— И российские правители были марионетками в системе мирового заговора? — сделав наивное лицо, и явно подыгрывая Питеру, спросил профессор.
— Все эти барковские… — поперхнувшись и закашлявшись, начал Питер, — все они за последние пятнадцать лет развалили здесь все, что можно было развалить… Успех политика оценивается не его намерениями, а его достижениями. Они имели намерения что-то построить… А внушающий уныние результат, мы видим. И они все на свободе, а не в тюрьме. Поэтому я не исключаю… В смысле заговора. Не исключаю. Они представляли какую-то силу. Что такое функционирующая демократия? Самоорганизация народа. Не парламент и всеобщие выборы, которые у вас тут сейчас проводить просто невозможно… Миллионы дураков не могут избрать одного умного. Демократия — самоорганизация народа, нации… А теперь? Форма самоорганизации должна быть другая. Зачем было брать формальную демократию греческого полиса, которого давно нет? Значит нужно искать другие формы демократии! У вас была своя демократия, когда выходили на поле и орали, перекрикивая друг друга. Там было ясно — какого князя призывать — все вместе в походы ходили…
А теперь? Ты знаешь этого, которого тебе по телевизору предлагают? Значит, надо другие формы демократии искать. То, что сейчас есть — это навязывание и манипулирование. Ничего больше. Они провалились во всех своих намерениях. Меня поражает — я приехал в Москву для переговоров с коллегами с Лубянки и в метро вижу толпы беспризорных детей. Каких-то спившихся попрошаек — причем повсюду. Не только на вокзале, но на Тверской… Этим властям вообще народ не нужен! Повымрут. Сдохнут сами…
Реформаторы думают, что уедут потом на Запад. Но это их глубокое заблуждение — Западу они без системы не нужны. Они наивно думают, что Запад их назначит надсмотрщиками. Американцы в качестве надсмотрщиков в Россию своих сынков вам пришлют. Незадачливых, из числа тех, у кого там, в Америке, дела не очень. Я видел такое в бывшей ГДР. Они выкинут всех местных и своих назначат. Им своих неудачников надо куда-то пристраивать. Самое остроумное решение — своих оборванцев перенести в Россию. Так оно и будет — увидите. Менеджерами повсюду будут их люди. Вообще, что-то такое просело, я не знаю, что там за кулисами. Но думаю, что-то вот-вот должно произойти.
— Вы думаете, события ускорятся? — спросил Нил, впадая в уныние.
— В Штатах усилилась борьба за власть, — жестко сказал Питер. — Евреи очень активизировались… Многие в Америке понимают, что белым с мусульманами нечего делить — ни те нас не хотят, ни мы их не желаем. Но мы лишены их решимости. Борьба носит объективный характер. Не потому, что евреи плохие или арабы нехорошие. С точки объективности истории кто лучше — покажет результат. Чья возьмет?
— А русские? — настаивал Нил.
— А что русские? Русские превращаются в колониальный народ, — отвечал Питер. — Еще пару лет назад у нас можно было говорить об остаточных явлениях какого-то страха или уважения к русским, а теперь, кроме презрения, ничего не осталось. Причем это презрение обернулось против и всей европейской социал-демократии. Потому как Россия скомпрометировала идеалы социализма. У меня такое впечатление, что все провалилось. И последние полгода в особенности.
— И скоро что-то грядет, — подытожил Нил.
Мужчины все говорили и говорили… А Татьяна блаженствовала…
И на каминных антикварных часах было уже половина четвертого утра.
“И скоро уже маленький Нил проснется”, — думала Татьяна.
— А не пора ли нам идти спать? — вдруг спросила она.
И почему-то подумала, что так и не выбрала для себя… с кем из них?
С Нилом или с Питером хотелось бы ей заснуть, чтобы и вместе проснуться?
Так и дошла она до одинокой своей вдовьей спаленки. Одна.
А ее мужчины, каждый засыпая в своей комнате — и Питер, и Нил, тоже думали о Татьяне.
И волны Средиземного моря бились о берег острова Занаду.
Леди Морвен
Лондон — Занаду
1997
Леди Морвен стояла на вертолетной площадке, и воздушные вихри, поднимаемые несущим винтом старого доброго “хью”, картинно, как в рекламном клипе модного шампуня, развевали ее волосы.
Голова пилота в гарнитуре, надетой поверх форменного кепи, нетерпеливо выглядывала из форточки.
— Ну, мальчики, ведите себя здесь паиньками, не ссорьтесь, скоро прилечу, привезу гостинцев, — поправляя разметавшиеся волосы, говорила Татьяна дежурные слова прощанья.
Мальчики — Нил, Питер и маленький Нил-Ро — выглядели натужно приветливыми. Им тоже было грустно прощаться.
Только улетавший с Татьяной профессор Делох смотрелся неподдельно веселым. За неделю пребывания в Занаду он вдоволь наговорился, и теперь его вновь ждали его кафедра в университете и коллекция старых книг и икон в домике на Беркенсдэйл-стрит. Home, sweet home!
— А может, задержишься еще на пару дней? — без надежды на положительный ответ спросил Нил.
— Нет, дорогой, не могу, дела в офисе накопились, поеду с врагами воевать, — бодро ответила Татьяна и еще раз улыбнулась, обводя прощальным взглядом своих любимых мужчин.
— At the office, where the papers grow, she takes a break, drinks another coffee, and she findes it hard to stay awake, it just another day, doo, doo, doo… — весело и к месту пропел вдруг Нил-старший из старой любимой песенки.
— So sad, so sad, sometimes she feels so sad, — другой строчкой из этой же темы и в тон Нилу пропела Татьяна, не смахивая пробежавшую по щеке слезу…
Гейл Блитс с Вадимом Барковским в это же время только в другой части европейского континента тоже поднимались в воздух в своем фирменном, разрисованном цветами “Свичкрафт Корпорэйшн”, вертолете.
Два дня рыбалки на острове Мэн максимум, что могли позволить себе эти два джентльмена.
Они летели в Лондон, где в Морвен-хаусе должны были встретиться с Ее величеством — госпожой Бетриббс, презентативным и номинальным воплощением верховной власти Ордена иллюминатов.
Встреча предстояла непростая.
Гейл Блитс собирался сделать леди Морвен решающее предложение, и от ее ответа зависела теперь судьба миллионов людей: как они будут жить дальше — бедно или богато, ложиться спать сытыми или голодными, учить своих детей в университетах или отпускать их из дома, не дав им ничего, кроме родительского благословения…
— Предстоит нам драчка, Вадим, хорошенькая драчка за свой кусок жизненного пространства, — задорно подмигнув, сказал своему спутнику Гейл Блитс, — и если рыжая леди окажется на нашей стороне, то все в нынешнем мироустройстве может перемениться в нашу пользу, мы раскачаем лодку и соберем свою прибыль с тех, кто пожелает нам заплатить за то, чтоб мы ее не раскачивали.
— А Петти, Макмиллан и Цорес, ты думаешь, они будут пассивно взирать на то, как ты разыгрываешь карту рыжей вдовушки? — спросил Барковский
— Я так думаю, что они уже предприняли как минимум две попытки взять ее под опеку, друг мой, и особенно радеет Цорес, дабы заполучить свой семейный бонус, если выдаст вдову за своего придурка, сынка недоделанного, — ответил Гейл, перекрикивая вой вертолетной турбины.
Машина пролетала над морем.
Сверху, с высоты трех тысяч футов, высокие волны казались мелкой зыбью, что, бывает, пробегает по уличной луже от свежо подувшего из-за угла ветерка.
А вдали уже маячил белый мел высокого обрывистого берега.
Англия!
— Через полчаса будем в Лондоне, сэр, — просунув голову в приоткрытую дверцу, доложил командир.
Гейл молча кивнул, не отрывая взора от поверхности неспокойных вод, невольно любуясь солнечными бликами миллион раз, в каждом гребне волны отраженного дневного светила.
— Послушай, Вадим, а какие есть хорошие русские писатели? — вдруг спросил своего приятеля Гейл Блитс.
— Ну-у-у, — неуверенно протянул застигнутый врасплох Вадим Барковский, — разные есть хорошие, мне, например, Паустовский нравится, Куприн, Гаршин…
— Ну, так ты дай команду секретарям, чтоб вызвали этого Паустовского с Гаршиным к нам в головной офис, — сказал Гейл, не отрываясь от иллюминатора, — я хочу, чтобы они книгу в России написали про “Свичкрафт” и про наши программы развития вообще…
Вадима взяла легкая оторопь.
— Да вообще-то они померли давно, и Паустовский, и Гаршин, и Куприн, — сказал Барковский, удивленно глядя на своего визави.
— Так чего ж ты мне голову морочишь? — спросил Гейл с легким раздражением в голосе.
— Я не морочу, ты меня спросил, кого из русских писателей я люблю…
Дальше до самого Лондона летели молча…
Леди Морвен принимала гостей в кабинете. Разговор был трудным. Каждое неловко вырвавшееся слово или неверно понятая фраза могли иметь своим последствием судьбоносные изменения мирового финансового климата, измеряемые миллиардами и еще раз миллиардами долларов. Поэтому она принимала гостей в кабинете. Здесь лучше думалось.
Она давно заметила это, что если она сидела за столом своего покойного мужа, то мысль работала лучше. Колдовство? Может, под креслом лорда Морвена лежал камень, взятый из Стоун-Хэнджа? И разве сама она — не колдунья?
— Мы будем говорить прямо, без обиняков и без ненужных прелюдий, сударыня, — начал Гейл Блитс, едва они расселись каждый на своем месте — она во главе т-образного стола, а ее гости по левую и по правую руку.
Татьяна сосредоточенно кивнула.
— Нам известно, что группа нефтяников во главе с Макмилланом и Цоресом склоняют вас заключить с ними итоговый конкордат, закрепленный браком с наследником старого Джейкоба Цореса… И это именно так, мадам, и не пытайтесь отказываться, мы знаем совершенно достоверно…
Татьяна и не пыталась возражать. Она напряженно слушала, как слушала своих оппонентов царица Эсфирь на знаменитом полотне великого голландца.
— Вам предложили конкордат под процент и гарантии вашего пожизненного пребывания в статусе главы Капитула, но это означает полный конфликт и несовместимость с теми обещаниями, что вы здесь же, в этом же кабинете, давали нам с господином Барковским еще полгода тому назад…