л Границы, и это мой город. Это сборище разойдется!
Она тронула коня, и «драконы» двинулись вместе с ней – как раз когда мой Сокол убедил последнего мешавшегося человека убраться с дороги. Мой рассудок захлестнул дикий панический страх.
– Назад! – забыв про почтение, титулы и осторожность, заорал я. – Уводите людей отсюда! Будет кровь!
Лицо Давандейн перекосилось от ярости – ни дать ни взять, горгулья на коне.
– Я не отдам власть над городом этим фанатикам, – прошипела маршал.
Ко мне двинулся ее «дракон», тип почти моих размеров, но вдвое моложе.
– Не делайте этого! – крикнул я.
Но маршал во главе своих кавалеристов уже вклинилась в толпу.
– Маршал Границы, город принадлежит людям, и принадлежал им всегда, – загрохотал Тьерро.
– Маршал, пожалуйста! – прошипел я. – Вам тут не выиграть.
Давандейн заколебалась. Я чувствовал ее страх, ее потрепанную гордость, ощущение того, что власть ускользает из рук. Маршал посмотрела на меня, и в ее глазах я увидел панику. Годы лжи и угодничества облетели пустой шелухой, и пришло понимание: маршал Давандейн – всего лишь одна из толпы. Просто право рождения и способности чуть приподняли ее над остальными, выстроили вокруг башню, откуда маршал привыкла свысока глядеть на мир и верить легенде о себе, которую сама же и придумала.
Толпа гудела. Неделя смертного ужаса довела нервы до предела. Люди горели и умирали, и вот вдруг явилась женщина, ничего для них не сделавшая, и принялась угрожать тем, кто и в самом деле помог. Сам по себе каждый человек может быть очень умным, но собери вокруг него толпу – и он меняется. Он становится чертовски, невозможно тупым.
И все полетело в тартарары.
Из толпы грохнул светострел, «дракон» схватился за глотку и выпал из седла. Тьерро попытался успокоить толпу, закричал, призывая к миру – бесполезно. Солдаты отвечают на угрозу так, как их учили. Под огнем они повели себя, как на войне. Командир встал на стременах и выкрикнул приказ атаковать. Испуганные и разозленные, «драконы» рванули вперед, будто желали прорубить дорогу сквозь батальон врагов, а не справиться с одним-единственным идиотом. Сверкающие в свете защитной сетки сабли взлетели и опустились. Раздались пронзительные крики, визг, стоны – детские, мужские, женские. «Драконы» прорубили просеку в пятьдесят ярдов прежде, чем орденская стража сплотилась вокруг Свидетелей.
– Хватит! Уходите! Не стрелять! – крикнул Тьерро.
Но пролитая кровь уже ударила в головы. Половина стражников услышала лишь последнее слово. По «драконам» дали залп из светострелов. Заржали кони, закричали люди. Солдаты удвоили усилия. Чтобы устранить угрозу, требовалось пробиться к Свидетелям на лестнице. Давандейн пошла вперед со своими «драконами».
– Дух милосердный! – прошептала Ненн.
За «драконами» будто тянулась дорога, замощенная искалеченными телами. «Драконы» несли потери, но они были в тяжелых доспехах, на больших боевых конях, с внушительным оружием – и, сбившись в плотный строй, продвигались к цели. Они прорубали путь к Свидетелям, не глядя на то, кто стоял на пути – женщины ли, дети ли. «Драконы» исполняли волю командира и защищали его так же, как Светлый орден – своих вождей.
– Остановитесь! – взревел Тьерро – то ли своей страже, то ли маршалу и ее солдатам.
Забрызганный кровью жеребец капитана «драконов» ступил на лестницу. Капитан занес саблю.
У изувеченного Свидетеля лопнуло терпение. Он поднял руки – и капитана вышибло из седла. Подключились и другие Свидетели. Среди «драконов» беззвучно ослепительно вспыхнуло – раз, другой и третий. Дико заржали раздираемые на части кони и люди. Они превращались в ошметки, и на толпу лился теплый дождь. «Драконы» замешкались, и тут вперед выступил Тьерро. Его глаза сияли белым светом, от тела исходили пары фоса. Мантия сгорела и открыла грудь, изуродованную буграми чудовищных шрамов, затянутую неестественно гладкой безволосой кожей.
– Маршал Границы, вы не оставили мне выбора, – глядя на Давандейн и оставшихся солдат, загрохотал он.
Маршал лежала рядом с мертвым конем. Лицо и волосы Давандейн были залиты кровью. А Тьерро, похоже, был на грани. Его лицо исказила ненависть, с пальцев тек фос. Если бы он захотел, то стер бы Давандейн в порошок.
– Маршал, это больше не ваш город!
Она уже поняла это сама. Лучшие солдаты мертвы, спиннер погиб. Она медленно встала – такая крохотная, бессильная среди кровавого месива, неспособная поверить в случившееся, принять поражение. «Дракон» подхватил ее, усадил в седло позади себя. Вместе с ней удрали с площади у Шпиля уцелевшие солдаты. В Цитадели маршал собрала оставшиеся силы, верные лично ей, и бежала из города на запад, к Леннисграду. К рассвету на Цитадели появился новый флаг: силуэт женщины в золотом поле. Эмблема Светлого ордена.
Наверное, мне следовало что-нибудь сделать. Или хотя бы попытаться. Но я всего лишь громила с мечом и кучкой наемных головорезов. Потому я сидел, пил и глядел на то, как оставшиеся офицеры пригласили Высокого свидетеля Тьерро в Цитадель и объявили Свидетелей Защитниками Валенграда.
16
Я собрал своих людей и объяснил им, что произошло и как обстоят дела в городе. После своего представления со светом и щита, Свидетели сделались Защитниками Валенграда.
Генералы остались лояльными Давандейн и удрали вместе с ней. Они сочли неблагоразумным рисковать карьерой и положением лишь потому, что ветер подул в другую сторону, и оставаться в осажденном городе. Полковник Коска, стоявший на площади у Шпиля во время стычки с Давандейн, остался старшим офицером, встретился с Тьерро, и они решили временно разделить правление. Они отправили гонца к великому князю с просьбой назначить нового маршала. Тьерро не стал заходить далеко и объявлять себя хозяином Границы. Он дипломатично решил дергать за нитки из-за кулис.
На улицах царило ликование. Хотя погибли люди и их тела стыли в подвалах, назначенных под морги, население отчего-то чувствовало себя освобожденным и с нетерпением ожидало ночи и щита над городом – будто попытки Светлого ордена сбить снаряды стали великой победой. Хотя почему нет?
Мой народец трезво оценивал ситуацию. Мы с Тнотой, Кассо и Малдоном сели с несколькими бутылками вайтландской огненной воды и попытались определить нашу стратегию. Валия сидела рядом и пила чай.
Я напряженно и долго подумал, а потом объявил:
– Наша ситуация не изменилась. Око Шавады – наша главная цель. Пока оно не вернулось на место, мы будем за ним охотиться. Что будет с городом, зависит от реакции великого князя. Скорее всего, он назначит нового маршала – наверное, Херриха с Три-Шесть. Если нет, то Нгойю с Четвертой станции. Так или иначе, наша работа – вернуть Око.
– По крайней мере, теперь людей выпускают из города, – заметил Кассо.
Он запыхался и вспотел. Глаза были похожи на глаза загнанной крысы.
– А, так ты хочешь убраться отсюда? – осведомился я.
– Бомбардировка не кончилась. Я подумываю об этом.
– Если хочешь – убирайся, – сказал я. – Против воли я держать никого не стану. Ты мне в верности не клялся.
Тот смутился, потом нехотя выдавил:
– Ну, я пока тут. А там посмотрим.
Я кивнул, налил стопку и подтолкнул, чтобы подъехала через стол к Кассо. Ха, люди лучше всего помнят вот такие мелочи. Верность проще купить стопкой водки, а не жалованьем или воззванием к чувству долга.
Когда село солнце, Кассо встал и смущенно объявил: «Мне нужно идти». Он хотел своими глазами увидеть собрание перед Шпилем. А из кармана торчал желтый шарф. Кассо еще стеснялся надевать его перед нами. Я смолчал. Что тут поделаешь? Мои тоже начинают верить очевидному.
Зазвучала песнь Морока, за ней – сирены. Начался обыденный ночной кошмар. Мы смотрели в окно на раскинувшуюся над городом сеть, сверкающее переплетение звезд среди тьмы. Большинство моих разошлось по домам, прятаться в подвалах вместе с семьями. Хотя сеть Свидетелей и задержала большинство снарядов, три все-таки прорвали защиту и взорвались в городе. Мы с Валией и Тнота посмотрели на гигантское переплетение в небе, на тысячи сверкающих огоньков, а затем вернулись к камину. Отчего мы не пошли прятаться в подвал? Наверное, из обычного твердолобого упрямства. Затем Тнота захрапел в кресле, и остались только мы с Валией.
– И какой план на завтра? – спросила она. – С чего нам хотя бы начать?
– Может, устроим себе каникулы? – предложил я и улыбнулся – похоже, впервые за много дней. – Уберемся из города, пока тут все не выкипит досуха? И куда бы нам направиться?
– Я слыхала, что стоит посмотреть висячие сады на Пайре, – сухо заметила Валия.
Да, неловкость между нами еще осталась. Валия неторопливо выдернула две из трех шпилек, удерживавших ее волосы собранными в пучок, встряхнула головой – грива рассыпалась по плечам – и принялась расчесывать пальцами спутавшиеся кудри. Я смотрел. Пытался исподтишка, конечно, но она заметила.
И дело было не только в ее лице, в ленивой волне волос, а в том, как она сидела – в плечах, в шее – в том, как она двигалась, дышала, как управляла собой и всем вокруг. В ее уме, решимости, достоинстве…
– Э-э, оно того не стоит, – одернув себя, выговорил я. – После плавания на Пайр болеть будешь целую неделю. А с садов что-то стекает в воду, и все смердит. Сады-то красивые, но лучше там заткнуть нос.
– Не знала, что ты путешественник.
– Родители хотели, чтобы я повидал мир. Я побывал во всех городах-государствах. Плавал в Гиспию, смотрел на города Искалии. Даже наведался в Ангол.
– Ангол мне нравился, – заметила Валия. – Конечно, сперва надо привыкнуть к каннибализму.
Она улыбнулась, и я сказал себе, что в другой жизни, где никто не искалечил бы нас, я бы мог полюбить Валию. Я встретил ее, когда перестал спать, и она всегда была словно не в фокусе, скрытая за зимне-серой пеленой. А теперь я ясно видел ее в тусклом огне свечей.
– А на самом-то деле, почему ты приехала сюда? – спросил я. – Остермарк далеко. Ты же оставила семью, друзей. Почему ты застряла здесь, у расколотого неба и бесконечной войны?