Но я уже успел набраться так, что малдоновы тирады меня нисколько не затронули. Голос у него стал вовсе детский, тоненький, и пищал он забавно. Хотя честно скажу, что я в общем-то понимал, какое творю дерьмо – но когда зальешь глаза и душу, унижение нипочем. И можно притвориться веселым циником.
– Иди и доставай сам.
– Ты что, и в самом деле решил задрать лапки кверху и скулить, как тебя обидела тетя жизнь, когда вокруг горит гребаный мир?! – пронзительно заорал Глек. – Бедненького отравил Морок, и все, можно забить! Женщину он утратил, скажите на милость! Миру плевать на то, что ты, мать твою, обронил по дороге!
– Кто ты такой, чтобы попрекать меня? Ты сам все сдал и сложил лапки! – огрызнулся я.
– Ты хочешь знать, что потерял я?! Я даже сдохнуть не могу! Я не могу прикоснуться к женщине, и не только потому, что навсегда малолетка. У меня, разрази тебя гром, нет гребаных глаз! Ты четыре года ешь себя поедом из-за пропавшей, так ее перетак, великой любви. А мне вечность торчать в этом изувеченном теле размером в крысу. Да, я хотел покончить с собой, но не получилось, и теперь мы вместе. Еще недавно тебе, трусливый эгоистичный пьянчуга, хотя бы хватило мужества вырезать слова на собственном мясе. Ты посчитал важными эти слова. Мать твою, сейчас для нас самое важное – эти десять канистр фоса! Иди и найди их! Есть б я, разнеси меня кобыла, мог плести фос, если б я только мог вот так щелкнуть пальцами, как раньше, и…
Он щелкнул пальцами – и между ними проскочила крохотная искра. Малдон застыл, разинув рот. Я тоже.
– …Ты только что генерировал фос, – медленно произнес я.
– Не знаю, – растерянно промямлил Глек, в момент забывший гневные речи.
Он защелкал пальцами, но больше ничего не получилось. Я глазел.
Наше увлекательное занятие прервало хлопанье крыльев.
– Скажи мне, что все изменилось, – попросил я ворона. – Скажи, что Давандейн ушла, а Саравор явился и попросил, чтобы его повесили.
– Все в прежнем дерьме, – прокаркала фальшивка. – Но есть и новенькое. Галхэрроу, у Цитадели для тебя персональное послание.
Я нахмурился. Ворон принялся чистить перья, словно послание лично мне на самой Цитадели было чем-то пустяковым, повседневным и ненужным. Я нацепил желтый капюшон, вышел наружу и подошел к перекрестку. Оттуда ясно виднелись неоновые слова на стене. Сначала: «Галхэрроу – здание суда». Затем они сменились словами: «Тебя – на ребенка».
36
Такое трудно считать ловушкой. Она подразумевает неожиданность, внезапную обманную атаку. Но меня не заманивали обещанием. Мне просто предложили сделку. Выбор.
Завыло небо Морока. Затем грохнуло – ударили пушки на стенах. Наверное, маршальские войска пошли в атаку. Пушки не били залпами, не сменяли друг друг, а трещали вразнобой. Неопытные пушкари.
Я задумчиво смотрел на кровавые буквы. Взошли только две луны: полная интимно пунцовая зазывающая Риока и успокаивающая густо-синяя убывающая Клада. Солнце клонилось к западу, и небо у горизонта пылало лимонно-оранжевым огнем. Настолько яркого заката я еще не видел.
Луны не просто отражали солнечный свет, они пылали так, что на чистое, без единого облачка небо было трудно смотреть. Даже погода против меня. «Таланты» в Шпиле уже начали работу, их обожженные пальцы уже снуют по станкам, плетут магию света, усталые глаза скрывают толстые окуляры.
Саравор будет там. Когда прольется вдосталь крови и Око Шавады напитается душами, Саравор обратит мощь Шпиля против Ока и получит то, чего хотел. И что тогда? Он оставит нас в покое? Заберет Город себе? Удерет через Морок, искать союза с Глубинными королями? Думаю, по большому счету это все равно. Даже если он и сбежит, Город уничтожат, перебьют людей, и я к тому времени, как Саравор уйдет отсюда, скорее всего, стану трупом.
Я глядел на огненные слова и думал. Если мне предлагают выкупить Амайру собой, значит ли это, что Валия мертва? Я стиснул кулаки. Они задрожали. Вот тебе хитрые схемы и приготовления, сети осведомителей, репутация, даже связь с Безымянным… В конце концов на тебе играют самым простым образом, и ты весь в их руках, потому что не можешь иначе. Мужчина, которому предлагают спасти ребенка. Спасение города, борьба с могучим колдуном, служба Безымянному – да пошло оно. Мне бы спасти сейчас хотя бы одну маленькую жизнь.
И плевать на все остальное.
Я тут один.
Хотя, как всегда, я плачусь себе в жилетку. Я не один. Она сказала мне в Мороке:
«Я встану рядом, я буду твоим щитом – но драться тебе придется самому. Иди и дерись. Я с тобой».
Может, сейчас самое время поверить в чудо? В то, что больше меня и всегда было больше? Черт, так хочется отыскать хоть щепоть надежды и крепко уцепиться за нее. Ведь Эзабет упрямо приходит в мои сны. А в последние дни очень многие видели ее: она указывала на восток, пока я был в Мороке, и стала указывать на запад как раз в то время, когда я поехал к Давандейн. Я молился Эзабет в чернейшие дни, а она тянулась ко мне. Не слишком ли убедительно и обширно для галлюцинации? Может, самое время поверить в нее?
А заодно и проверить, насколько крепка моя вера.
Пусть смилуются над Валенградом духи. А я пойду предлагать свою ничего не стоящую жизнь за Амайру. Она нужна им лишь как приманка для меня. Может, ее и отпустят. В общем, тут и думать не о чем.
– Ты куда? Галхэрроу, не глупи! – прокаркал ворон – но остался сидеть и спокойно глядеть мне вслед.
Пушки Давандейн работали как часы, отбивали барабанную дробь в густеющих сумерках. Легкая артиллерия на стенах – просто баловство в сравнении с наемными командами маршала.
Город штурмовали, но глядя на уличные толпы, сразу и не скажешь. Всех годного к призыву возраста собрали, сунули в руки оружие и отправили на стены, а молодежь и старики вышли из домов, глядели на небо и молились Светлой леди, будто не замечая угрозы. Но голоса и руки дрожали, а неровный, запинающийся выговор изобличал страх.
– Когда она придет? – спросил старик. – Должно быть, уже скоро.
– Великий князь падет на колени, – вдохновенно процитировала девочка-подросток. – Когда она встанет над городом, начнется эпоха нового порядка!
– Я видела ее! – выскочив из дверей, заорала женщина. – Я включила фос-трубки, и она явилась ко мне из света!
Я обошел безумцев и ускорил шаг. Но по всему городу я снова и снова слышал одно и то же. Мужчина встал на ящик и объявлял, что видел Светлую леди всего час назад, и она протягивала к нему руки. Мол, пришло ее время. Никто не хотел выказывать свой страх, выдавать остальным то, что армия у ворот занимает его гораздо сильнее, чем таинственные светлые духи.
Моя вера была сильней их веры.
Я так долго боялся Эзабет. Я думал о том, как подвел ее, о том, кем она посчитала меня, неудачника. Кем она вообще считала меня всю свою жизнь здесь? Мы были вместе меньше, чем горит свеча. Мы были безумны и счастливы, а будущее сулило только страшную смерть. А теперь я готов обменять свою жизнь на жизнь обыкновенного ребенка, уличной сироты. Ну, может, хоть тогда я почувствую, что могу спокойно посмотреть Эзабет в глаза.
Эзабет, будь со мной. Никогда ты не была мне нужна так, как сейчас.
Я шел к смерти, а предательский голосок нашептывал: она ведь понимала, что ты дерьмо, а искала утешения у тебя лишь от одиночества и отчаяния. Я гнал голос прочь. Хорошо бы перед смертью увидеть ее, еще раз взглянуть ей в лицо, такое поразительно красивое, хоть и изуродованное ожогами.
Хозяин паба выкатил на улицу бочку пива и угощал всех прохожих, словно пришествие Светлой леди было поводом для карнавала. Я почти соблазнился, но в последний момент решил воздержаться. Надо держать голову ясной. Само собой, меня прикончат, но не все же в Ордене совсем уж нелюди, пусть и марионетки Саравора. К чему им вредить Амайре, раз уж я сдался? Само собой, сделка аховая, но у меня бывало и хуже.
К тяжелому грохоту пушек добавился визгливый посвист светострелов, хлопанье мушкетов. Солдаты стояли по сторонам улицы, ведущей к суду, вытянулись по стойке «смирно», ружья на плечах. Ишь, почетный караул. Они не пытались схватить меня или остановить.
– Зачем все это? – спросил я у одного.
– Милорд, прошу вас, проследуйте в суд, – ответил он и при том даже и не посмотрел на меня, глядел прямо перед собой.
Из-под его шлема катился пот.
– Кто вам приказал стоять, как идиоты, когда враг штурмует стены?
– Милорд, проследуйте в суд, – повторил солдат.
– Я не лорд, – заметил я.
Он не отреагировал.
Двойная цепочка солдат тянулась до самой двери суда. Наверху стоял и глазел на меня Тьерро. Вот оно, новое обличье, всегда проглядывавшее из-под маски добродушия. Он ненавидел меня отвратительной, лютой ненавистью, с яростью, накаленной сильней, чем горящий трижды плетенный фос. Тьерро чуть не трясло. Он не просто ненавидел, он был воплощенной ненавистью. Тьерро оделся во все белое: белые фехтовальные брюки, длинные белые чулки, белые туфли с золотыми пряжками, белый колет и рубашка с жемчужной вышивкой, ворох белоснежных кружев. Правда, ворот потемнел от пота.
– А вот и ты, – изрек он. – Как все сходится. В последнюю ночь лакей Вороньей лапы увидит, как рождается новая сила.
А, пятнистый колдун решил сразу приветствовать меня, не вмешивая марионетку.
– Саравор, для тебя все свелось, в конце концов, к простой гордыне?
– Не «к простой гордыне», а к силе и власти. Дни Безымянных на исходе. Когда они проиграют битву Глубинным королям, то окажутся на коленях, и ты станешь моим им посланием.
Он вошел в суд.
– Эзабет, не оставляй меня, – прошептал я и пошел следом.
Пол судебного зала сверкал чистотой отполированной мозаики. В зал набились сотни солдат в кирасах из начищенной стали на ядовито-желтых мундирах. Все – с канистрами у пояса, светострелами на плече, по стойке смирно. Солдаты заполнили и галереи над залом, будто зрители на спектакле. Среди них было много тех, кто служил при маршале Венцере – лучших солдат Границы. Само собой, они пришли в Орден, когда тот смог защитить Город от небесного огня. Доказательство веры для них написали огромными яркими буквами в ночном небе. С чего бы им не уверовать?