«ЗМИЙ, ТАЯЩИЙСЯ В КУСТЕ РОЗ!»,
Впитанные буквально «с молоком матери» Алексеем Петровичем Ермоловым конкретность, краткость, афористичность, полная убийственного сарказма письменная и устная речь моего героя создали ему славу даже за пределами Отечества.
Вы, вероятно, помните, что при неожиданном для Алексея Петровича назначении его чрезвычайным и полномочным послом России в Иране Ермолов ощутил некоторое смущение, поскольку дипломатическая служба представлялась ему туманно. Однако он и здесь оказался «на высоте»! Недаром нашего посла в Иране прозвали «Змий, таящийся в кусте роз»! Блестящая характеристика для дипломата!
Однако и матушка-Русь не оставила без внимания его устные и письменные речения. Они, словно круги от упавшего в воду камня, расходились по стране, порождая приязнь, доверие, уважение и любовь к этому громадному, яркому, языкастому человеку, фокусировавшему внимание общества на недоработках, фальши, недостатках, свойственных жизни той поры.
Полагаю, что и вы проникнитесь уважением и приязнью к устным и письменным высказываниям моего героя.
Вот некоторые из них.
Ермолова спрашивают о каком-то генерале:
— Каков он в бою?
— Застенчив! — прогудел как шмель Ермолов в ответ.
Одно только слово… уместное, емкое, убийственное по сути было произнесено. А каков эффект?!
Граф Аракчеев, неблаговоливший Ермолову, объезжая войска, заметил Ермолову, что «лошади в его роте «худы».
Молниеносно последовал убийственный по смыслу ответ:
— По службе наша участь, ваше сиятельство, нередко зависит от скотов!
Бой… Чрезвычайное напряжение всех сил… Французы наступают на батарею Ермолова. Батарея молчит, не проявляя себя.
Командующий направляет на батарею адъютанта с замечанием, что противник слишком уж приблизился к батарее Ермолова.
Ответ Ермолова:
— Я буду стрелять, когда различу белокурых от черноволосых!
Холодно… Расчетливо… Сдержанно… Трезво… Здесь весь Ермолов!
Ему же принадлежит высказывание: «В правилах моих нет снисхождения к нерадивым!»
Александр I, как известно, весьма благоволил немцам на русской службе, что раздражало многих. После боев под Кульмом, объезжая войска, подъехав к Ермолову, император спросил:
— Какой награды для себя желаете, генерал?
— Произведите меня в немцы, государь! — прозвучало в ответ.
Приведу несколько разновременных высказываний Алексея Петровича: «Записки…», 1811 год.
«Инспектор всей артиллерии барон Меллер-Закомельский хотел употребить старание о переводе меня в гвардейскую артиллерийскую бригаду, но я отказался, боясь парадной службы, на которую не чувствовал себя годным, и возвратился в Киев. Вскоре за сим военный министр уведомил письмом, что государь желает знать, согласен ли я служить в гвардии командиром артиллерийской бригады? Я отвечал, что, служа в армии и более будучи употребляем, я надеюсь обратить на себя внимание государя, что по состоянию не могу содержать себя в Петербурге, а без заслуг ничего выпрашивать не смею. Высочайший приказ о переводе меня в гвардию был ответом на письмо мое! Не мог я скоро отправиться к новому моему назначению, ибо, переломив себе руку, я долго был болен.
По донесении о сем государю прислан курьер узнать о моем здоровье, и военному губернатору приказано было каждые две недели уведомлять о нем. Удивлен я был сим вниманием и стал сберегать руку, принадлежащую гвардии. До того менее я заботился об армейской голове моей» (выделено мною; гвардия ценилась выше армии. — Ю. Р.).
В «Записках А. П. Ермолова о посольстве в Персию» описан следующий эпизод: «В Тавризе познакомился я с Доктором Аббас-Мирзы, которому досталось по наследству Медицинское искусство. В фамилии его, как сказывал он, не одно уже столетие переходит оно от отца к сыну, а иногда и не к одному из сыновей, и теперь старший брат его Доктором при Шахе, а отец был при Are-Мегемед-Хане.
Подобные чудеса могут быть у одних только Персиан, хотя сами они служат убедительным доказательством того, что достоинства потомства не всегда переходят; ибо, судя по их состоянию теперь, быть не может, чтобы из них не было прежде чего-нибудь лучшего».
Приведу также несколько выдержек из писем Ермолова о Кавказе, опубликованных в изданной в Махачкале в 1926 году книге «А. П. Ермолов. Письма». Предисловие А. Тахо-Годи.
Письма эти были занесены в Дагестанский музей неизвестным гражданином и уступлены за незначительную плату.
Адресованы они на имя одного и того же лица, именуемого Ермоловым почти во всех письмах: «Любезнейшим и почтеннейшим Арсением Андреевичем», по-видимому, особе — близкой к императору Александру I, так как, обращаясь к адресату за поддержкой перед царем, говорит, что «государь тебя кратко знает и бесконечно уважает».
В предисловии к книге высказывается мысль, что адресат — не кто иной, как Арсений Андреевич Закревский — граф, военный и политический деятель.
Письмо четвертое
«Мне сюда дали, конечно, из умнейших монахов в России, Митрополита Феофилакта, но нет сумнения (так! — Ю. Р.)У что я более монах по свойствам, нежели он. Душа его, кажется, прекрасно подобрана к цвету монашеской одежды (черной. — Ю. Р.)! Я подобного ябедника и шпиона не видывал и он с такими людьми входит в связи, что казаться может, что составляет шайку разбойников. В здешнем необразованном краю не мешал бы в лице начальника духовенства человек с лучшими правилами. С духовною ябедою, поддержанною князем Голицыным, меня ненавидящим, у нас добра не выйдет…».
И далее:
«Не знаю, почтеннейший Арсений Андреевич, как ты не истребил письма моего, написанного тебе от 11 генваря из Дагестана, с моим Поповым, но оно ходит по Москве в разных обезображенных копиях и мне делает много вреда. Ко мне прислана одна копия. Имей терпение прочесть его, буде оно не пропало, и ты увидишь, что писавши тебе со всею откровенностью, говорил о многих, не скрывая имен и моих чувств, и между таковыми есть люди, могущие делать мне большие неприятности.
13 апреля 1820. Тифлис».
Можно представить себе пагубные последствия, если бы эти писания попали в руки противников Ермолова!
Письмо седьмое
«Больное лить кровь не в войне против неприятеля! В первый еще раз в жизни и с особенным прискорбием употребляю оружие против собственных народов и единоверцев за скаредную причину, за самовольство монарха…
Майя 1827. Тифлис».
Долг с блеском исполнен, а… душе покоя нет…
Письмо двенадцатое
«По обыкновенному вещей порядку долговременное служение ведет ко многим наградам и мне, подобно Вязьмитинову, Тормасову и Коновницыну, могут предоставить оные. Боже избави, если и меня вздумают обезобразить графским титулом! Это хуже и самой аренды (понятие, близкое ныне понятию «премия» — денежное вознаграждение внеочередного характера. — Ю. Р.) и сего я не мог бы перенесть. Поверишь ли, любезный друг, что это будет указ о моей отставке! Я бы желал тщеславных людей, домогающихся сих пустозвонных титулов (так! — Ю. Р.), перенести в Грузию, показать им толпу безобразных князей и спросить после: стоит ли труда честного человека желать с ними сравниться?
5 декабря 1820. Тифлис».
Следующее письмо, надеюсь, несколько расширит представление читателя о причинах, мягко говоря, «прохладного» отношения Ермолова к титулам и званиям.
Письмо четырнадцатое
«Исключая собственно Грузию, т.с. Карталинию и Кахстию, где молодые люди княжеского и дворянского происхождения ищут пользоваться способами просвещения, можно сказать об Имеретии, Грузии и Мингрелии, что почти все находящееся в них дворянство, заимствуя все пороки и разврат от соседей, долгое время господствовавших над ними, дало укорениться коварству, неблагодарности и наклонности к измене до такой степени, что класс дворянства похож более на шайку разбойников, нежели на отличное сие сословие. Сдесь (так! — Ю. Р.) дворянство служит примером всякого злодейства. Простой народ вообще наклонностей более добрых (выделено мною. — Ю. Р. Интересно понимание и сочувствие А. П.). Недавно сие дворянство обуздывала власть царей неограниченная — скорый переход и без всякой постепенности к власти кроткой и снисходительной медленно смиряет недовольство.
Не помышляю я отвращать от народов сдешней (так! — Ю. Р.) страны благотворное действие милосердных законов Е.И.В., но долгом и внимательном наблюдении нахожу, что сдесь (так! — Ю. Р.) полезно внушить большую боязнь Власти, паче (тем более. — Ю. Р.) в двух наиболее обыкновенных случаях: возмущения в народе и измены, которой следствие есть бегство за границу. В сих случаях по точном в преступлении удостоверении, по мнению моему, нужно взять имение и, не присвояя его в казну, как делается сие по всюду (так! — Ю. Р.), обращать в вознаграждение отличающимся усердием и преданностью, хотя бы совершенно другой фамилии буде предпочтительно не будут достойны того родственники, средство сие положит обуздание, ибо дворянство сребролюбиво выше воображения».
Замечу, что четырнадцатое письмо было направлено в собственные руки Государя в апреле 1820 года.
Некоторые свидетельства побывавших у Ермолова лиц.
Полезным дополнением портрета Алексея Петровича Ермолова, несомненно, являются свидетельства побывавших у него в разное время лиц.
Вот что пишет граф П. Х. Граббе («Из памятных записок гр. Павла Христофоровича Граббе»):
«Кабинет без малейшего украшения, но большой стол ничем не покрытый и несколько стульев простого белого дерева, везде книги и карты, разбросанные в беспорядке; горшочки с клеем, картонная бумага и лопаточки; его любимое занятие — переплетать книги и наклеивать карты. Он был одет в синий кафтан толстого сукна, застегнутый на крючки.