— Это «Модена 360», да?
— Наверное.
Она проскальзывает за руль, с трудом устраивается под низкой для ее роста крышей, включает зажигание, и мотор начинает рычать. Здесь слитком тесно, чтобы пробраться на пассажирское место, поэтому несколько минут я дышу выхлопными газами, пока Талья, как она выразилась, «прогревает» машину. Наконец она выводит монстра, и я, согнувшись, заползаю внутрь. О чем только думают производители таких машин: снаружи они большие, а внутри места совсем нет. Улегшись, словно в шезлонге, и вжавшись в спинку, чувствую, как завтрак вот-вот полезет наружу, потому что Талья несется вверх по коридорам парковки, объясняя мне, что вынуждена давить на газ, иначе на «лежачих полицейских» машина «скребет».
Она выезжает на бульвар Морис-Баррес, резко переключая рычаг скоростей, отчего тот скрипит и ударяется о хромированную пластину, говорит мне, что в том-то и есть кайф, что у «Феррари» коробка передач еще туже, чем у старого советского грузовика. Мы нарезаем круги вокруг Майо, затем направляемся в сторону Дефанса. Под сто восемьдесят мы мчимся по туннелю, перекрикивая сумасшедший рев нашей ракеты.
— Я отвезу тебя в Довиль!
— А разве мы не снимаемся в два часа?
— Если ехать под двести, то успеем: искупаемся, вернемся и в пол второго уже будем в гримерке.
— Тебе видней.
Мимо нас проносятся неоновые лампы, опоры туннеля и деревья.
— Классно, Руа! Они все вкалывают, а мы мчимся к морю, мы молоды, видали мы их, у нас полный бак, и мы свободны!
Мне ничего не остается, как проорать в грохоте «да», но мы оба прекрасно знаем, что это неправда и что-то непременно помешает нам добраться до моря. Но может быть и хуже: мы разобьемся, и я не вижу причин сожалеть. Если существует рай, то мы попадем туда раньше, а если там ничего нет, то зачем нам дополнительное время, ведь исход матча все равно ясен.
Хлоп! Белое облако дыма вырывается из-под капота, и наши планы резко меняются. Она тормозит, едва справляясь с переключением скоростей, мы останавливаемся на обочине, и она кричит: «Скорее выбирайся отсюда». Я вылезаю как можно быстрее, метрах в пятидесяти от машины догоняю Талью. И мы издалека наблюдаем, как из нее валит дым, а проезжающие мимо грузовики сигналят нам фарами.
— Два варианта, — говорит мне Талья. — Ты заявляешь ее в угон, или я вкалываю на съемках без продыху до семидесяти пяти лет, чтобы возместить ее стоимость твоему приятелю.
Я вспоминаю, как волновался Торкаццио, когда продавал мне свой драгоценный «Феррари», умоляя осторожнее обращаться с ним во время обкатки.
— Не волнуйся: она на гарантии.
Наконец дым перестает валить, и мы подходим ближе. Она открывает капот и смотрит, что там сломалось.
— Всего лишь дюритовый шланг радиатора, — успокаивает она себя. — Может, еще коробка передач, кто знает… Давай-ка лучше вызовем скорей техпомощь, пока полиция не заявилась: не уверена, что мои права на вождение грузовиков действительны во Франции.
И показывает на аварийный телефон метрах в ста от нас. Я иду туда, захожу за него и незаметно набираю на своем мобильном номер «Американ Экспресс Голд Ассистанс». Когда я еще был VIP-персоной, мой агент заставил меня внести его в память телефона.
Минут через десять приезжает техпомощь, берет нас на буксир и довозит до Парижа. Мы оказываемся на проспекте Клиши за сорок пять минут до команды «приготовиться к съемке». «Феррари» увозят в гараж, указанный в журнале техобслуживания. Когда ее задние габариты исчезают за поворотом, мне становится немного грустно.
— Но ведь хорошо было, правда? — с волнением спрашивает Талья.
Я отвечаю «да» и на самом деле так думаю: наверное, даже лучше, что наше знакомство с морем так и не состоялось, — у нас теперь есть мечта, нереализованный план. Она соглашается со мной. Я беру ее за руку и говорю:
— Идем.
— Итак, продолжаем, Брюно и Самми трахают Светлану, дверь открывается, и входишь ты, Изис. Приносишь очередную посылку. Сперва ты в шоке от происходящего, но вид развлекающихся в рабочее время коллег возбуждает тебя, ты раздеваешься и начинаешь себя ласкать, потом забираешься на стремянку электрика Орельена — так, чтобы Руа мог тебя лизать и засаживать при этом Талье, стоящей на четвереньках. А потом у Светланы возникает идея: она занимает твое место, а ты берешь Брюно за член и подводишь к Тальиной заднице; тогда Руа в паре с Орельеном пристраивается к Мелоди, сидящей верхом на Самми, при этом Руа продолжает лизать Светлану, а она заводит языком Талью, пока та насаживается на твой резиновый хрен. Всем все ясно? Мотор!
Я поднимаю палец, извиняюсь и прошу режиссера, не мог бы он повторить, чтобы я лучше представил себе картину. Тот вздыхает, теребит нос, а Брюно, Мелоди и Светлана начинают наперебой мне все разъяснять. Они говорят одновременно и только еще больше запутывают меня. К счастью, оператор просит всех сделать технический дубль. Он проходит по намеченной траектории с камерой на плече, пока мы репетируем вхолостую на своих местах. Мы с Тальей угрюмо переглядываемся: вчерашний сценарий мне нравился больше.
В этот момент с другого конца площадки доносится шум. Кто-то приветствует всех бодрым голосом.
— О нет! — кричит режиссер.
Мы пытаемся освободиться, толкаясь локтями, выпутываемся, чтобы посмотреть, в чем дело. Максимо Новалес явился на площадку в широком красном халате и в сопровождении двух мужчин в галстуках и с кейсами. Он заявляет, что в расписании, которое ему прислали вчера по факсу, указано «начало съемок в 14.00»: время без пяти два, и он готов сниматься.
— Кого я вижу! — визжит режиссер. — Кретин чертов, чтобы тебя больше не было на площадке: ты уволен! Что за идиот послал ему расписание на сегодня?
Стажеры с удивленным видом тыкают друг на друга пальцами. А порнозвезда тем временем спокойно представляет свой эскорт:
— Месье Ансени, мой адвокат, и месье Бор, судебный исполнитель, он проследит за соблюдением законности.
Адвокат достает из чемоданчика трудовой контракт своего клиента и начинает разъяснять его условия продюсеру, который, заслышав крики, вышел из кабинета. А пристав тем временем, повернувшись в нашу сторону, невозмутимо следит за исполнением закона.
— Но он был не в состоянии играть! — протестует продюсер.
— Учитывая, что увольнение без уведомления по причине «невозможности исполнения обязанностей» не оговорено в контракте, — отвечает адвокат, — учитывая отсутствие соответствующего медицинского заключения о вышеупомянутой «невозможности исполнять свои обязанности» происшествие приравнивается к несчастному случаю на работе и должно быть соответствующим образом оформлено, а поскольку такой документ не был зарегистрирован в страховой компании и, кроме того, согласно коллективному договору актеров так называемой «категории X» оплата должна производиться не посуточно, а за каждый эпизод, выходит, что тот день по закону не может быть признан убыточным и сцена должна быть переснята. В случае отказа со стороны работодателя речь будет идти о разрыве контракта в одностороннем порядке, тогда дело переходит на рассмотрение в арбитражный суд…
— Да ладно уже, — вздыхает продюсер. — Пусть займет свое место: уберите дублера. А вы останьтесь! — продолжает он, хватая за руку пристава. — Если с ним опять что-то случится, вы это засвидетельствуете, мы вызовем страховщиков и зафиксируем урон. Уловили?
Адвокат снимает очки, переговаривается с клиентом, потом что-то шепчет на ухо приставу, тот одобрительно кивает головой. Максимо сбрасывает халат, поднимает руки и, как садовая поливалка, медленно поворачиваясь из стороны в сторону, демонстрирует всем солидный размер своего орудия, которое, собственно, и принесло ему славу.
— Сожалею, — говорит мне ассистентка, провожая меня в гримерную.
Талья подбегает ко мне, прижимается, гладит по щеке.
— Останешься?
В ее голосе слышится неподдельная печаль и мольба.
— Думаешь, стоит?
— Не хочу, чтобы ты вот так уходил, Руа. Это не в счет, я не стану растрачивать себя на других, после мы снова будем вместе.
Я говорю «Ладно». И иду одеваться. Чувствую себя опустошенным. Потом возвращаюсь на площадку, ассистентка указывает мне на куб рядом с толстой дамой с Пиренеев, я сажусь, и та начинает рассказывать мне, как пример дочери помог ей самой раскрепоститься: она ушла от мужа, с которым совершенно невозможно было разговаривать, поняла, что лучше жить одной, чем вечно ругаться, и на собственной шкуре убедилась в том, что и в пятьдесят пять, если перестать быть мебелью, можно снова почувствовать себя женщиной. Я рассеянно слушаю — «поздравляю», «рад за вас», а сам смотрю, как Талья репетирует свои позиции, — таким несчастным я себя еще никогда не чувствовал.
— Мотор!
На этот раз Максимо в форме, и, честно говоря, видя, что он с ней вытворяет, я понимаю, почему меня отправили с площадки. Грустное зрелище — наблюдать, как другие занимаются любовью… Вчера, сидя на этом же самом кубе, я представлял себя на месте актера в паре с Тальей, а сегодня понимаю, каково ей, почему она сжимает зубы, стонет «да», пряча боль за маской удовольствия, и мне хочется врезать ему, дать по яйцам этому шуту балаганному, который ее пользует, как скотину, заботясь лишь о том, как он выглядит перед публикой. Чего она ждет, почему не отключает его?
Они задают ритм всей команде, оператор мечется от одного «живого» бутерброда к другому, пристав внимательно за всем следит, засунув руки в карманы, адвокат смотрит на эту копошащуюся груду тел с нескрываемым отвращением, как вегетарианец на мясо.
Я впился пальцами в куб, чтобы не сорваться и не закричать: «Хватит!», пойти и вытащить Талью из этого «лего», сказать, что я компенсирую день, выкупаю ее, что-то в этом роде… Но по какому праву? Она, по крайней мере, занимается своим делом… А я всего лишь случайный знакомый: спали одну ночь вместе, один раз прокатились на машине, и скобка закрывается. Опускаю голову.