Черчилль с огромным оптимизмом смотрел на грядущую революцию в области ядерной физики. «Обнаружение таких источников энергии и контроль над ними приведут к изменениям в благосостоянии человечества, несравненно большим, чем паровой двигатель четыре поколения назад. Осуществимыми станут проекты космического масштаба. География и климат будут подчиняться нашим приказам».
Были в статье и предсказания — явно навеянные ночными беседами в Чартвелл-хаусе: Черчилль с бокалом бренди и Линдеманн, обычно трезвенник, позволивший уговорить себя на каплю спиртного, — поразительные для 1931 года. «Беспроводные телефоны и телевидение, следуя путем естественного развития, позволят их владельцам подключаться к любой комнате, оборудованной аналогичным оборудованием, и слышать и участвовать в разговоре так же, как если бы они засунули голову в окно, — рассказывал Черчилль своим читателям. — Собрания людей в крупных городах станут ненужными. Редко будет возникать потребность встречаться лично с кем-либо, кроме самых близких друзей и родных, а если таковая и появится, у них под рукой будут чрезвычайно быстрые средства коммуникации».
Встречались, впрочем, и предупреждения антиутопического характера. Учитывая холодное пренебрежение Линдеманна к интеллектуально неполноценным людям, коими для него, по сути, были большинство людей, весьма любопытно видеть, как Черчилль распространяет их дискуссии на потенциальное будущее евгеники и на то, к чему это может привести.
«Но столь же поразительный прогресс имеет место и в сфере размножения людей и формирования человеческой природы. Раньше говорили: “Собаку можно обучить новым трюкам, но ее породу не изменить”. Но сегодня ситуация иная.
Несколько лет назад спектакль под названием “Россумские универсальные роботы” потряс Лондон. Появление таких существ вполне вероятно уже в ближайшие полвека. Их не будут собирать из отдельных частей и компонентов, их станут выращивать под стеклом. Кажется, уже сегодня мало кто сомневается в возможности воспроизвести в искусственной среде весь цикл, который сейчас приводит к рождению ребенка. Благодаря вмешательству в умственное развитие таких существ, экспертным предложениям и лечению изъянов на ранних этапах развития мы будем создавать существа, специализирующиеся либо на умственном труде, либо на физическом. Производство существ, которые, скажем, отличаются превосходным физическим развитием при менее развитых умственных способностях и ограничены в определенных сферах мышления, сегодня уже почти в пределах нашей досягаемости.
Можно, скажем, создать существо, способное обслуживать любые механизмы, но лишенное других амбиций. Наш разум пока в ужасе отшатывается от подобных идей; это противоречит законам христианской цивилизации. Но разве однобокие существа такого типа не вписываются в коммунистические доктрины России? Разве исключено, что СССР, вооружившись всей силой науки, сочтет, будто создание расы, приспособленной к механическим задачам и без каких-либо иных идей, кроме подчинения государству, максимально гармонирует со всеми его целями? Нынешняя человеческая природа жестка и устойчива. Она забрасывает искры гениальности в темнейшие и самые неожиданные места. Вполне возможно создать роботов, которые будут полностью соответствовать ужасным теориям коммунизма. В этой философии нет ничего, что предотвращало бы их разработку».
Однако в последующие два года внимание двух друзей было занято призраком не коммунизма, а фашизма. Круг знакомства Черчилля с представителями научных кругов начал стремительно расширяться.
Едва не состоявшаяся встреча с Создателем. Нью-Йорк, 13 декабря 1931 года
«Был один момент — не могу сказать, сколько он продолжался, — когда мир объяло огнем, а людей ужасом», — писал Черчилль. Он имел в виду происшествие на Манхэттене, когда он ехал в такси к дому своего друга Бернарда Баруха. Черчилль потерял точный адрес, но помнил, как проехать туда от Центрального парка по Пятой авеню. Добравшись, он шагнул из кабины на холодный воздух, но, переходя дорогу, инстинктивно, по британской привычке, посмотрел сначала направо, а не налево.
Его сбила машина, за рулем которой сидел мистер Марио Контасино. Она мчалась на скорости под шестьдесят километров в час.
«А потом был удар, — вспоминал впоследствии Черчилль. — Я почувствовал его на своем лбу и поперек бедер. Но и кроме тех ударов был сильнейший толчок и, как следствие, сильнейшее сотрясение мозга. Оно затмило все, кроме мыслей. До сих пор не понимаю, почему я не разлетелся на куски, как яичная скорлупа, или меня не раздавило, как ягоду крыжовника».
Мистер Контасино, совсем молодой человек, пребывал в сильнейшем смятении. Он усадил Черчилля в свою машину и отвез в ближайшую больницу, расположенную недалеко от Лексингтон-авеню. Черчилль, понятное дело, ошалел от удара и был не в себе. В больнице он провозгласил, что он британский государственный деятель, что «не желает больше страдать» и ему необходим «хлороформ или что-то в этом роде». У него были рваные раны на лице и серьезные повреждения на торсе, руках и ногах. Он неделю пролежал в больнице, прикованный к постели.
Перепуганный Марио Контасино, — которого полиция, допросив, сразу же отпустила, — очень трогательный в своей тревоге, пришел навестить сбитого им человека. И Клементина, и сам Черчилль оценили этот поступок и отнеслись к Марио благосклонно. «Британский государственный деятель» продемонстрировал, что не в обиде на молодого человека, подарив ему подписанный экземпляр одной из своих книг.
Профессор Линдеманн написал Черчиллю письмо, в котором с помощью законов физики объяснил, что воздействие аварии на его тело «эквивалентно падению оного на тротуар с высоты в десять метров».
Даже сразу после дорожного происшествия инстинктивная способность Черчилля зарабатывать на своем писательском таланте его не оставила. Он тут же обеспечил себе весьма прибыльный заказ от Daily Mail на статью с описанием «почти смертельного инцидента», где рассказал, как отчетливо он все осознавал в тот миг. Даже момент его близости к небесным вратам нужно было тщательно сохранить для потомков.
По возвращении в Великобританию Черчилля ждал огромный сюрприз: подарок в виде лимузина «Даймлер-35». Как оказалось, Брендан Брэкен организовал то, что мы сегодня называем краудсорсингом, — хотя в их случае это означало, что среди примерно полутора сотен участников встречались весьма высокопоставленные фигуры государственного масштаба — от принца Уэльского до герцога Вестминстерского. Свою лепту внесли даже Чарли Чаплин и Джон Мейнард Кейнс. Активно поучаствовали и члены все еще очень популярного общества «Другой клуб». Некоторые из них, в том числе, например, генерал сэр Ян Гамильтон, были старинными друзьями Черчилля.
Автомобиль стоил две тысячи фунтов. Надо сказать, Черчилль никогда не стеснялся принимать подарки. Он, конечно, был искренне благодарен, но при этом достаточно нескромен, чтобы считать естественным то, что люди готовы проявлять к нему необыкновенную щедрость. Дорогой автомобиль не стал исключением.
Едва не состоявшаяся встреча с Гитлером. Эрнст Ханфштангль, 1932 год
Позже Черчилль нередко вспоминал о своем глубочайшем беспокойстве по поводу Германии в начале 1930-х. Справедливости ради, это нельзя объяснить хрустальной линзой ретроспективного взгляда на уже свершившиеся события. Он действительно одним из первых понял, что Гитлер — воплощение и проводник вселенского зла, которое, по мнению Черчилля, давно копилось в душе Германии. Оно пронизывало всю Первую мировую войну; теперь эта ярость снова должна была вот-вот начать угрожать Европе. Но в 1932 году Черчилль, недопустимые взгляды которого на независимость Индии отдалили его от партии и друзей, не мог говорить об этом громко и во всеуслышание. Позже тем же летом, работая над биографией герцога Мальборо, он воспользовался возможностью посетить вместе с «профом» (так он называл Линдеманна) «старые поля сражений» возле Дуная и Рейна — в рамках исследований, необходимых для книги. Эта поездка привела к тому, что можно назвать самым большим — географическим — сближением Черчилля с Гитлером.
«В отеле “Регина” некий джентльмен представился кому-то из моей компании, — вспоминал позже Черчилль. — Он… много говорил о “фюрере”, с которым был, по-видимому, накоротке… Скорее всего, он получил задание наладить со мной контакт».
После того как началось политическое восхождение Гитлера, у него не было недостатка в поклонниках в Британии, появились последователи и в США. Одна особенно любопытная фигура — наполовину немец, наполовину американец по имени Эрнст Ханфштангль — в 1932 году действительно пытался организовать встречу Черчилля с Гитлером. У него почти получилось. Такая личная встреча, конечно, не изменила бы курса, на котором твердо стояли оба: слишком уж велика была идеологическая пропасть между ними, слишком сильны культурные антипатии и подозрения, уходившие корнями в Первую мировую войну. В довершение всего, ни один из них не говорил на языке другого. И все же перспектива такой встречи по сей день интригует. Во время того летнего путешествия по Германии Черчилль, «естественно, задавал людям вопросы о гитлеровском движении и обнаружил, что это главная тема в сознании каждого немца. Я ощущал атмосферу Гитлера».
В Мюнхене упомянутый выше элегантный незнакомец по имени Эрнст Ханфштангль — известный больше как Пуци, — заметив Уинстона Черчилля, загорелся желанием обратить его в свою веру. До заигрываний с нацизмом Ханфштангль был бизнесменом с очень хорошими связями, а попутно сочинял популярную музыку (в том числе чувственные гимны для бейсбольных команд). Его крестным отцом был герцог Саксен-Кобургский, его кровный отец — издатель. После учебы в Гарварде и вхождения в социальную орбиту Франклина Рузвельта Ханфштангль продолжил семейный бизне