С. М.) дал в воцарившейся полной тишине вступительное пояснение… По завершении демонстрации все машины были опять приведены в действие, а когда посетителей повели к выходу, работа опять на пару секунд прервалась, поскольку Черчилль остановился на пороге, чтобы попрощаться с девушками».
Уинстон Черчилль — при его сложных отношениях даже с арифметикой — вряд ли хоть что-то понимал в том, как Уэлчман, Тьюринг и прочие гении применяли сложнейшие математические расчеты для решения очевидно неразрешимой проблемы, как эти люди использовали машину, способную генерировать около 178 миллионов различных комбинаций зашифрованных букв. Но он отлично понимал, насколько тяжел этот труд и как важно, чтобы все эти новобранцы — от уважаемых университетских профессоров, разрабатывавших теории о новых методах криптоаналитических атак, до юных девушек, работавших на машинах Холлерита в коттедже № 7, — были окружены заботой государства.
Именно Черчилль позаботился о том, чтобы была выполнена их просьба и отремонтированы старые теннисные корты в Блетчли. Там он познакомился с энергичным 23-летним, только с университетской скамьи, математиком, который никак не ожидал встречи с самим премьер-министром. Годом ранее Джон Херивел взломал код «Энигмы» люфтваффе, внеся тем самым неоценимый вклад в успехи британских летчиков в битве за Британию. Впоследствии он описал приход Черчилля в их коттедж № 6 так: «…вдалеке послышался звук множества голосов, который постепенно нарастал и, достигнув крещендо прямо за моей спиной, вдруг резко затих, после чего я услышал голос Уэлчмана: “Сэр, а теперь позвольте представить вам Джона Херивела, именно он в прошлом году разгадал код немецкой «Энигмы». Услышав свое имя, произнесенное Уэлчманом в такой неожиданной для него манере, я автоматически повернулся вправо и обнаружил, что смотрю прямо в глаза премьер-министру! Мы пару секунд молча смотрели друг на друга, а потом он отправился дальше…»
Черчиллю представили также Алана Тьюринга, который, как потом рассказывали, «страшно нервничал». Затем премьер-министр вышел на улицу, где было очень холодно, поднялся на небольшой холм, заросший садами, и произнес там речь. Говорил он «очень кратко, но с глубочайшим волнением». Херивел запомнил его таким: «довольно пожилой, хрупкий на вид мужчина, слегка сгорбленный, с редеющими волосами, в черном костюме в тонкую полоску… ни бравады, ни большой черной шляпы, ни сигары».
Несмотря на очевидное преклонение Черчилля перед криптографией как дисциплиной, он не мог не поддразнить директора Блетчли, Аластера Деннистона, по поводу чрезвычайной молодости его контингента. «Кстати, насчет вашего подхода к подбору кадров, — сказал он через опущенное окно автомобиля уже перед самым отъездом. — Знаю, я сам дал вам карт-бланш не останавливаться ни перед чем, но никак не думал, что вы воспримете это так буквально».
Симпатия Черчилля к дешифровальщикам была настолько сильна и очевидна, что через месяц после того визита криптографы рангом постарше, в том числе Тьюринг, набрались смелости и написали премьер-министру письмо с просьбой добавить персонал и увеличить финансирование на разработку специализированного протокомпьютерного оборудования. И тут Блетчли — как и вся военная промышленность — столкнулся с жесткой бюрократией. Дело в том, что письмо к двери дома номер 10 по Даунинг-стрит доставил лично чемпион по шахматам Стюарт Милнер-Барри. Поначалу его не хотели пропускать, поскольку не взял с собой никакого удостоверения личности.
Впрочем, в итоге, возможно, именно забавное проявление рассеянной эксцентричности обеспечило шахматисту личную встречу с Черчиллем (пусть и не в тот день). Еще не дочитав доставленное Милнером-Барри письмо, премьер-министр сказал секретарю: «Убедитесь, что у них есть все нужное, и доложите о выполнении». Письмо получило пометку: «Подлежит исполнению сегодня».
Сигары… и еще раз сигары. Эвелин Дункан, октябрь 1941 года
Поездка ранней осенью в разгромленный немцами Бирмингем оказалась, как и ожидалось, весьма успешной: толпы народа приветствовали Черчилля, который ездил по городу на авто с поднятым верхом. По своему обыкновению, он привнес в мероприятие немного театральности, нацепив свой котелок на трость. Премьер-министр, сидя на заднем сиденье, время от времени поднимал головной убор в воздух и приветственно махал им людям. А потом стал объектом поистине фанатического поклонения.
Вот как об этом случае написал 4 октября 1941 года ряд местных газет. Эта новость разлетелась по всему Мидлендсу:
«Мисс Эвелин Дункан, рекордсменка мира по производству боеприпасов — она изготовляла по 6 150 деталей для зенитных снарядов в неделю, — в прошлую пятницу, когда Черчилль посещал Бирмингем, прорвалась через полицейский кордон и преподнесла ему коробку в двадцать пять сигар, вчера она получила от него ответный подарок.
Ей передали подписанный премьером его портрет и экземпляр книги Into Battle (“В бой”) с автографом.
К подаркам прилагалось письмо, в котором говорилось: “Дорогая мисс Дункан! Спасибо за вашу доброту; она очень много для меня значит. Пожалуйста, примите в знак благодарности этот небольшой подарок от меня. Искренне Ваш, Уинстон С. Черчилль”».
Тут трудно не задаться вопросом: что Черчилль сделал с подаренными Эвелин сигарами? Были ли они того особенного — весьма роскошного и дорогого — бренда, который он предпочитал? Вряд ли. Несколько дней спустя сигары опять стали лейтмотивом портрета премьер-министра Великобритании в прессе, и автор репортажа умудрился представить его эксцентричность как нечто совершенно нормальное.
Во времена постоянных жесточайших бомбардировок у публики выработался повышенный аппетит к подробностям из личной жизни Уинстона Черчилля. И похоже, не только у британской, но и у американской. В октябре 1941 года американский репортер Пол Мэннинг порадовал читателей подробным, даже инсайдерским, описанием типичного дня из жизни лидера Британии военного времени, которое было донесено и до британской аудитории через газету левого толка Daily News.
Мэннинг писал, что в тот день на рассвете Черчилль вернулся на Даунинг-стрит из неназванного бомбоубежища. «Иногда он ночует по другому адресу, который, понятно, засекречен, но всегда спешит как можно раньше вернуться в свою спальню на Даунинг-стрит; только тут он может по-настоящему расслабиться. Спальня просторная; из большой кровати красного дерева, стоящей лицом к окну, Черчиллю открывается вид на лужайку позади дома номер 10».
Описанный репортером день начался с чтения документов. «В 8:30 он позвонил, чтобы ему принесли завтрак. Как и все его трапезы, это самый обычный завтрак. Бекон и яйцо, иногда немного почек. И всегда кофе. Он не пьет чай за едой». Затем пришла одна из его «шести секретарей», и началась диктовка, секретарь печатала на «бесшумной» машинке. В 10 утра она ушла. «Вскочив с кровати, он побрился безопасной бритвой. Как он сам сказал, для электробритвы он слишком старомоден. Он принимает ванну, потому что душ на Даунинг-стрит еще не обустроили».
Далее началось заседание Кабинета министров, потом обсуждение вопросов внутренней и внешней политики, заседание военного кабинета. Затем: «Обед в час — опять простая еда. Сначала аперитив со льдом, затем холодный ростбиф в качестве основного блюда, далее черный кофе, бренди и сигара. Сигары — единственная настоящая роскошь. Все они очень дорогие и огромного размера. Однажды, отвечая на вопрос любознательного посетителя, сколько сигар он выкуривает в день, Черчилль ответил: “Четырнадцать, и каждую с огромным удовольствием”».
Заключительный комментарий Мэннинга: «Да, он тори, империалист, яркий представитель “старой школы”, потомок первого герцога Мальборо… но он земной человек, из народа, каким, возможно, не был ни один другой премьер-министр. Он настоящий “мистер Англия”».
Между делом Мэннинг сообщает, что Клементину Черчилль страшно расстраивает потертость ковров у них дома. На них видна «четкая дорожка, протертая ногами Уинстона». «Но покупать новые ковры бесполезно, — говорит миссис Черчилль. — Все равно он и их быстро протрет».
В луче проектора. Эрик Эмблер, ноябрь 1941 года
Одной из причуд той войны можно назвать тот факт, что некоторое время Уинстона Черчилля охранял лучший мастер шпионских триллеров в стране. Эрик Эмблер, автор бестселлеров «Маски Димитриоса» и «Путешествие внутрь страха»[105], пошел на войну добровольцем. Сначала он был инструктором по мотоциклам, а затем какое-то время служил офицером-артиллеристом в Чекерс-хаусе, резиденции премьер-министров в Бакингемшире. Учитывая, что эта сельская местность в тот момент — да и в любой другой — не была объектом нападений нацистских диверсантов, у служивших там людей случались относительно спокойные периоды, а Черчилль всегда любил выражать признательность военным, обеспечивавшим его безопасность. Главным развлечением были киновечера. Эмблер — как показывает приведенная далее цитата из его автобиографии — пришел смотреть фильм с участием чрезвычайно популярной в то время звезды экрана Дины Дурбин. Не менее увлекательным зрелищем стало для него поведение Черчилля, сидевшего в первом ряду.
«Премьер-министр обожал голливудские фильмы… в Чекерсе наверху был просторный кинозал, и дежурных офицеров охранной роты из нашей батареи иногда приглашали на еженедельные кинопоказы. В день рождения Черчилля в ноябре 1941 года я был одним из приглашенных… Кинотеатр оказался забит до отказа, за исключением первого ряда. Там сидел только премьер-министр; мы могли видеть это с внешней площадки. Он был одет в широкий стеганый халат бежевого материала, накинутый на «костюм сирены». В луче проектора и в мерцающих отражениях от экрана он был похож на смятую постель.