– Убей… меня, – прохрипела туша так медленно, что я смог понять слова.
В голосе звучала непомерная боль. Когда Глубинных королей, наконец, раздерут в клочья, в аду им придется долго отвечать за все. Ох, как долго. Но это еще не повод жалеть раздувшуюся тварь, швыряющую камни в мой город. Я поджег длинный фитиль гранаты и сунул ее в одежду твари. Та не достанет – руки слишком раздулись и не гнутся в локтях.
Я засвистел – подал сигнал. Мы с Ненн и Штрахтом снабдили зажженными гранатами всех «певцов» и побежали к лошадям. Капитанский конь удрал, и потому мы со Штрахтом рванули к Соколу. Тот фыркал и дергался, бил копытом, но не удирал. Славный коняга. Я заскочил в седло. До драджей уже рукой подать, но их косматые полу-пони полу-яки явно предназначались для долгого марша по Мороку, а не для лихих атак. Сокол обгонит драджей и с двойной ношей.
– Поехали! – крикнул Штрахт.
Ненн ждала нас, а попутно заряжала пистолет и глядела на драджей, а потому заметила и крикнула: «Ложись!».
Но опоздала.
«Малыш» горел. Пламя пожирало его ногу и хвост и уже отъело половину лица. Но колдун стоял всего в двух десятках футов от нас, и его ярость горела жарче магии, увечившей его тело. «Малыш» собрал остаток сил и швырнул в нас заклятие.
Засвистел рассекаемый воздух. Заклятие ударило в Штрахта. Магия должна была рассечь его пополам, а потом прикончить меня. Но я остался жив: заклятие взорвалось на Штрахте и будто разлетелось в щепы, отразилось и окатило самого «малыша». Того почти разорвало пополам, покатило по земле, словно тряпичную куклу.
Сокол встал на дыбы и заржал. Я судорожно ухватился за поводья. Штрахт, принявший заклятие колдуна драджей, непостижимым образом остался жив. Но времени расспрашивать не осталось. Драджи подходили. Наши солдаты уже отступили, остались лишь я с Ненн да Штрахт. Я схватил его за предплечье, помог вскарабкаться на коня. Но Штрахт все равно не справился – без стремени, но с доспехами и старостью на плечах.
– Ну, давай же! – взмолился я.
Я уже порядком устал, и мне не хватало сил затащить его. Ненн взвела пистолет и перестала усмехаться.
А от ее глаз потянулись по щекам две кровавые дорожки.
– О нет! – выдохнул я.
– Галхэрроу, спасибо! – выговорила она голосом сухим и древним, будто пропыленный склеп. – Я думал, ты мне наделаешь бед. А ты услужил: прекратил обстрел.
У меня замерзло нутро. Вот он, самый дерьмовый из кошмаров наяву. Ненн направила пистолет на меня.
– Как насчет сделки? – осведомился Саравор и криво ухмыльнулся.
Ненн в жизни не смогла бы глядеть на людей с такой злобой. У нее на такое не хватило бы дерьма внутри.
– Скажи мне, как заполучить силу Светлой леди, и я позволю твоей безносой подруге жить и служить мне.
Минута – и верховые драджи уже поравняются с нами.
– Только попробуй тронуть ее – сдохнешь! – прошипел я.
– Пустые беспомощные угрозы. Жаль. Я полагал, что ты умрешь с бо̀льшим достоинством. До свидания, капитан Галхэрроу.
Я вздрогнул. Палец Ненн лег на крючок – но нажал не сразу. В глазах Ненн еще оставался проблеск ее прежней, а руки тряслись. Она еще боролась, пыталась высвободиться.
– Я прикончу тебя, – прошипел Саравор, и затем голос Ненн выкрикнул: – Рихальт, скачи!
Пистолет начал опускаться, грохнул, выбросил облако дыма, и Сокол рухнул. Он упал набок, выбросил меня на хрустальный пень и придавил Штрахта. Мне распороло лицо, срезало кусок кожи. От удара перехватило дыхание. Когда я опомнился, Ненн уже мчалась галопом в хрустальный лес, прочь от драджей.
Когда драджи поравнялись с нами, бухнула первая граната и разнесла «певца» в клочья. Спустя несколько секунд грохнула вторая, за ней третья. Драджи замедлили шаг. Чародеи явно были гораздо важнее нас. Но молочная плоть продолжала фонтаном взмывать в воздух. Прекрасная новая музыка с ударными и гаммой мокрых шлепков.
Гимн нашей самоубийственной победы.
– Ну, по крайней мере, мы их остановили, – сказал я.
– Это уже что-то, – согласился Штрахт.
Он вытер окровавленный тесак. Пешком нам не удрать от кавалерии драджей. Она уже тут. Штрахт с недоумением посмотрел вслед Ненн, слишком растерянный и поглощенный мыслями о близкой смерти, чтобы задавать вопросы.
– Как ты сумел остановить магию «малыша»? – спросил я.
– Чтоб я сам знал. Черт возьми, Рихальт, мы трупы.
Я посмотрел на драджей. Те остановились и глядели на то, что осталось от «певцов». Наверное, прикидывали, можно ли спасти раздувшихся уродов. Но место, где те сидели, теперь походило на разделочный стол в мясной: сплошной ковер из ошметков плоти и костей. Я глянул на край хрустального леса и увидел Тьерро со светострелом в руке.
И почти вздохнул с облегчением. Ненн с солдатами уже подъехали к нему. Тьерро смотрел на меня.
– Да, думаю, мы уже трупы, – согласился я.
Забавно, но перспектива отдать концы меня вовсе не угнетала.
Я кивнул Тьерро. Лучше уж умереть, чем попасть к драджам. Те отведут нас к своим хозяевам, а Глубинные короли изуродуют нас, превратят в оружие против наших же людей. Но сперва нас станут мучить. Очень долго мучить.
Говорят, когда финал уже близок и неизбежен, перед глазами проплывает жизнь.
Они врут.
На человека обваливается то, что он не доделал в жизни, что упустил. Я упустил ушедшую в свет Эзабет Танза. Я отдал Саравору Ненн. Все, что я делал, не имело смысла и ничего не изменило.
Тьерро прицелился в меня. Я глубоко вдохнул, посмотрел на луны. Пустая ночь. Их не видно. Но трещины в небе на месте, святятся белизной и бронзой. Несмотря на весь их кошмар, пожалуй, они не так уж и безобразны. Не так уж и плохо для последнего в жизни пейзажа. Тьерро – отличный стрелок. Свинец полетит мне точно в голову.
Я ждал. Небо рокотало. Приятно было бы думать, что оно так скорбит о моей кончине. Но это гребаное злое небо, которому на все начхать.
Треснул выстрел. Штрахт пошатнулся, закатил глаза и испустил дух. Ну что, моя очередь. Я посмотрел на Тьерро. Он снял шляпу и отсалютовал мне двумя пальцами, затем взвалил на плечи дымящийся светострел и ушел в хрустальный лес.
– Ублюдок! – прорычал я.
Затем я воткнул меч в песок, вытащил последний пистолет. Драджи уже мчались ко мне. Делать нечего. Плен хуже смерти.
Я прижал ствол ко лбу.
Спустил крючок.
25
Курок щелкнул.
Осечка.
Вокруг забегали драджи, тыкая в меня копьями и плюясь. Я швырнул одному в голову ублюдочный пистолет. Бессмысленный жест – пистолет отскочил от шлема. Но потом я заревел, изобразил ярость и попробовал сдохнуть в бою, выдернул меч и принялся махать налево и направо. Дурная работенка, утомительная и грязная. Тут не до выпадов, финтов и терций. Бей себе и отскакивай, работай ногами и руками, все на инстинкте. Клинок со свистом резал воздух. Я улучил момент, рубанул по налокотнику, стараясь снести кисть, вышиб сноп искр. Но добить не удалось. Ублюдки осторожничали, кружили вокруг, их становилось все больше. Никакой возможности пробиться в Хрустальный лес.
– Чего ждете, уроды? – рявкнул я и ударил по древку копья.
Драдж проворно отдернул его, вывернулся и ткнул мне в панцирь. Восемью дюймами выше, и попал бы в незащищенное лицо. Но скоты явно не хотели меня убивать.
Наверное, стоило пропороть себе мечом глотку.
Древко хряснуло по предплечью, в руку плеснуло лютой болью, раскатилось от пальцев до плеча – и меч выпал из онемевшей ладони. И тут драджи бросились.
Мне в лицо врезался кулак в тяжеленной латной перчатке, разодрал щеку и рассек губы. Потом я уже не считал и не отличал сыпавшиеся удары. Но их определенно было слишком уж много. Чтобы свалить меня, хватило бы гораздо меньшего. Бам, и перед глазами заплясали звезды. Бам, и земля хряснула мне по лицу. Бам, и что-то с хрустом сломалось. Наполовину ослепший, я потянулся к поясу, чтобы вытянуть большой нож, но драдж отшиб мою руку и стукнул в голову, потом еще раз и еще. За кулаками последовали сапоги, бам, бам, бам.
Солдаты рычали и взвизгивали, пинали и топтали.
К тому времени, когда мозги перестали трястись в черепной коробке, меня уже со связанными щиколотками и запястьями тащили в лагерь драджей. В середине лица пульсировала боль – наверное, опять сломали нос. Во рту полно крови. Она же в глотке, в носу и в склеившейся бороде. Один глаз почти заплыл, на голове слоями вздувались синяки и шишки. Да, я сейчас красавчик. Даже симпатичней обычного.
Я выкашлял кровь, сплюнул на песок. Не так мне следовало помереть. Кретин с мечом в руках, победи или умри. Как-то так. Тяжело думать, когда мозги дрожат, будто желе. Бренди бы сейчас. Или сдохнуть. Да что угодно лучше, чем так.
А еще Ненн с еще кровавыми слезами на щеках. Мать твою. Сукин ублюдок Саравор. Забрал мою Ненн.
Рядом присели два драджа – пожилые уже твари, давно измененные, с безносыми серыми лицами и черными глазами без век, больше похожие на рыб, чем на людей. У одного метка Акрадия прямо на лбу. Теперь я знаю, кто учинил бомбардировку. Ну и что мне с того?
Когда боль в голове немного унялась, я осмотрелся. Печальное зрелище. Драджи затянули меня в свой лагерь, а вместе со мной еще двух пленных, взятых ранеными. Один, кавалерист, был на последнем издыхании. Судя по ране в боку, он не протянет и часа.
Вторым, к сожалению, оказался Бетч, со ступней, вывернутой под невозможным углом, с осколками кости, торчащими сквозь сапог.
В такие моменты мне всегда хочется пожаловаться на то, какая все-таки сука наша жизнь – даже и в том, что жаловаться на нее глупо и бессмысленно.
– Мы все еще живы, – прошептал Бетч.
Его голос дрожал и срывался. Он посмотрел на кровь и почернелое мясо на месте моего лица, но, похоже, не увидел, в какую развалину меня превратили драджи. Бедолага искал повод хоть для какого-то проблеска надежды.
Я ему повода не дал. Мы очутились в кошмаре, и чем дальше, тем будет хуже.