[2]. С тех пор диалектика стала верным и надежным орудием ничто, посредством которого оно планомерно собирает свой смертельный урожай на нивах бытия. Бытие же, не сознавая действий этого паразита, засевающего его поля плевелами, постоянно поддерживает с ним связь, творя, созидая для него новые генерации жертв.
Определенные личные качества Сократа сделали его фигурой, наиболее подходящей для того, чтобы стать воплощением, живым выражением символа и знака вопроса в его чистом виде, обособленном от возможных ответов. Все это было бы прекрасно и впечатляюще, если бы на пути этого воплощения не состоялась трагедия. И она не могла не состояться.
Сократ стал трагическим воплощением символа вопроса, выразителем трагического содержания вопроса вообще, вопроса как такового, не имеющего ни ответа, ни просвета, ни привета, ни завета. Но вопросов как таковых не бывает, ибо они всегда связаны с ответами, определяются ими. Вопрос зависит от целостной субстанции обсуждаемых предметов, являясь лишь частью их содержания. Жизнь и мысль как целое есть ответ, первичный довопросный ответ всем будущим вопросам, вопрошаниям и вопрошателям. Вопросы же, оторванные от этой целостности жизни и мысли, становятся бродячими, проклятыми сущностями — демонами, страдающими голодом безответности и безответственности. Демон в данном контексте — это и есть вопрос, оторванный от своей почвы и своей плоти. Поэтому для демонов нет и не может быть ответов. Никто не хочет демонам отвечать, и никто не хочет за них отвечать. И тогда они свои безответные вопросы передают выбранным для этого философствующим жертвам, закрывая от их взора наличие абсолютных, безвопросных ценностей жизни и мысли, дискредитируя эти ценности. Для достижения подобных целей они оказывают всяческую помощь в создании наукообразных форм оправдания своего демонического пиратства. Диалектика — одна из форм такой наукообразной дискредитации мысли и жизни как абсолютных ценностей.
Возможны абсолютно-утвердительные суждения-ответы, снимающие всякие вопросы, превращающие вопросы в разновидность ответов. Суждение «Бог есть все» не допускает вопросов о себе, ибо его «все» уже ответило на все возможные вопросы еще до их появления. Поэтому Соломон считал людей, сомневающихся в Боге, безумцами. («Рече безумец в сердце своем: «несть Бога» (Пс. 13, 1). Декартовский принцип: «Я мыслю, следовательно, я существую» тоже не допускает относительно себя никаких вопросов, ибо он предшествует вопросно-ответным формам размышлений, являясь абсолютным ответом без вопроса. Вопросов без ответов не бывает, а вот ответы без вопросов есть, как есть и ответы, недостойные вопросов. Вопрос — обособленная и обособившаяся часть целого, не понимающая смысла этого обособления и пытающаяся восстановить порушенную связь с целым посредством диалектики. Целое же всегда является только Ответом, и только Ответом. И мысленным прообразом таких целостностей и ответов, заключающих в себе вопрошающего, вопрос и вопрошание, является именно философия или метафизика как главная ее часть. М. Хайдеггер в этой связи выразился — вопреки своей методе — предельно ясно: «Философские понятия, основные понятия метафизики оказались предельными понятиями, всегда заключающими вопрос о целом и одновременно захватывающими вопросом самого вопрошающего».
Нужно высочайшее искусство, умение различать вопросы и ответы, ибо многое, что является ответом, люди склонны воспринимать как вопрос и наоборот. Нужна величайшая осторожность при работе с вопросами, чтобы на помощь не поспешил безработный демон Сократа. Легко весь мир, Творца и все существующее превратить в вопросы, но чтобы найти ответы на подобные безответные вопросы нужен уже иной мир, иные мысли, иная философия.
В любом вопросе скрыта завязка трагедии, которая благодаря человеческой доверчивости и незнанию может стать реальной трагедией народа и всего человечества. Вопрос — самый опасный символ и знак. Сократ стал живым воплощением символа и знака вопроса; теоретическим выражением этого воплощения стала созданная им в соавторстве с демоном диалектика.
Но теперь эти суждения молено конкретизировать. Сократ является живым воплощением не просто символа и знака вопроса, а вопроса без ответа, безответного вопроса. А таковым является лишь один вопрос: «В чем загадка и суть смерти, ничто?». Поэтому в более определенном смысле Сократ есть живое воплощение безответного вопроса, вопроса как символа и знака смерти. Что выражает символ и знак вопроса сам по себе? Ответом служит трагически жертвенная жизнь и гибель Сократа.
Вопрос является необходимым элементом объективного знания, а «вопросно-ответная» структура мысли дает предельно общее логическое выражение динамики вещей. В силу абстрактности и всеобщности вопрос легко может отделиться от своих объективных оснований и стать орудием субъективизма. Множество вопросов вовсе ведь не означает множества мыслей.
Вопрос — не исходный, а конечный продукт развития знания, и начинать с него следует лишь в обучении, а не в исследовании. Вопросам всегда предшествует какое-то определенное знание, его категориальное обозначение. На этой методологической основе вырастает научная теория, в рамках которой только и возможна осмысленная постановка вопросов. Вопрос — орган теории, а ответ — ее логическая обязанность.
Однако вопрос и сам по себе имеет таинственный смысл, его символическая миссия загадочна и многозначна. Уже графический облик вопросительного знака «?», напоминающий аркан, свидетельствует о серьезных намерениях хозяина этого аркана. Но кто он?
Христианская мудрость утверждает, что первым вопрошающим субъектом мироздания был лукавый, ввергший людей в грех именно посредством вопросов. Вопрос — логическое орудие грехопадения, ибо в раю мыслящие существа обходились без вопросов. С тех пор вопросы растут в геометрической прогрессии, а способность людей отвечать на них в той же прогрессии ослабевает. Есть «вечные вопросы» жизни и мудрости, но нет «вечных ответов». Есть основные вопросы, но нет основных ответов. Вопрос всегда один, а ответов на него всегда предлагается множество. Тем не менее, трудно назвать вопрос, ответ на который звучал бы так убедительно, как и сам вопрос. Новые вопросы сменяют старые, и сами вытесняются еще более новыми вопросами, но не ответами.
В этом плане ясно, что вопросительные арканы забрасывает в бытие ничто. Оно ставит под вопрос соответствие человека своему бытию и предлагает ему отказаться от него, и вкусить опыт жизни в небытии. Своими бесконечными вопросами небытие, как крюками, цепляется со всех сторон за бытие. Поэтому человеческие ответы на вопросы нужны не людям, не бытию, а силам небытия. И в данном аспекте «запутаться в вопросах» означает «спутаться с небытием».
В бытии нет и не может быть вопросов, ибо уже сам факт бытия есть перво-ответ на все возможные вопросы небытия. Вместе с бытием каждая форма и каждое существо получают свое призвание и свое назначение, т. е. получают ответы на все необходимые для них вопросы. Так что инициатива вопрошания исходит не от бытия, а от того, что его не имеет или теряет. Чем меньше бытия, тем больше вопросов. Поэтому ответом на все вопросы должен быть вопрос о сути вопроса вообще. И на вопрос ничто «А почему бытие именно такое, а не иное?» бытие обязано ответить «А почему ему быть иным, а не таковым?». Такие вопросы должны сами «отпадать» туда, откуда они пришли, т. е. в небытие. Такие вопросы провокационны в своей сути, ибо в них выражается паразитизм небытия. Высшее не обязано отвечать низшему, а низшее обязано не спрашивать у высшего. Высшее может ответить низшему, а низшее не может не отвечать высшему.
В этом плане вопросомания есть род наркотика, псевдодуховности, предшествующих вырождению бытия в псевдожизнь. Современного человека нужно отучать от вопросов и приучать к искусству ответственного бытия. Пифагор не позволял своим ученикам вообще открывать рот три года, полагая, что осмысленный вопрос раньше поставить нельзя. Народная поговорка гласит, что спастись можно: «От черта — крестом, от медведя — пестом, а от дурака — небытием». Та же мудрость поговорок утверждает, что один дурак может задать столько вопросов, что и сто умников не ответят. Таков первый аспект философии вопроса, связанный с его зависимостью от небытия.
Но в вопросе запечатлевается и аспект его зависимости от Вечности, Абсолюта. Вечность тоже ставит под вопрос бытие человека, но для нее несоответствие здесь в том, что человек не реализует в бытии свои потенциал вечности. Бытие — лишь часть вечности, отпавшая от целого; поэтому все бытийное должно помнить о полноте целого, ибо вне перспективы и связей с вечностью оно становится местом ссылки человека, где он отбывает «срок», дожидаясь падения греха. Вот почему и небытие имеет вопросный доступ к бытию и к его обитателям.
Вечность ставит вопросы, а человек отвечает на них своей жизнестойкостью, вертикальной устремленностью своей сущности и своего духа. Собственно и человеком он остается до тех пор, пока сохраняет вертикальное состояние своего духа и разума.
Английский историк Р. Дж. Коллингвуд обнаружил «логику вопроса — ответа» в самом центре общественной жизни. Не только человек, но и культуры и цивилизации представляют собой уникальные ответы на столь же уникальные вопросы мира. А. Тойнби развил эту логику до уровня общественной структуры «вызов-ответ». История есть последовательность цивилизаций, совокупность культур, представляющих ответы на вопросы природы, космоса.
Осталось лишь саму историю понять как ответ и отзыв на неизвестный вопрос и вызов вечности. Сказанное верно даже относительно материи, представляющей собой вопрос, вызовом, ответом и отзывом на который является человеческий разум, сознание. По крайней мере, так говорит нам символическая философия Сфинкса.
Вопрос обозначает собой тройную развилку пути развития, соединяя в своей неопределенности уровни неба, земли и подземного мира. Поэтому в поисках ответов нужно предварительно уяснять объективные первоистоки вопросов. Казнь Великого Вопрошателя, Сократа во многом обусловлена его космическим нигилизмом, его недооценкой вопроса о том, откуда все же берутся вопросы. Не нужно спрашивать чашу с ядом о том, что в ней находится, ибо в ответ она молча вынудит вопрошателя испробовать ее содержимое.