Собственно, не столько древние афиняне осудили на казнь Сократа, сколько они сами вместе с Сократом были осуждены диалектикой на исчезновение во мраке ничто. Так происходит со всеми общественными организмами, допустившими диалектику в качестве мировоззренческой методологии и не понимающими подлинных интересов ее соавтора — демонов ничто. Расцвет диалектики в Германии начала XIX века завершился катастрофой двух мировых войн. Расцвет диалектики в СССР завершился его реальным и моральным обвалом. Кто следующий?
Поэтому познание сути диалектики, ее подлинных целей — главная философская задача нашего времени, логический императив самосохранения человека. «Познай диалектику и ты познаешь основную опасность, угрожающую тебе со всех сторон!».
Гораздо глубже распознал бытийную миссию Сократа Ф. Ницше, одна из жертв ничто, успевшая бросить в лицо своим палачам из ничто непонятую ими спасительную формулу-талисман для будущих жертв. «Что знаете вы о том, как сумасшедший любит разум..!»
В творчестве Ницше предстал «Сократ, узнанный впервые как орудие греческого разложения, как типичный decadent. «Разумность против инстинкта». «Разумность любой ценой, как опасность, подрывающая жизнь сила!».
Но Ницше здесь не вполне точен. Сократ не был чистым рационалистом, истовым поклонником и сторонником разума за счет жизни. Он открыто заявил, что философски разумная, осмысленная жизнь возможна лишь как умирание и приготовление к смерти, которая, по сути, есть выздоровление от скверной болезни под названием «жизнь». Но и разум, сам божественный разум, он препоручает даже не диалектике в бытии, а заботам ничто в Аиде. Счастлив, по Сократу, «человек, который на самом деле любит разум и проникся уверенностью, что нигде не приобщится к нему полностью, кроме как в Аиде». Не жизнь Сократ поработил разумностью, а жизнь и разум он подарил ничто и смерти в Аиде. Вот манифест этого высочайшего дара мудреца!
1. Несравненную радость будет испытывать человек после смерти, попав в Аид, «ибо он будет совершенно уверен, что нигде в ином мире не приобщится к разуму во всей его чистоте». Смерть содержит в себе самый совершенный и чистый разум, с которым человек уже никогда не сможет разлучиться.
2. Смерть лучше, интересней, содержательней, чище, богаче опыта жизни, ибо сколько сверхопытных мужей склонили перед нею выю и предали себя ее попечению. Сократ с любопытством ожидает приобщения к этому неведомому ему опыту смерти.
3. Смерть всех мудрее, ибо она хранит в себе знания всех ушедших под ее покровы мудрецов, и Сократ сгорает от нетерпения встретиться с ними.
4. Смерть милосерднее всех, ибо она безоговорочно и безусловно прекращает все телесные и душевные страдания людей, оберегает от ударов судьбы, защищает от общественных, семейных и личных невзгод. Поэтому Сократ с благоговением ждет смерти как акта высшего милосердия.
5. Смерть справедливее всех, ибо она неподкупна и независима от человеческих воздействий и судит всех по их подлинной ценности на весах истины. Поэтому Сократ мечтает быть осужденным именно смертью, полагая, что именно в ней он встретит подлинную справедливость и правосудие.
6. В смерти есть высшая истина, какая только может быть доступной человеку; она очищает нас от безрассудств тела и страстей души, делая нас настолько чистыми сущностями, что мы можем без помех слиться с материей истины. Поэтому смерть для Сократа — наикратчайший и правильный путь к истине, путь, на который нас выводит в жизни диалектика.
7. Мертвые непосредственно общаются с богами, которые всегда к ним благосклонны, ибо они — часть божественного достояния. Несмотря на горести прежней жизни, мертвые всегда относятся друг к другу хорошо и благочинно, ибо теперь им не из-за чего конфликтовать; остались лишь блаженное дружелюбие и благорасположение. Сократ, естественно, стремится побыстрее присоединиться к блаженному большинству.
8. Наконец, смерть настолько увлекательней любого земного приключения, что, узнав о ней, у человека пропадает всякое желание путешествовать в этом мире. Не случайно смерть стала той целью и гаванью, куда устремляется корабль бытия, жизни и каждого человека.
Ну, как после таких рассуждений не возлюбить смерть? Как вообще после таких знаний о смерти не стыдно просто жить? Так что Ницше совершенно не прав, полагая, что Сократ пожертвовал жизнью ради разума. Нет, жизнь и разум он посредством акушерской диалектики передал демону ничто.
Хотя у Ницше есть догадка о подлинном преступлении Сократа. В своей этике жестокости Ницше выделяет три ступени развития этой его любимой ценности. Вначале богу приносят в жертву самых ценных и любимых людей — детей-первенцев; затем в жертву богу приносятся самые ценные силы жизни — ее инстинкты. И наконец, люди жертвуют Богом ради ничто. «Пожертвовать Богом за Ничто — эта парадоксальная мистерия последней жестокости сохранилась для подрастающего в настоящее время поколения: мы все уже знаем кое-что об этом». Сократ был нераспознанным предтечей этой высшей ступени жестокости, на которую можно было взобраться с помощью его ложновопросной и истинно безответной и безответственной диалектики.
Но Ницше, как всегда, не высказывает свою мысль до конца, вернее, не соединяет ее с началом, т. е. сам руководствуется инстинктом не жизни, а смерти. («По словам Алкмеона, люди погибают потому, что не могут соединить начало с концом…»). Осталась еще конечная четвертая ступень жестокости, возвращающая нас к началу мира. Остается принести в жертву Богу само ничто, распять его на кресте разума, дабы оно воскресло и воссияло бытием, жизнью без жестокости. Нужно саму жестокость принести в жертву самой себе. Но этот план коренится уже в замыслах Творца, который будет исправлять, исцелять земную жизнь. (Естественно, не по диалектике, а по закону Святой Троицы.)
Ф. Ницше очень точно распознал разрушительный смысл диалектики: «Я считаю диалектику симптомом декаданса; например, в самом знаменитом случае: в случае Сократа».
Для Ницше Сократ — это старый плебей, увидевший деградацию афинской аристократии в ее зародыше. И он вонзился в их исчезающее благородство клыками своей двузубой диалектики. Диалектическая ирония Сократа как бы говорила: «Не притворяйтесь здесь передо мной! Мы все здесь равны в своей порочности и ничтожности!». Равны рабы и аристократы, ибо как нет раба без аристократа, так и аристократа мет без раба. Мы связаны единой цепью скрытой порочности. Все мы братья по греху, лицемерию, лживости, по ненависти к свободному уму. Именно диалектика сделала подобные рассуждения не только возможными, но она и узаконила их. Диалектика требует единства противоположностей. Противоположность аристократов и рабов все видели и знали, а вот их скрытое единство вывел наружу с помощью диалектики лишь Сократ.
С помощью диалектики Сократ разоблачал, прежде всего, умственную нищету аристократов, иронично и хитроумно издеваясь над ними. Например, говоря благородному «Ты мудрец», и если тот не возражал, Сократ затем требовал от пего доказательств своей мудрости. Мнимый мудрец, начиная доказывать, запутывался в аргументах и в итоге оказывался хуже невежды. Аристократы забыли о том, что нельзя доказать недоказуемое, ибо их мудрость, мужество уже были удостоверены созданием афинского государства, законов, победами в войнах. Нельзя доказывать правомерность жизни, ее ценностей перед лицом демона диалектики и ничто, не сознавая того, что они в их системе координат уже заранее осуждены. На подобные вопросы Сократа нужно было отвечать так, как отвечала его жена, Ксантиппа, или же потребовать от вопрошателя доказательства того, что вопросно-ответная диалектика ведет к истине. Ведь доказательство невиновности, следуя диалектике, автоматически становится доказательством виновности, ибо так требует принцип единства противоположностей.
Если упростить процедуры акушерской диалектики, то ее можно представить в следующем виде. Человеку говорят, что он глупец, требуя в то же время доказать обратное; причем, весь груз доказательств возлагают на подозреваемого и обвиняемого. Ясно, что обвинитель в таких случаях всегда одолеет обвиняемого. Сократ смеялся прямо в лицо жертвам своей акушерской диалектики, требуя от них невозможных доказательств: «А не то смотрите — я увлекусь и введу в обман разом и себя самого, и вас, а потом исчезну, точно пчела, оставившая в ранке жало». Очень хорошее сравнение, разоблачающее подлинный смысл диалектики. Ужалить и улететь, скрыться под формой следующего вопроса!
Выродившиеся афинские аристократы, мечтая о тирании, не заметили того, что они сами стали хуже «рабов по природе» (Аристотель), т. е. интеллектуальными иждивенцами. Если «рабы по природе» могли воспринимать мысли других людей, но не могли иметь собственных, то эти выродившиеся господа были неспособны и на это, глотая собственные фекалии, которые Сократ бросал им лопатами в лицо, проводя свои вечера иронии и диалектики.
В конце концов, они поняли смысл иронии и диалектических издевательств Сократа и приняли меры: они вынудили Сократа доказывать свою невиновность с помощью своей же диалектики. Увы! Доказательство не состоялось, демон сбежал, а речи Сократа в суде уже мало напоминали собой диалектические рассуждения. Например, в ответ на обвинение в развращении молодежи Сократ довольно беспомощно говорит своим обвинителям: а сами вы никого не развращали?
Хотя ради истины нужно сказать, что доказательство виновности Сократа стало фактически доказательством виновности диалектики и ее соавтора — демона. Но последний с судебного процесса скрылся, верно полагая, что здесь его советы, подсказки, пророчества и волшебство не сработают. И Сократ в полной мере испытал на самом себе коварство столь излюбленной им акушерской диалектики: она так и не смогла помочь ему родить спасительную мысль.
Жертвенная участь Сократа превратила диалектику в царицу наук, и даже — философии. Было и немало критиков диалектики; но никто из критиков не обратил серьезного внимания на ее соавтора — демона, участие которого в ее создании предопределило ее разрушительный характер. Не обращают внимания и на то, что одержимый демоном Сократ стал вождем мирового содомизма, который твердо проводит курс на развращение молодого бытия