«Я впервые встретился с Уинстоном Черчиллем и его женой летом 1940 года на южном побережье, неподалеку от Брайтона. За годы войны нам суждено было подружиться, и сегодня я считаю его главным среди всех своих друзей… Хочу описать ту первую встречу подробнее, поскольку я часто возвращаюсь к ней мысленно и мы с ним вместе часто о ней вспоминали.
Штаб моей дивизии находился недалеко от Штейнинга, в доме, расположенном к северу от холмов. Мне сказали, что премьер-министр пожелал провести вторую половину дня 2 июля в моей дивизии. Он должен был приехать автомобилем, а мне нужно было завершить его тур в Брайтоне, чтобы он мог вернуться в Лондон вечерним поездом. В те дни политики меня совсем не впечатляли. Я считал, что именно они в основном несут ответственность за все наши беды. Но с этим политиком мне очень хотелось встретиться, ведь он много лет и задолго до начала войны рассказывал нашему правительству о том, что ждет страну…
Он приехал с миссис Черчилль… и еще с несколькими людьми, среди которых был Дункан Сэндис. Я так и не узнал, что подумал Черчилль обо мне в тот день; но на меня он произвел чрезвычайное впечатление (есть предположение, что Черчиллю Монтгомери поначалу очень не понравился, но это скоро изменилось. — С. М.)… Я повез его в колледж Лансинг, где квартировал полк “Королевские винтовки Ольстера”, и продемонстрировал учебную контратаку на небольшой аэродром на побережье, ниже которого, предположительно, находился участок, захваченный немцами. Он пришел в восторг от увиденного… Затем мы направились вдоль побережья и закончили тур в Брайтоне около 19:30. Он предложил отужинать с ним и его компанией в отеле “Ройял Элбион”, и за столом мы очень о многом поговорили. Он спросил, что я буду пить, и я выбрал воду. Это его удивило. Я добавил, что не пью и не курю и на 100 процентов в отличной форме. Он, ни на секунду не замешкавшись, ответил, что пьет и курит и в отличной форме на 200 процентов… Из окна столовой мы видели взвод гвардейцев, подготавливавших пулеметный пост в беседке на Брайтонском пирсе, и он заметил, что, когда учился в школе неподалеку, они ходили туда смотреть представление с блохами».
В 1942 году генерал-лейтенант Бернард Лоу Монтгомери находился уже в песках Северной Африки, готовый сыграть поистине выдающуюся роль в изменении хода войны. Верный своим принципам военачальник был максимально внимателен к своим солдатам: он разговаривал с ними, проводил время, угощал сигаретами. На ближайшие дни была запланирована их атака на немецкие соединения Эрвина Роммеля.
По мере разворачивания конфликта Монтгомери командовал 8-й Британской армией в битве при Эль-Аламейне, прошел с боями через Тунис и Сицилию; оттуда его 21-я группа армий отправилась в Северо-Западную Европу, где ему предстояло столкнуться с огнем полемики и потерпеть героическое фиаско в кампании сентября 1944 года, когда он не смог навести мосты через Рейн. Черчилль неизменно оставался его другом, а вот советники премьер-министра были настроены по отношению к нему глубоко скептически, считая — не без оснований, — что этот человек начисто лишен чувства такта. Генерал Гастингс Исмей однажды сказал о Монтгомери: «Я пришел к выводу, что его любовь к публичности сродни болезни, алкоголизму или наркомании; она так же сводит его с ума». Впрочем, с тактом или без оного, в самом конце жизненного пути Черчилля Монтгомери был рядом с ним. Их связывала верная и глубокая дружба.
Департамент «лучей смерти». Реджинальд Виктор Джонс, 13 июня 1940 года
Двадцативосьмилетний доктор Р. В. Джонс, чья решительная челюсть и курчавые волосы на удивление напоминали главного персонажа из популярного комикса для мальчишек 1940-х Wizard, был протеже Фредерика Линдеманна. Руководитель отдела научно-технической разведки Министерства авиации Великобритании Джонс занимался разработкой «искривления луча» — технологии для подавления навигационных сигналов люфтваффе, которая в итоге станет истинным триумфом. Со временем он возьмет на себя и еще большую ответственность. Первая встреча Джонса с Уинстоном Черчиллем на Даунинг-стрит вселила в него эйфорическую уверенность и стала для него своего рода ракетным топливом, стимулировавшим ученого к еще большей смелости и изобретательности.
«После нашей первой встречи я, конечно, был вне себя от восторга, ведь меня, совсем молодого человека, заметил сам премьер-министр, — напишет Реджинальд Виктор Джонс годы спустя. — Но было в этом и нечто гораздо большее. Так случалось со мной всякий раз, когда мы встречались с ним в военные годы. Я уходил с этих встреч с ощущением, словно подзарядился от контакта с мощным источником питания. В нем были сила, решительность, юмор, готовность выслушать, задавать вопросы, чтобы изучить предмет досконально и, убедившись, что во всем разобрался, действовать. Он тогда редко говорил комплименты — хотя впоследствии делал их, и очень красиво, — ведь он был воспитан в более суровые времена. В 1940 году вполне достаточным для комплимента был сам факт, что он призывал вас к себе в момент кризиса; и уж если вы сумели выдержать шквал его вопросов, а затем убедили в своей правоте — это было величайшим восторгом».
Один из таких комплиментов прозвучал после войны, когда Джонсу предложили должность профессора в Абердинском университете. Черчилль тогда заметил: «Чтобы спасти нас от катастрофы, этот человек сделал больше, чем многие другие, сверкающие теперь побрякушками». Джонс, с его специфическим чувством юмора, верил в Черчилля с самого начала.
Когда в 1936 году его перевели из Оксфордского университета на секретную военную работу в Министерстве авиации, он наладил тесные контакты с людьми из легендарного шифровального подразделения Блетчли-парк, используя в работе их разведданные о немецкой авиации. Одна из его поистине революционных идей получила название «Окно» (британские бомбардировщики должны были хаотично сбрасывать полосы металла, чтобы сбить с толку радары противника), и в итоге эта технология была с большим успехом взята на вооружение.
Джонс, теперь профессор Абердинского университета, с особым удовольствием вспоминал, как горд был, когда в июне 1940 года впервые встретился в Кабинете министров с самим Уинстоном Черчиллем. В своей речи при назначении на должность Джонс сказал следующее:
«Когда я представил в кабмине свои доводы, это, по словам самого Черчилля, стало для него одним из чернейших моментов войны. Он-то считал, что нам нужно просто выиграть предстоящую битву за Британию днем, а тут является этот молодой человек (Джонс имел в виду себя. — С. М.) и заявляет, что, даже если мы победим, люфтваффе сможет точно наносить удары по нашим городам ночами, когда у нас практически не будет защиты. Он почувствовал, как вокруг него сгущаются тучи, но их тут же разогнали, поскольку тот же молодой человек сказал ему, что все будет в порядке, что у нас есть возможность противостоять этой угрозе с помощью средств радиопротиводействия.
Я видел, как сильно заинтересовали и обрадовали его эти мои слова. Тот эпизод произвел на него неизгладимое впечатление. Более того, к счастью, вскоре стало ясно, что меры радиопротиводействия, которые мы тогда ввели, ослабили бомбардировки Лондона настолько, что только одна бомба из пяти достигала намеченной цели. Позже он опять вызывал меня к себе — когда Линдеманн сказал ему, что я вижу новую угрозу, причем очень отчетливо, в разработке немцами крылатых ракет “Фау-1” и “Фау-2”, в 1943 и 1944 годах соответственно».
Черчилль и Джонс настолько сблизились, что молодой профессор Джонс даже навещал Черчилля в Чартвелле после войны, когда тот слег с простудой, и отвлекал его от болезни жаркими спорами о классической литературе и истории.
Слово Божье. Космо Гордон Лэнг, 1 августа 1940 года
Уинстон Черчилль не был активным прихожанином. В этом смысле его можно назвать традиционным англиканцем, который посещает церковь на крещение, венчание и похороны. Черчилль признавался, что лет в двадцать почти утратил веру. «Я прошел тогда через жестокий и агрессивный период антирелигиозности, который, затянись она дольше, легко мог бы причинить мне большие неприятности».
Но как бы он ни отпускал свой разум на свободу, чтобы исследовать «пути мышления и логики», он никогда не был атеистом и охотно признавал существование «всевышнего творца». Тем не менее даже в моменты национальной катастрофы — а битва за Британию[94], безусловно, была одним из них — он не обращался к молитве. За него это делали другие.
«Первого августа у меня состоялся долгий разговор с премьер-министром. Он только что пробудился от послеобеденного сна, который считает вернейшей защитой для своего доброго здоровья».
Так вспоминал Космо Гордон Лэнг, уроженец Шотландии, архиепископ Кентерберийский, который был на добрых десять лет старше Черчилля, но, в отличие от него, в сиесте не нуждался. Лэнг жил в Ламбетском дворце (это резиденция архиепископа) с 1928 года, и именно его строго моральный взгляд на отношения Эдуарда VIII с разведенной Уоллис Симпсон стал одним из главных факторов, помешавших Эдуарду занять трон. Тот же Лэнг (когда-то он учился на адвоката, но однажды услышал «властный внутренний голос», провозгласивший ему: «Ты нужен. Тебя зовут. И ты должен подчиниться»), практически не колеблясь, одобрил идею назначения горячего сторонника коронации Эдуарда, Уинстона Черчилля, премьер-министром Великобритании в самый темный для страны час.
Накануне было отступление из Дюнкерка. Королевские военно-воздушные силы готовились к битве за Британию в небе. И тут архиепископ является на Даунинг-стрит напомнить Черчиллю, что у него, премьер-министра, есть и другие обязанности.
«Это было его первое знакомство с его церковными обязанностями при назначении нового епископа Сент-Эдмондсбери и Ипсвича, — написал Лэнг в своем дневнике, в глубине души явно осознавая, что подобный сценарий в духе Энтони Троллопа не слишком применим в условиях страшных тягот войны. — Очевидно, он почти ничего не знает о Церкви и личностях в ней, но его комментарии были весьма занимательными. Он совсем мало говорил о текущих делах, но рассуждал о вещах в целом с огромной жизненной энергией, покуривая свою сигару, столь же неизменную, как трубка Стэнли Болдуина. Он кажется уверенным в том, что все идет хорошо, хоть и осведомлен о намерениях Гитлера не больше любого из нас, и вполне доволен своей командой. Он чрезвычайно благосклонно отзывался о Невилле Чемберлене (бывшем премьер-министре. —