Сказать им, что ли, что и Хозяин его определить не смог? Хотя — нет. А ну как Нифонтов с ним без меня беседовать будет и про этот момент упомянет? Не думаю, что Костяной царь будет рад узнать о том, что кто-то (а именно я) рассказал постороннему человеку о его слабости. Ведь неспособность определить колдуна в пределах собственного царства — это именно она, слабость.
И это при том, что повелитель мертвых изрядно тщеславен.
Мне тогда на его подконтрольной территории лет сто лучше не появляться.
— Саш, мы не просим тебя ни о чем, кроме этого, — продолжал тем временем вещать Нифонтов. — Просто помоги понять, кто есть кто — и все. А за нами должок будет. Раньше или позже мы тебе тоже пригодимся.
— И приятельнице твоей спокойнее будет, — добавила Евгения. — Она же небось волнуется. А тут знакомое лицо, все повеселее.
Кто волнуется? Марина, прости господи, Лучезарная? Ну да, конечно. Небось себе места не находит.
— Вот и договорились, — подытожил Нифонтов. — Молчание — оно что? Знак согласия. Я знал, что так и будет.
Очень мне хотелось высказать все, что я по этому поводу думаю. Прямо сильно-сильно. Но не стал я этого делать. Как ни странно, но в одном он был прав. Не стоит плевать в колодец. Жизнь непредсказуема, кто знает, что будет завтра?
Да и потом — я сам точно не могу сказать, как я и к нему, и к его коллегам отношусь. С одной стороны, они постоянно стремятся меня использовать в своих комбинациях, что неприятно. Любому человеку не по нраву, когда его играют «в темную».
С другой стороны — он мне жизнь спас, он меня свел с Хозяином кладбища, познакомил с основами существования в том новом мире, к которому я теперь принадлежу.
И даже негласно опекает.
Да вот хоть бы вспомнить о визите его подруги-ведьмы Людмилы, который та мне нанесла в те дни, когда я в Лозовке жил.
Она появилась дней за пять до моего отъезда, вечером, когда на землю уже опустились сумерки. Я сидел на крыльце, пил чай из самовара и думал о том, что в дом идти совершенно неохота. Опять противный Антипка будет всю ночь на чердаке шебуршиться и спать мне не давать.
Самовар, кстати, у покойного ведьмака был знатный — дореволюционный, здоровенный, с бляхами на серебряном пузе и надписью: «Братья Василий и Александр Баташевы». Наверное, дорогущий. Но продавать я его не стану, он мне самому по душе пришелся. Я такого вкусного чаю, как из него, сроду не пивал. Да и процесс растопки мне нравился, было в нем нечто длительно-медитативное. Я теперь понимаю, почему самовар в старое время «царем стола» величали. По-другому и не назовешь. Так скажу — много мы в городе потеряли, позабыв процедуру чаепития из самовара.
Так вот — сижу я, значит, в труселях на крыльце, дую чай, гоняю комаров, смотрю на первые звезды. Если бы не Антип, то на душе вообще полный покой и гармония были бы.
И тут — крылья хлопают, а через секунду девичий голос спрашивает:
— Хозяин, гостей принимаешь?
Мне первым делом в голову мысль о Маринке пришла. Ну, думаю, и тут достала. Потом прикинул — голос не ее.
Подошел к калитке — мать честная, там та девушка стоит, что с Нифонтовым на вокзале обжималась. Красивая до одури, с толстенной русой косой, перекинутой через плечо, и с глазами голубыми настолько, что небо и то перед ними блекнет.
А я в трусямбах, с недельной щетиной и чашкой в руках. Дико неловко себя почувствовал.
— Без твоего разрешения я сюда войти не могу, — и не подумала смеяться надо мной Людмила, даже глазом не повела. — Так что если пригласишь — попьем чайку, нет — домой отправлюсь.
— Милости просим, — без раздумий ответил ей я. — Заходи. И это… За внешний вид извини. Я не ждал никого.
— Условности, — говорит мне красавица и калитку открывает. — Да и потом — кого тебе тут смущать? Дару, что ли? Так она за тысячу лет и не такое, поди, видала.
Вот так, слово за слово, и потекла беседа. Я, понятное дело, сбегал джинсы натянул и Родьке велел чашку с блюдцем гостье принести.
Кстати, моему мохнатому другу Людмила сильно не понравилась. Нет, чашку он ей вынес, но вот по угощению, которое он к чаю подал, было ясно, что таких гостей ему не надо.
Две маленьких круглых сушки на блюдце об этом говорили более чем красноречиво. Он поставил блюдце перед ней и сразу же улизнул в дом.
— Экономный, — извиняющимся тоном объяснил ведьме я его поведение. — Рачительный, сил нет. Меня тоже голодом морит.
— Просто он слуга ведьмака, а потому наше племя не любит инстинктивно, — понимающе сказала Людмила. — У него на подсознательном уровне вбито, что ведьма только и ждет того момента, когда ведьмак повернется к ней спиной. Пока я не уйду, он с меня глаз не сведет.
И Людмила шаловливо подмигнула, причем не мне.
Повернувшись к дому, я увидел расплющенную о стекло мордочку Родьки. Он буквально прилип к нему и не моргая следил за визитершей. Во втором окне, кстати, тоже имелся соглядатай. Там обосновался суровый Антип.
Мне даже стало приятно — волнуются, паразиты такие.
Хотя зря это все было. Беседа у нас вышла интересная, познавательная. Людмила много чего ведала про эти места, про тех детей Ночи, что тут обитают. Да и про Дару она мне порассказала немало. Зловреднейшая оказалась тетка. Я и до того про это знал, но не подозревал даже, сколько всего она успела натворить за свою долгую жизнь.
Еще она дала мне десяток полезных советов по травяным сборам, в которых, похоже, разбиралась великолепно, повторила слова Лесного хозяина о том, что в местное болото соваться не стоит, и порекомендовала не есть грибы, собранные у дальней дубовой рощи. Правда, не пояснила, отчего этого делать не стоит, хотя явно это знала.
Так вот — ясно же было, что она ко мне по просьбе Николая наведалась, проведать, как я там, жив ли. Вслух это ни она, ни я не произнесли, но все и так шито белыми нитками.
А еще непонятно мне, чем Николай такую барышню приворожил. Ведь она и вправду его любит, это уж можете мне поверить. Мне тогда и невдомек было, что Людмила, наведавшись ко мне в гости, здорово собой рисковала. Я про это уже наутро узнал, когда Дарья Семеновна меня у колодца прихватила и достаточно агрессивно объяснила, что если еще хоть раз кто-то гнезда гадючьего, к которому моя ночная гостья относится, к ним в деревню пожалует, то живым отсюда не уйдет. Она, мол, свою подружку сердешную Власию им не забыла и не забудет.
Кто такая Власия, так и осталось для меня неизвестным, но по лицу старой ведьмы было понятно, что дело нешуточное.
А ведь Людмила про эту нелюбовь к ней и ее товаркам знала. И все равно сделала то, о чем ее попросил Николай. Ну не ко мне же она вдруг страстью воспылала, верно?
В общем, странные у меня с отделом «15-К» отношения. Противоречивые. И как оно дальше у нас будет — вообще непонятно.
— Эй, ты еще с нами? — перед моими глазами щелкнули девичьи пальцы. — Смолин, ты, если что, скажи, я на тебя табличку повешу с надписью: «Ушел в себя, буду нескоро».
— К маникюрше тебе надо, — на автомате заметил я. — Совсем за ногтями не следишь.
— Чего? — опешила Мезенцева, глянула на свои пальцы, потом на меня, а после у нее с лица как-то неожиданно пропала улыбка. Будто лампочку у нее внутри выключили.
Привычка. Последствия работы в женском коллективе. Бывает. Черт, она похоже здорово обиделась на эти слова, вон смотрит на меня, как совенок, и глазами часто моргает.
— Просто не очень новый нейл-арт, я это имел в виду, — попробовал выправить ситуацию я. — В этом сезоне такое уже не модно, сейчас в тренде «марбл стоун» или «негатив спэйс».
— Саш, ты меня пугаешь, — подал голос Нифонтов. — Ладно, что Женька про такое не слышала никогда, с ней все понятно. Ты-то откуда про это все знаешь?
— Лучше не спрашивай, — попросил его я. — Не надо.
— Хорошо, не буду, — покладисто согласился оперативник. — Давай я тебе лучше «спасибу» скажу за твои подарки. А то я так этого и не сделал.
— Говори, — разрешил я.
— Спасибо.
— Не за что. — Я устроился на сиденье поудобнее. — Хотя нет. За Афоню — можно. А книга пустышкой оказалась.
— Не совсем, — поправил меня оперативник. — Она не пустышка, просто мы не можем ее прочесть. И никто не сможет, пока не соберет все три части ведьмачьего наследства и не проведет ритуал правопреемства.
— Вот тут поподробней, — насторожился я.
— Ведьмак погиб неожиданно и не от руки равного себе, потому сила его никому не досталась, — неторопливо начал объяснять Нифонтов. — Точнее — кое-что перешло к Хозяину кладбища, но это так, капелюшка. Остальное пропало. Но ведь нож не расплавлен в кипящем серебре, книга не сожжена на огне из пяти видов дерева, и слуга жив. Ничто в никуда не пропадает, Сашка, это закон Ночи. И если кто-то соберет вместе наследие мертвого ведьмака, так сказать, восстановит триединство, и примет на себя все грехи и долги покойного и тех, кто был до него, то запросто может стать подобным тебе. Слабее, потому что линия наследования прервалась, но тем не менее. И тогда книга откроет ему то, что в ней написано. Я узнавал, такое бывало в прошлом. Потому ты нам большой подарок сделал, приятель. Нож и так у нас был, потом Женька книгу приперла, а сегодня мы и слугу заберем.
— Надеюсь, вы его не собираетесь прирезать? — забеспокоился я. — Имей в виду, Николай, я его навещать стану каждый месяц.
— Да зачем же убивать? — Нифонтов вдарил ладонью по «подвывалу». — Блин, вот куда лезет, а? Так вот — мы не звери. Будет твой Афанасий при деле, не сомневайся. С Аникушкой, нашим домовым, это согласовано, так что прочь волнения. А в гости заходи, рады будем. Да и Олег Георгиевич с тобой давно познакомиться хочет.
— Это наш начальник, — буркнула Мезенцева, которая в беседе участвовать перестала и глазела в окно. — Не забывай, Колька, ему же все объяснять надо, а то не поймет. Он у нас только в нейл-дизайне разбирается, да в мейк-апе, а в обычных вещах не очень.
Совсем обиделась. Как видно, на свидание с ней мне больше не ходить.