— Кать, денег дашь? Потом, не сейчас. Тут наличку рублями не снимешь, нужно будет перекинуть на Мастер Кард в евро. Я потом скажу, сколько мне нужно будет добавить, а пока найду где занять на пару месяцев.
— Конечно, папа.
Они еще долго сидели там и бубнили… бубнили… А я вспоминала романс — точно нигде не слышала его до этого. Неужели сам… после этой ночи? Вспоминал, сопоставлял, решал, представлял себя без меня где-то там — далеко. Пустыми ночами и серыми днями. Может быть, даже решался на это — из-за моих претензий. Но понял, что не сможет или что я в чем-то права и согласился, и решился — нужно меняться.
Меняться ради меня собрался тот самый мужчина, которого только что жрала глазами проклятая австриячка — обладательница ног от ушей и баскетбольного роста. Тот, что вчера без сил опустился под моей дверью и в отчаянии простонал — Катя… Что выхаживал меня и всегда так осторожно обнимал, будто сам боялся этого… или себя. А в этом романсе попросил меня в свою очередь сделать маленький шажок навстречу. Он и до этого его просил — назвать по имени, только я не поняла. Думала, что речь идет просто…, а он просил так подтвердить шанс…
И что мне теперь делать? Просто подойти и сказать, что я готова дать ему этот шанс? Не вариант… после такого романса — точно не вариант. Но и бежать к нему в кружевном белье я тоже больше не буду. Георгий… сегодня он заслужил, чтобы называть его по имени, мне самой будет приятно это делать. А дальше посмотрим.
Глава 47
Квартира была небольшой — всего две жилые комнаты плюс кухня и санблок, но просторной и светлой. Весь интерьер был выполнен в стиле «лофт», в цветах преобладали краски старой Будвы — красно-коричневый, белый и зеленый. Мне очень понравилось, что квартира продавалась уже обставленная мебелью и со шторами, ковровым покрытием в спальне и полным набором сантехники.
— Маме бегать пока трудно, так что выбор на наш вкус, а она просто одобрит… или нет. У нее совести не хватит не одобрить — нормальная же хата, — переживал папа.
По этой квартире мы как будто сошлись во мнении. Я старательно отсняла ее на видео и нащелкала десятки фото, чтобы показать их потом. Папа договорился с продавцом о возможности немедленного заселения, если будущая хозяйка одобрит покупку. Все, кажется, было хорошо — здесь у нас преобладало единомыслие, но вот по другому вопросу…
Еще по дороге на смотрины он практически приказал мне держать язык за зубами и не дай мне Господи проговориться маме про план «Б».
— Папа, знаешь… — осторожно подбирала я слова, — она же не глупая. Я думаю, что если и не подозревает что-то… такое, то потом просто может надумать, как и я, дойти до этой самой Наденьки, нет? Все равно придется сказать ей, но не сейчас, конечно, а лет…
— А вот это — нет, Катерина! — взвился папа, — ты слова ей не скажешь до самой ее смерти… и после нее тоже — на всякий случай. Лет… сорок помолчи, пожалуйста… пятьдесят. Она втихаря может учудить все, что угодно. Вот просто возьмет и уйдет — и все! Молча! Я ее знаю. Так что — нет. Там вулкан, Катя, там кипит все под этой ее маской тихушницы. Если бы она не держала все в себе, а сказала, наорала, в конце концов, стукнула… А она заперла все в себе и травилась этим! Катя… если по этой твоей версии… Ох, Катюша! Если по твоей версии я так сильно виноват, то ты не переживай. Я теперь человек далеко не публичный, случаи наподобие вчерашнего исключим, но, Катя… Это глупо, пойми — такая ревность без серьезной причины. Я не могу отвечать за чужие взгляды и улыбки, это глупость! Капельку доверия, Катя. Чуть-чуть. Все, ладно… ей всегда нравился мягкий лофт. Поэтому будем смотреть только его.
— Я подарю вам его за ваши же деньги, — сказала я потерянно, обдумывая его слова, — официально и в торжественной обстановке. Но мама должна одобрить — только после этого. Тогда она будет чувствовать хоть какую-то причастность к выбору, все-таки ей тут жить.
— Договорились, — легко согласился папа, — только тогда мне нужна ответная услуга.
— За то, что я дарю вам квартиру? Да ладно! — улыбалась я.
— Именно. В лагере у меня осталось оружие. Так-то ничего особого — рядовой карабин, но и одна вещь, которую я люблю и не хотел бы потерять. Это «женская» двустволка «Беллер Блиц Сталь» двадцать шестого года — курковочка, птичка…
— А почему женская — она легкая? Мягкая отдача?
— Чем ружье легче, тем отдача сильнее. Нет, женская не поэтому. Просто птичка офигенно красивая — приклад фигурный, перегибистый, стройная, легонькая…
— И?
— Сейфы есть в каждом домике — под кроватями в вырубленных в скале нишах намертво закреплены металлические ящики. Но оружие сейчас только в моем домике.
— А зачем другие сейфы, если можно все держать в одном месте?
— Не перебивай, Катя — многие приезжают со своим оружием. Поедете и привезете, а я… я до сентября ехать туда не хочу. Туда и сразу же — обратно, ладно? Одним днем легко управитесь. Туда — Георгий за рулем, обратно — ты. Кодовый несложный, но там нужно применить силу — есть еще рычаг и определенный порядок силовых движений. Поэтому поедешь с ним.
— А если он один и без меня?
— Как хочешь. Просто мне было бы спокойнее — за день управились бы, а так — ему придется ночевать там. Ну, он справится, ничего страшного.
— Ладно. Без проблем. Когда?
— Послезавтра. Сегодня занимаемся квартирой, завтра поедем на катере на остров — в тенек. С пикником… фруктами…
— Хочешь товар — лицом? Ошеломить, чтобы прониклась и не жалела, что приехала?
— Да, Катюша. Что — так понятно и заметно?
— Логично и предсказуемо. Договорились.
Когда мы вернулись домой, в тени маркизы на пустой террасе сидели мама с Георгием и весело над чем-то смеялись. И мы с папой тоже заулыбались. Потом все вместе обсуждали квартиру, смотрели видео и фото…
Папа позвонил владельцам и сообщил, что мы уже сегодня перевезем вещи, пускай занимаются окончательным оформлением документов, а к восьми вечера завезут ключи — мы будем ждать. Мамины вещи не все были разобраны, но папины предстояло собрать и с перерывами на перекус мы провозились с этим почти до вечера. Нас всех закрутила суета переезда.
Георгий отлучился в типографию, вернулся с едой. Мы с ним постоянно переглядывались… и мельком, и зависая на долгие-долгие секунды. Не знаю, что он уловил в моих взглядах, но его… они были очень серьезными, даже если он улыбался — глаза смотрели внимательно и… и еще как-то — я не понимала… Под этими взглядами было неловко и душно, а без них — пусто уже, и я опять поворачивалась, как цветок за солнцем, отслеживая его присутствие. Это было странно и даже противоестественно — такая непонятно откуда взявшаяся потребность и вместе с тем физическая отстраненность — странный коктейль, чудной. Нужно было шагнуть, наконец, и сломать ситуацию. Мое отношение к нему после вчерашнего вечера резко изменилось. Не знаю, что там щелкнуло и переключилось в моей голове, но теперь я пользовалась любой возможностью взглянуть на него, а от совершенно невинных касаний вздрагивала и краснела просто до боли. Наверное, выглядело это немного странно, а еще и очень заметно — для него точно.
В пустом коридоре он отловил меня и задержал за руку. Я замерла, переживая это, а он, не увидев сопротивления, притянул меня к себе и обнял, и снова — очень осторожно.
— Катя… давай сходим сегодня на свидание? — тихо и вкрадчиво прозвучало у меня над ухом, — погуляем вечером по набережной. Там красиво, огни отражаются в воде. Ты как — не против?
— Не против, — мотнула я головой, — а закончить с переездом?
— Занесем вещи и оставим, они потихоньку разберут сами. Вдвоем поужинаем в городе, хорошо?
Я прислонилась щекой к его груди, обняв за пояс. Руки сами взлетели — легко, будто притянутые магнитом… Мои трезвые и разумные вечерние размышления и намерения уже к середине прошедшей ночи испарились. Я вертелась и не спала до утра, переживая почти невыносимое тянущее ощущение, внутренний зуд, потребность… я хотела этого мужчину. Я впервые хотела мужчину — сама, безо всяких подготовок и прелюдий, до бессонницы и почти отчаянья из-за невозможности сразу взять нужное… немедленно! И что на меня нашло? Нет, что — понятно, но почему именно сейчас и так сильно?
Объятие стало крепче, грудная клетка под моей щекой судорожно дернулась, руки обвили меня удобнее, стискивая, пристраивая идеально… В ответ я тоже подалась навстречу — неожиданно даже для себя.
— Катюша… Катенька… черт! — отстранился он, а потом опять крепко прижал меня к себе. По плиткам пола гремели колесики чемоданов — от двери своего номера и до лестницы прошли обе австриячки, они покидали гостиницу. Я только посмотрела на них и отвернулась — не было злости, было странное чувство предопределенности, какого-то облегчения и даже благодарности. Она подтолкнула меня тем своим голодным взглядом, сдвинула что-то в ощущениях и в отношении к нему. Что — я даже не хотела сейчас анализировать.
— Свидание, Катюша? — горячо шептал он мне на ухо, — с поцелуями. Давай — с поцелуями? — сдвинулись его губы по моему виску на скулу и щеку, а я уже висела на его руках. Согласилась:
— С поцелуями.
— Катя, где вы там? Потащили? — позвал папа.
— Потащили, — прошептал мне на ухо Георгий и отпустил от себя. Я шагнула от него, как пьяная, даже головой тряхнула — немыслимо, со мной такого еще не было. Он взял меня за руку, и мы пошли… таскать вещи.
Пока таскали, папа озвучил Георгию просьбу о поездке в лагерь за оружием. Объяснил, как это важно, не упоминая, впрочем, о своем нежелании ехать туда самому. Все и так было ясно. Не может быть, чтобы он не испытывал угрызений совести из-за расставания с Мирой. Что бы там ни было — договоренности или недоговоренность, но было это, как минимум — неловко.
Каким мог быть последний разговор мамы с ее мужем — я тоже старалась не думать. Трагедия в исполнении моих родителей затронула не только их самих, а и других людей и счастья им не принесла. Но папа прав — это не мое дело.