– Что именно вы хотите с ним сделать?
– Проверить, на самом ли деле он умер.
Смотрительница фыркнула.
– Тут все мертвые.
– Надеюсь.
– Ну, можете оставаться столько, сколько захотите. Вряд ли кто-нибудь решит потревожить этот народец. Но не делайте ничего эдакого, хорошо? Босс иногда заходит и может заглянуть сюда. Так что ничего эдакого.
– Ну конечно, ничего эдакого, – пообещал я.
Шесть трупов лежали пирамидой. Прошло две недели с тех пор, как я во второй раз убил Девлена Майля. Трупы люто смердели. Смерть раскрасила их в гнусные гнилостные цвета. Скользкая кожа болталась на мясе и легко отслаивалась, когда я пихал трупы, сбрасывал на пол, чтобы добраться до Майля в самом низу. Зубы вываливались из открытых ртов, рассыпались по полу, будто горох. Один мертвец протяжно и мокро пукнул, но это нормально для мертвых такого возраста. И все-таки здорово, что я пошел сюда натощак.
Сердце колотилось барабаном. Сейчас я все увижу. И все докажу.
Тело Майля было в лучшей форме, чем остальные. Для двухнедельного гнилья выглядело здорово. В тусклом свете лампы и не скажешь, пожелтел он или нет. Но досталось ему крепко. Куртку разорвало и сожгло, из плоти еще торчали куски взорвавшегося фос-резервуара.
Я узнал Девлена только по внушительному родимому пятну на лице. Я только что встретил человека с отрезанным лицом. Кому и зачем нужно отрезать человеку лицо? Не для того ли, чтобы прилепить кому-то другому?
Я повернул голову трупа и увидел. Совпало очень хорошо, оттенки кожи почти не отличались. Но размер немного подвел. Кожа тянется до известного предела. Вдоль едва заметной линии изменился угол щетины. Черт возьми, я был прав. Я и в самом деле убил Девлена Майля. Человек с взорвавшимся светострелом просто носил чужое лицо.
Колокол зазвонил в моей голове в последний раз. Все один к одному.
– Саравор, – выговорил я в туманную темноту.
Я хотел бы ошибаться, но последняя надежда на ошибку разлетелась вдребезги.
У человека есть масса причин сменить лицо. Мароло Накомо сменил свое, потому что жаждал юности. Убийца, носивший лицо Девлена Майля, наверняка был профи, хотел стереть прошлое, движением скальпеля убрать из истории свои грехи. А Майль стал дешевым источником телесных частей, гниющим в бедняцком склепе.
А ведь не так уж просто набрать профессиональных убийц, не желающих быть узнанными.
Здесь воняет Саравором. Он вернулся, обтяпывает дела в моем городе, но теперь не просто штопает обратившихся. Они у него теперь делают грязную работенку – несомненно, часть большой интриги. Он подрядил не-Девлена-Майля на убийство Левана Оста взамен за лицо, потому что вел переговоры с «малышами», а отколовшийся Леван Ост мог навести на Саравора. А если Накомо прятал Око Шавады в подвале, то теперь оно – у Саравора.
Если не считать Глубинных королей, оно просто не могло попасть в худшие руки.
Я оставил тела на полу и взбежал вверх по лестнице. Скверно бросать их так, но тащить гниль назад, на стол… бр-р.
Саравор – это жуть. Он пугал меня и тогда, когда я платил за его услуги. Признать этот страх – не трусость, как не трусость и бояться приливной волны. Саравор – мощь и гений. И садизм. Когда он тягался с Малдоном, и его сила плескалась внутри моего черепа, я сделал немыслимое: я позволил Саравору и его серым детям забрать у Малдона толику мощи Глубинного короля. Крошечную частичку сущности того, что составляло Шаваду.
А в той частичке было много силы.
Когда я вел Сокола с кладбища, мои руки тряслись. Надо было хорошенько подумать – а значит хорошенько выпить. Я завернул в бар и хлестал бренди до тех пор, пока бар не закрылся, и меня не выпроводили на улицу. Была глухая ночь, смог не рассеялся, так что я шел домой сквозь плотное серое облако, пока не уткнулся в перекресток.
Если свернуть налево, то еще пара поворотов – и я дома. Нынче у меня роскошный дом. Большой. Я не был там уже две недели. Я нанял служанку, и она живет там одна, будто зажиточная, но покинутая любовница. Поворот за поворотом – и я снова в офисе. Уже за одиннадцать, слишком поздно для того, чтобы бросать вечернюю выпивку. Но если учесть, когда я начал…
Страх и возбуждение отхлынули, подступила усталость. Большая кровать в доме пустая и холодная. Вряд ли служанка подложила туда грелку. А в офисе тепло. В общем, все очевидно.
Я поднялся по лестнице со всей осторожностью, на которую способен пьяный мужлан весом в три сотни фунтов. Мне не нравится вонь ламп на китовом жире, так что я зажег свечи. Свет от них теплее. Малдон уже оставил список на моем столе и уж точно разошелся вволю: медная проволока, канистры, дерево, бронзовые трубки. Плюсом к этому набор инструментов, пара окуляров с линзами, какие используют «таланты», оборудование для кузни и дюжина нарезных ружейных стволов. Конечно, все нетрудно достать, но ружейные стволы чертовски дорогие. А мысль о кузне под моим офисом, да еще о постоянно пьяном Малдоне в ней…
Я вздохнул и потер пересохшие больные глаза. Можно было бы подумать, что Малдон оборудует ткацкий станок света или что-то похожее, но когда Шавада вторгся в разум Глека, то забрал способность плести свет. Не знаю, почему, но драджи умеют плести свет не лучше, чем наши колдуны – запускать психочервей. Может, близость к свету не совместима с настолько темными тварями? Трудно сказать. Малдон – единственный спиннер, оказавшийся в такой ситуации.
Да, список покупок моего безумного недо-ребенка уж больно небезопасен. Я-то закуплю все нужное, пусть дитя потешится вволю и хоть чем-то займется, но пусть возится не здесь, а в моем доме. Нельзя рисковать офисом. Я написал бумажку для бухгалтерии. Пусть найдут приличных мастеров и выдадут им нужную сумму. Если Малдон увлечется хоть чем-то, глядишь, не станет кончать с собой.
Я зевнул. Эх, где ты, молодость? День беготни по лестницам и тяжелого питья стал жутко утомлять. Я выбрался из доспехов и при том ужасно лязгал.
Не знаю, сколько попыток предпринял Малдон. Я видел две. Однажды он повесился на потолочных балках в кладовой, но веревка была короткая и шею не сломала, а потом Малдон обнаружил, что ему не очень-то и нужно дышать. К тому времени, как я нашел его и обрезал веревку, бедняга чуть не свихнулся окончательно от скуки и отчаяния. Во второй раз он порезал себе кисти и забрызгал кровью все мою ванную. Но тут уж я не сомневался в том, что паршивец выживет, сколько бы он ни пачкал мои полотенца. Глеку досталась скверная жизнь: бесконечное детство, изуродованное слепое тело и только память о былом могуществе. Если я смогу игрушками развлечь и увлечь его – ну, и то хорошо.
– Я думал, ты сегодня уже не явишься, – с порога заявила Валия. – Ты что, специально тут грохотал?
В моей голове еще шумела выпивка, и при Валии я сразу ощутил, насколько я потный и смрадный. Наверное, сшибает крепко.
– Ты что здесь делаешь? – осведомился я.
– Работаю, – огрызнулась она, но потом добавила уже спокойнее: – Амайра снова захотела спать на кухне. Девочке одиноко. Я читала ей книжку.
– У нее комната в моем доме, но Амайра почему-то не хочет там оставаться.
– А ты не понимаешь, почему ей хочется быть здесь, а не в холодном пустом доме?
Я проигнорировал вопрос.
– Она слишком маленькая, чтобы околачиваться здесь по ночам. Ее нужно отослать туда, где ей обеспечат будущее.
Валия укоризненно поглядела на меня. Неважно, в каких ты чинах, чего добился в жизни. Женщина посмотрит с укоризной, и непременно захочется исправиться и извиниться. Известное дело: достоинство мужской жизни измеряется женскими взглядами.
– Рихальт Галхэрроу, ты не сделаешь ничего подобного, – указала мне Валия. – Мне очень нравится девочка, и я очень разозлюсь, если ты ушлешь ее. А в особенности, если ты ушлешь ее настолько пьяным. Когда ты спал в последний раз? Твои глаза красней Риоки.
– Глаза отдохнут, когда сдохну, – буркнул я.
От выпивки я становлюсь сварливым.
– Ну, слова крутые. Но какой с тебя толк, если свалишься от усталости?
Как же раздражает эта чертова правота, когда ею тычут в лицо!
– Прости. Не стоило мне ворчать. Трудный день, – промямлил я.
– Ты что-нибудь ел?
Я смутился на мгновение, но выпивка – хорошее подспорье уверенности в себе.
– Уже слишком поздно, чтобы приглашать тебя на ужин, – брякнул я и тут же понял, насколько Валия устала, какие у нее мешки под глазами.
Упс, не ожидал – на ее щеках заиграл легкий румянец, заметный даже под копной рыжих волос.
– Ах ты, засранец, я не приглашаю тебя на ужин. Тебе нужно поесть и поспать. От тебя никакого проку, когда ты спишь на ходу. Давай, вставай.
Я не встал. Она права. Тело будто налилось свинцом от усталости. Все казалось таким далеким и мутным, будто я смотрел сквозь подзорную трубу не с того конца. Валия ухватила меня и помогла выбраться из кресла.
– Иди и жди в столовой!
Я сделал, как приказано.
Время идет странно, когда не спишь. Минуты незаметно ускользают, проваливаются в никуда, вдруг бац – и провалился целый час, а ты стоишь на месте и смотришь в пустоту. И непонятно, то ли в самом деле заснул, то ли потерял способность мыслить и ощущать себя. Я мог сидеть в том кресле и минуты, и часы – но не чувствовал этого.
Затем явилась Валия с подносом, заставленным едой, какой обычно потчуют умирающего родственника. И к ней чай. Гребаный зеленый чай. Я не стал жаловаться. Валия не обязана меня кормить. Это не ее работа. Была не ее, во всяком случае.
Я ел и говорил. Я рассказал про Девлена Майля и Мароло Накомо, все про Саравора. Я рассказал Валии то, что не рассказывал никому: про драку с «малышом» на пороге Машины Ноля, про то, как Саравор получил власть надо мной и как я откупился.
– Ведь Саравор вылечил майора Ненн, когда ее ранили на Двадцать Третьей станции? – тихо спросила Валия.
Я кивнул.
– Тогда он безопасен для нее, – заключила Валия. – Если он лечит в обмен на что-то, если заключает сделку – то не имеет власти над вылеченными.