Дивизионным начальником прихожу я на маневры в Вильну. Все находят гвардию превосходною по ее устройству, и часть похвалы, принадлежащей ей по справедливости, уделяется мне, без малейшего на то права с моей стороны.
После краткого пребывания в Вильне гвардия возвратилась на свои квартиры в город Свенцяны.
Французы в больших силах находились близ наших границ. Слухи о войне не были положительны; к нападению, по-видимому, никаких не принималось мер, равно и с нашей стороны не было особенных распоряжений к возбранению перехода границ. Ближайшие из окружающих государя допускали мысль о возвращении графа Нарбонна, адъютанта Наполеона, присланного с поручениями, который в разговорах своих ловким весьма образом дал некоторые на то надежды. Были особы, совершенно в том уверенные.
В тот самый день, когда государю императору дан был праздник знатнейшими сановниками и составляющими его свиту (la maison dc I’empereur), в загородом гулянье близ Вильны (в Закрете) (Закрет — имение генерала Л. Л. Беннингсена — активного участника заговора против Павла I. — Ю. Р.), среди великолепия и роскошных увеселений, приехал из Ковно чиновник с известием, о котором немедленно доведено до сведения государя. Не могло укрыться смятение между окружающими, и дало повод к заключению о причине внезапного прибытия, а вскоре затем разгласилась молва, что французы перешли Неман недалеко от Ковно, что город занят ими и казаки на передовой страже отступают, разменявшись выстрелами. Исчез обоюдный страх, долгое время в нерешимости удерживавший, и мы огромным неприятеля ополчениям, ступившим на нашу землю, прежде Вильну и вскоре всю Литву, едва сопротивляясь, уступили!»
Поскольку Пруссия и Австрия вступили в союз с Наполеоном, Александр I отказался от планов наступательной войны и приготовился к оборонительной. Более ста лет, со времен Карла XII, вражеский сапог не ступал на землю России и вот… снова топот врага на нашей земле! По ведомости военного министерства Франции с 12 по 19 июня 1812 года перешли границу 448 083 завоевателя, что превысило даже численность врага во время татаро-монгольского нашествия! Надо сказать, что в этот раз в армии Наполеона были и поляки!
Россия в начале войны располагала армией лишь в 317 тысяч человек. Ее командный состав, в целом уступавший наполеоновскому, к 1812 году был представлен не только чужеземными бездарностями вроде И. В. Васильчикова, П. А. Шувалова, И. Н. Эссена и Ф.Ф Эртеля, но и талантливыми генералами, не уступавшими маршалам Наполеона.
Бегло перечислю их: потомок шотландских дворян, сын бедного армейского поручика Михаил Богданович Барклай де Толли — дальновидный, мужественный и хладнокровный воин. Князь Петр Иванович Багратион — отпрыск царской грузинской династии Багратионов, потомок Давида Строителя и правнук царя Вахтанга VI, генерал по образу и подобию Суворова, кумир солдат, воин до мозга костей. Генерал-лейтенант Николай Николаевич Раевский, о котором Наполеон сказал: «Этот русский генерал сделан из того материала, из которого делаются маршалы». Генерал от инфантерии Дмитрий Сергеевич Дохтуров — живое воплощение воинского долга. Легендарный атаман Войска Донского — «Вихрь-атаман» М. И. Платов. Генерал-лейтенант Петр Петрович Коновницын. Друг Платова — герой моего повествования генерал-майор А. П. Ермолов, будущий проконсул Кавказа, друг и покровитель А. С. Грибоедова и многих декабристов. Было и много других незаурядных военачальников.
По должности военного министра фактическим главнокомандующим стал Барклай де Толли, несколько стесненный личным присутствием в армии Александра I. Замечу, что еще в марте 1812 года Александр I утвердил оборонительный характер войны, разработанный Барклаем де Толли: «продлить войну по возможности» и «при отступлении нашем всегда оставлять за собою опустошенный край», вплоть до перехода к контрнаступлению.
13 июня Александр I подписал приказ по армии и манифест о войне с примечательными концовками. В приказе: «Воины! Вы защищаете веру, Отечество, свободу. Я с вами. На начинающего — Бог!; в манифесте: «Я не положу оружия, доколе ни единого неприятельского воина не останется в царстве моем!»
К июню 1812 года Россия располагала тремя армиями:
1-я армия генерала М. Б. Барклая де Толли — на петербургском направлении.
2-я армия генерала П. И. Багратиона — на московском направлении.
3-я армия — генерала А. П. Тормосова прикрывала киевское направление.
Наполеон с главными силами погнался за Барклаем де Толли, чтобы исключить соединение его армии с армией Багратиона.
Барклай же, оставив Дриссу, уклоняясь от контакта с Наполеоном, отступал к Витебску на соединение с Багратионом. Что же касается Багратиона, то его армия оказалась в критическом положении, ибо Даву занял Минск и отрезал ей путь на север. А с юга, наперерез Багратиону, шел Жером Бонапарт, норовя замкнуть кольцо окружения второй армии в районе Несвижа, но несколько задержался — Багратион ушел!
И 22 июня обе русские армии соединились в Смоленске.
Таким образом, первые надежды Наполеона разгромить поодиночке армии русских рухнули. Он утешился было надеждой вовлечь русских в генеральное сражение за Смоленск, но это также реализовать не удалось — русские войска каждый раз ускользали из-под удара! Призрак победы рассеялся. Война принимала (в полном соответствии с ранее составленным русским планом) затяжной характер, чего Наполеон более всего боялся. Растягивались его коммуникации, росли потери в боях, мешало дезертирство и мародерство, отставали обозы. И снова «Все шло по плану Барклая де Толли»! Следуя правилу: «Нс доставайся злодею!», русские повсеместно сжигали продовольствие и угоняли скот, а сами уходили в партизаны или в ополчение. По мерс продвижения таяли силы захватчиков, а силы русских нарастали!
Наполеон хотел было зазимовать в Смоленске, но… прокормиться за счет местных ресурсов было нельзя — все было уничтожено! А подвоз продовольствия из Европы был практически невозможен.
Здесь, в Смоленске, Наполеон попытался вступить с Александром I в переговоры через плененного им генерала П. А. Тучкова. Предлагая мир, он угрожал взятием Москвы, что «обесчестит русских».
Александр I на это предложение ответил… молчанием! Замечу, что аналогично он «отвечал» и на все последующие предложения такого рода, исходившие от Наполеона.
В ночь на 13 августа Наполеон, неожиданно для своих маршалов, приказал выступать из Смоленска на Москву, в погоню за русскими армиями, вероятно, в надежде подтолкнуть Александра I к заключению мира, полагая, что в противном случае он вынудит русских на генеральное сражение за Москву, все еще надеясь его выиграть!
Александр I подписал манифест о созыве народного ополчения, призвал дать общенациональный отпор врагу: «Пусть встретит он в каждом дворянине Пожарского, в каждом духовном — Голицына, в каждом гражданине — Минина!» В Москве его встречали несметные толпы народа и колокольный звон, возгласы «Умрем или победим!». Дворяне обязались поставить 80 тысяч ратников ополчения, а купцы пожертвовали 1,5 миллиона рублей.
К этому времени армия Наполеона проникла в глубь России на 600 километров, угрожая обеим столицам. За Смоленском до Москвы русские войска не имели больше опорных пунктов сопротивления.
К этому времени относятся следующие строки в «Записках А. П. Ермолова»: «Определено отступление 1-й армии из укрепленного лагеря. Июля 1-го дня возложена на меня должность начальника главного штаба армии. От назначения сего употребил я все средства уклониться, предоставляя самому государю, что я не приуготовлял себя к многотрудной сей должности, что достаточных для того сведений не имею и что обстоятельства, в которых находится армия, требуют более опытного офицера и более известного армии. Конечно, нетрудно было во множестве генералов найти несравненно меня способнейших, но или надобны они были в своих местах, или, видя умножающиеся трудности, сами принять должности не соглашались.
Я просил графа Аракчеева употребить за меня его могущественное ходатайство. Он, подтвердивши, сколько трудна предлагаемая мне должность, не только не ободрил меня в принятии оной, напротив, нашел благорассудительным намерение мое избавиться от нее, говоря, что при военном министре она несравненно затруднительное, нежели при всяком другом. Известно было, что он поставлял на вид государю одного из старших генерал-лейтенанта Тучкова 1-го (Николая Алексеевича), основательно полагаясь на опытность его, приобретенную долговременным служением. Государь, сказавши мне, что граф Аракчеев докладывал ему по просьбе моей, сделал мне вопрос: «Кто из генералов, по мнению моему, более способен?» — «Первый встретившийся, конечно, не менее меня годен», — отвечал я. Окончанием его разговора была решительная его воля, чтобы я вступил в должность. «Если некоторое время буду я терпим в этом звании, то единственно по великодушию постоянным ко мне милостям Вашего величества», — сказал я и одну принес просьбу: не лишить меня надежды возвратиться к командованию гвардейскою дивизиею, от которой показывался (так! — Ю. Р.) я в командировке. Мне это было обещано.
Итак, в звании начальника штаба армии состоял при главнокомандующем, который был вместе и военным министром, имел я случай знать о многих обстоятельствах, не до одного укрепления армии касающихся, а потому все, описываемое мною, почерпнуто или из источника или основано на точных сведениях, не подверженных сомнению».
Напомню, что бывший в ту пору военным министром Барклай де Толли исполнял обязанности командующего вооруженными силами России. Багратион же, подчиняясь ему как военному министру, не признавал его главнокомандующим, тем более что и первый и второй командовали, как вы помните, наверное, 1-й и 2-й армиями. Имевшиеся между ними разногласия привели к довольно грубой меж ними перепалке с взаимными оскорблениями. Искренне полагая, что «Великая армия Наполеона есть сущая сволочь», которую можно «шапками закидать», Багратион обвинил Барклая де Толли в сдаче Смол