Паскевича. Для разрешения возникшего между Ермоловым и Паскевичем конфликта был послан И. И. Дибич, принявший сторону Паскевича и оскорбительно отнесшийся к Ермолову. Дибич в донесении Николаю I писал, что «пагубный дух вольномыслия и либерализма разлит между войсками», входящими в корпус А. П. Ермолова.
Естественно, что после всего этого 27 марта 1827 года А. П. Ермолов был отстранен от всех должностей.
Уведомляя генерала об отставке, Николай I писал ему: «По обстоятельствам настоящих дел в Грузии, признав нужным дать войскам, там находящимся, особого Главного начальника, повелеваю Вам возвратиться в Россию и оставаться в своих деревнях впредь до моего повеления». Последние слова для боевого, энергичного, деятельного Ермолова означали, по сути, ссылку! Вместе с Ермоловым были уволены в отставку и его сподвижники, признанные «вредными».
Отставка Алексея Петровича Ермолова вызвала большой резонанс в общественных кругах России. В Архиве III Отделения (Орган политического сыска, созданный Николаем I в 1826 г. — Ю. Р.) сохранилась папка сводных сведений под названием «Общие рассуждения о Ермолове, собранные из различных сторон». В ней нашли место и сообщения о «сильнейшем впечатлении» различных лиц по этому поводу и т. п. Да и впоследствии III Отделение продолжало собирать секретные сведения об опальном генерале, а также о лицах, его посещавших!!
После отставки Ермолов до мая 1827 года сдавал дела в Тифлисе, а затем в простой кибитке выехал на жительство к своему престарелому отцу в его орловское имение Лукьянчиково. Именно здесь Ермолов взял за правило не принимать у себя только городских чиновников, «а всякому другому доступ свободен»!
В августе 1827 года его посетил родственник и друг Денис Давыдов. Пушкин, едучи на юг в 1829 году, сделал крюк в 200 верст, чтобы встретиться с генералом. Позже, по пути на Кавказ, у Ермолова побывали М. Ю. Лермонтов и М. П. Погодин.
В 1831 году Ермолов приехал в Москву, где в это время находился Николай I. Состоялась встреча опального генерала с царем, который намекнул Ермолову о своем желании вновь увидеть его на службе. После беседы Николай I вышел из кабинета под руку с Ермоловым. Это было воспринято как проявление монаршей милости, как знак благоволения. Однако дело свелось лишь к тому, что военный министр А. И. Чернышев предложил Ермолову занять довольно «спокойную», как он выразился, должность в генерал-аудиторате (военном судебном ведомстве). Ответ А. П. Ермолова был предельно прям: «Я не приму этой должности, которая возлагает на меня обязанности палача!»
Напомню, что вышеприведенное высказывание относится к мирному времени. В рамках же военного времени, в особенности при усмирении в 20-х годах в Имеретии, он действовал иначе. Вот некоторый экстракт из написанного им «Приложения к запискам Ермолова 1816–1827»:
«Взятых с оружием в руках — расстрел на месте.
Суду подлежат лишь те, на коих падает подозрение, но доказательств нет. Судить по окончании мятежа. До этого — заточение».
«Смерть также тем, кого послали мятежники для возмущения жителей!»
«Селения, коих жители подняли оружие, истреблять до основания. ПРОЩАТЬ ТЕХ, КТО БУДЕТ ПРОСИТЬ ПОМИЛОВАНИЯ И, ВОЗВРАТЯСЬ, ОТДАДУТ ОРУЖИЕ…» (Выделено шрифтом мною. — Ю. Р.)
«Дома главных мятежников непременно разорять, не трогая селений, если это прощено…»
И вот каким образом император оценил действия Ермолова по уничтожению беспокойства в Грузии, Мингрелии и Имеретии:
«Алексей Петрович! Принятые вами меры по усмирению народов буйных уничтожили возмущения, уничтожили беспокойства, возникшие в Грузии, Мингрелии и Имеретии. Дагестан покорен России твердостию и благоразумием во всех случаях распоряжениями вашими. Я считаю справедливым долгом изъявить вам полную мою признательность за успешные действия ваши, будучи при том уверен, что вы усугубите старания к водворению тишины и благоустройства в областях, управлению вашему вверенных.
Пребываю навсегда вам доброжелательный
В Варшаве
Августа 1820 г.»
В другой работе (Александр Ермолов. «Алексей Пегрович Ермолов 1777–1861». Биографический очерк) приведены высказывания Алексея Петровича, относящиеся ко времени войны на Кавказе: «Снисхождение в глазах азиатцев знак слабости, и я прямо из человеколюбия бываю строг неумолимо. Одна казнь сохранит сотни русских от гибели и тысячи мусульман от измены!»
По распоряжению Николая Ермолов был введен в состав Государственного совета и переехал в Петербург. Служба в Государственном совете тяготила его бесконечными словопрениями, и Алексей Петрович стал под разными предлогами уклоняться от заседаний, а в 1839 году подал прошение об увольнении «до излечения от болезни», что вызвало недовольство императора, однако увольнение было дано, и Ермолов вернулся в Москву.
Надо сказать, что после смерти отца Алексей Петрович Ермолов продал имение в Лукьянчикове и приобрел подмосковное имение Осоргино, зимой проживал в собственном деревянном доме в Гагаринском переулке, недалеко от Пречистенского бульвара, где и скончался 11 апреля 1861 года. По завещанию его тело было захоронено в Орле рядом с могилой отца, по его просьбе «как можно проще!».
Но жители Орла устроили грандиозную панихиду: массы людей в день его похорон заполнили церковь, где шло отпевание, а также площадь перед церковью и прилегающие улицы! Память Ермолова почтили и в других городах России. Так, в Петербурге, например, на Невском проспекте во всех магазинах были выставлены портреты Алексея Петровича Ермолова!
АЛЕКСЕЙ ПЕТРОВИЧ ЕРМОЛОВИ… ЖЕНЩИНЫ
Кому неведома летучая фраза «Сердцу не прикажешь!». Что касается Алексея Петровича, то он и в этом случае является исключением из правил — ему были покорны буквально все сердца. Вот несколько тому примеров. Во всех случаях я отдаю предпочтение цитатам из воспоминаний современников Ермолова, его самого, а также работам серьезных исследователей, дабы избежать искажений в оценке и описании черт его характера, возможностей и поведения.