Все-таки, наш маршал – не бессердечная сука. В глубине души и она переживает за своих людей.
– Да, я понимаю. Они застигли нас неподготовленными. Но что будет, если они попытаются и сегодняшней ночью? У нас есть ваша бригада боевых спиннеров в защищенной Цитадели, и они попытаются сбить снаряды прежде, чем те достигнут города. Мы можем предупредить людей, они спрячутся в подвалы.
– Первая бомбардировка может быть одной из многих, – угрюмо заметила Давандейн. – Быть может, сегодняшней ночью снаряды посыплются сотнями. А может, и тысячами. Может, пока по нам всего лишь пристреливаются. Вы об этом подумали?
– Маршал, думать об этом – не моя работа. Моя работа – следить за тем, чтобы люди не склонились к культам Глубины. Если люди поверят в то, что вы неспособны их защитить, они обратятся к тем, кто пообещает защиту – пусть обещания и зиждутся на песке. Сегодня я поймал одного предателя. Или мы даем людям надежду – или скоро для обращения их в веру Глубины не понадобятся и «невесты».
Давандейн задумалась.
– …Да, нужно, чтобы люди услышали правильное. Надо, чтобы все главные новостные листки были на нашей стороне, дали городу хорошие новости, – задумчиво выговорила она. – Да, мы скажем людям, что наши спиннеры остановили половину снарядов. Наполним новости рассказами про детишек, спасенных из руин храбрыми добровольцами. Мы сделаем людей благодарными нам, покажем, что они нуждаются в нас.
Сильная женщина, но слишком уж гордая. Смерть горожан сильно уязвила Давандейн.
Обманывать людей – опасная тактика, но надо отдать должное прагматизму нашего маршала.
– Я позабочусь об этом, – пообещал я. – Дайте мне печать Цитадели, и листки новостей будут рассказывать то, что мы хотим услышать.
– Печать Цитадели? Вы хотите разрешения на вседозволенность?
Мне не очень понравился ее тон.
– А разве его у меня нет? – осведомился я.
Маршал посмотрела мне прямо в глаза. Я ей тоже. Давандейн знала, что такое на самом деле «Черные крылья», знала о моей связи с Вороньей лапой. Этот секрет доверялся каждому очередному маршалу Границы. Давандейн знала, что моего хозяина лучше не просить о помощи. Мольбами на него не подействуешь.
Она выдвинула ящик огромного старого стола и швырнула мне кусок бронзы с гербом Цитадели.
– Займитесь. Но как только печатные прессы допоют свою песенку, печать должна быть у меня.
– Нам нужно знать, откуда летят снаряды и как их посылают к нам, – указал я.
– Я собрала все патрули, какие могла, и отправила в Морок, – сухо проинформировала маршал. – Но это как искать потерянный волосок в овечьем стаде.
– У вас же Гарлинг Штрахт в городе? – осведомился я.
Гарлинг был лучшим разведчиком на Пограничье. Он редко бывал в городе, но я недавно встретил его в баре.
Давандейн кивнула.
– Скажите ему, пусть едет в Хрустальный лес. Часть осколков взорвавшихся сфер походит на горный хрусталь. А он редко встречается в Мороке. Хрустальный лес – фиксированная точка, но она глубоко. И там бы я смотрел в первую очередь.
– Я позабочусь об этом, Галхэрроу, – пообещала она.
Ну, пусть она и хотела показать, что не нуждается в моей помощи – все же услышала и запомнила мои слова. Наша Давандейн не любит принимать помощь, пусть и в виде сомнительной догадки про Хрустальный лес. Надо же поддерживать репутацию сильной независимой женщины. Однако я думаю, я единственный дал ей хоть какую-то зацепку.
– А вы получили ответ от Леди Волн? – меняя тему, спросил я.
Леди Волн была единственной из Безымянных с постоянным местом жительства и единственной, способной и в самом деле откликнуться на мольбу о помощи. Наверняка же маршал отослала ей письмо.
– Обычный ответ, – покачав головой, сказала маршал. – Жрецы говорят, она в спячке. Я не представляю, какая спячка может быть у Безымянной. Но будить ее из-за пары сотен мертвых горожан князь Пайра отказывается наотрез. Как обычно, мы предоставлены сами себе.
– Конечно, – согласился я. – Мы всегда – сами по себе и рассчитываем только на себя. Даже когда Безымянные здесь.
13
День выдался холодным, но дождь перестал. Хоть что-то хорошее для тех, кто разбирает завалы и вытаскивает трупы.
Откуда-то я знал, что рассвет принесет покой. Ужас пришел ночью, а солнце покажет, что обычная жизнь продолжается, в точности такая, как раньше – по крайней мере, для тех, чьи дома остались в целости. Нужно печь хлеб, прочищать сточные канавы, карманникам нужно резать кошельки, а банкирам – считать чужие деньги.
Конечно, сразу появились паразиты, торгаши и мошенники, наживающиеся на страхе. Я дал Кассо и «галкам» четкое указание: не терпеть малейшего пораженчества и смутьянства, и никаких споров. С утра я наведался в четыре крупнейшие типографии, проверил, что они собираются выпускать, и велел сменить заголовок «УЖАС С НЕБЕС» на «ДРАДЖИ ПРОМАЗАЛИ 52 РАЗА». Это неправда, но зачем правда новостям? Издатель застонал, когда я приказал сжечь пять тысяч свежеотпечатанных листков, но я живо объяснил ему, что значит «пособник пораженца» в терминах «белых камер» и конфискации имущества.
Расследование застопорилось. Все говорили только про летящую с неба смерть, но мне-то надо искать пропавшее Око Глубинного короля. Хотя я теперь и знал, кто взял Око, и хотя Кассо изо всех сил пытался унюхать Саравора, толку с того было не больше, чем от гончей на бойне.
К ночи в голове опять застучало, будто свинцовым молотом. Обычное дело, но необычно то, что по мне это стало видно.
– Ты выглядишь так, будто тебя протащили сквозь ад, – заметила Валия. – Найти тебе какое-нибудь снотворное?
– Никаких снадобий и тоников, – буркнул я и посмотрел на пурпурную кайму вокруг ногтей.
Я надеялся, что она сойдет. Она не сошла. Вот дерьмо.
– А как насчет кое-чего посильнее? – осведомилась Валия и вытащила бутылку водки с парой стаканов. – Ее делают в моем родном городе. Думаю, со всеми этими огнями с неба новая партия придет нескоро. Надеюсь, тебе понравится.
Валия уселась напротив меня, налила, и мы выпили. Водка была мягкая, отдавала лимоном. Мы пили, а заодно обговорили несколько способов подобраться к Оку Шавады и Саравору, отвергли все эти способы, а в середине беседы я вдруг понял, что разговариваю с Валией как с равной.
– Знаешь, Рихальт, – спустя некоторое время сказала она, – ведь эта бомбардировка заставляет задуматься.
– Меня-то она, наоборот, заставляет отбросить мысли. Потому что очень не хочется думать о том, что за ней стоит. Что ты имеешь в виду?
– Ну, кое-что, – нерешительно выговорила она.
Она умолкла. Не хватило решимость высказать важное? Не понимаю, что эдакого важного она может сейчас преподнести.
Она положила ладонь на мою руку.
По женским меркам, у нее немаленькая ладонь – но лишь в половину моей. Такая бледная кожа, искусные татуировки змей вьются по кисти над грубыми поблекшими черепами, вбитыми в мою толстую шкуру.
Такая теплая ладонь.
Меня так не касалась женщина с тех пор, как сожгли мой мир – с тех пор, как мы с Эзабет лежали вместе в лютом холоде Сердца Машины. Я подумал о тогдашней Эзабет, и не о женщине с поддельным милым лицом семнадцатилетней девочки, растопившем мне сердце, а об изуродованной, с багровым следом ожога на одной стороне лица, с сеточкой морщин у глаз. Она была единственным, кого я по-настоящему полюбил – не считая, конечно, пойла в бутылке. Я онемел, сдавило глотку.
– Скоро стемнеет, – заметила Валия.
– Стемнеет, – подтвердил я.
– Думаешь, та песня опять придет – ну, с небесными огнями? Люди теперь так их называют.
– Не знаю. Надеюсь, нет, – рассеянно заметил я.
Если бы снаряд был один, или парочка, или даже дюжина, я бы надеялся всерьез на то, что это разовая диверсия. Но ведь запустили двадцать семь, и снаряды летели с завидной регулярностью. То есть метода отработана, стрельба налажена.
– Заставляет задуматься, – повторила Валия.
– О чем?
– О том, что мы в любой момент можем умереть. Удар, вспышка, одно мгновение – и нас нет. Это ведь заставляет взглянуть на прошлое по-иному.
У нее такие яркие, живые глаза. В них нет и тени смерти или страха. Я перевернул ладонь, чтобы накрыть пальцы Валии своими. Ее ладонь будто создана для того, чтобы лежать в моей.
– Из этой жизни никто не выбирался живым, – промямлил я.
Убогая острота, но в голову не пришло ничего лучшего.
– Это заставляет задуматься о выборе. О том, как мы проводим время – и как бессмысленно его теряем.
Я ничего не сказал. Я понимал, что следовало бы, но не сказал. За четыре года боль от смерти Эзабет нисколько не ослабла. Четыре года знания, что она еще где-то там, погребена в свете. Я подвел ее, позволил уничтожить себя и ничего не смог сделать ради ее спасения. Я глушил себя работой и выпивкой. Глупо воевать с памятью. Тнота всегда говорил мне забыть и идти дальше. А как?
Я отдернул руку.
– Тебе лучше идти, – буркнул я.
Молчание.
Затем Валия поднялась и пошла. Открыв дверь, она оглянулась, будто хотела что-то сказать на прощание, но я отвернулся, и дверь закрылась.
Быть может, навсегда.
14
Я боялся ночи.
– Иди в подвал и оставайся там, – сказал я Амайре.
Она обиженно посмотрела на меня. Только последний болван злит девочек-подростков. Мужчины не сделаны в расчете на их ярость. Нам не выдержать.
– Я не люблю быть внизу. Там странно воняет и холодно.
Я мог бы предложить ей идти в мой заброшенный нелюбимый дом, но лучше затевать лишь те драки, которые хотя бы в принципе можешь выиграть.
– Я дам тебе одеяла. Там, внизу, безопасней. Я не могу защитить тебя от падающих с неба штуковин, а дом может.
– А если дом упадет на меня?
– Тогда я тебя откопаю.
Обещать детям – дурацкая идея. Взрослые знают, как рушатся сотни обещаний, потому что обстоятельства меняются, а обещание всегда дается в расчете на текущий момент. А дети помнят обещание хоть через семь адов и заставят тебя исполнить, свяжут сильней, чем цепями.