Эней прибывает на Сицилию, где устраивает спортивные игры в честь своего умершего по дороге отца Анхиза — совсем как Ахилл устраивал состязания в память о Патрокле. Здесь троянские женщины, предельно уставшие от бесконечных скитаний, едва не спалили все корабли, но были остановлены юным Юлом. Странники достигают побережья Италии и высаживаются в Кумах, небольшом местечке рядом с Неаполем. Отсюда Эней, по совету прорицательницы-сивиллы, точь-в-точь, как и Одиссей, отправляется в царство Аида; сивилла особенно отмечает, что совершить такое путешествие под силу только особым любимцам богов. Подобно Одиссею, Эней встречает души погибших товарищей, легендарных героев и несчастной Дидоны.
Поединок между Даретом и Энтеллом. Отрывок из «Энеиды» Вергилия. Книга 5, строки 362–484. Мозаика 175–200 гг.
Надо заметить, что, в отличие от «Одиссеи», описание мрачных глубин обители мертвых у Вергилия куда более обстоятельное и отличается в некоторых важных деталях. Во-первых, тут достаточно места отведено мучениям, словно предвосхищающим картины христианского ада:
«Кносский судья Радамант суровой правит державой;
Всех он казнит, заставляет он всех в преступленьях сознаться,
Тайно содеянных там, наверху, где злодеи напрасно
Рады тому, что придет лишь по смерти срок искупленья.
Мстительным гневом полна, Тизифона с насмешкою злобной
Хлещет виновных бичом, и подносит левой рукою
Гнусных гадов к лицу, и свирепых сестер созывает…».
Или:
«Те, кто при жизни враждой родных преследовал братьев,
Кто ударил отца, или был бесчестен с клиентом,
Или, богатства нажив, для себя лишь берег их и близким
Не уделял ничего (здесь таких бессчетные толпы),
Или убит был за то, что бесчестил брачное ложе,
Или восстать на царя дерзнул, изменяя присяге,
Казни здесь ждут. Но казни какой — узнать не пытайся,
Не вопрошай об участи их и о видах мучений.
Катят камни одни, у других распятое тело
К спицам прибито колес…».
Во-вторых, тут имеются загробные обители, куда более привлекательные, чем унылые поля бледных асфоделей, напоминающие идеальные картины буколической лирики или лубочного рая: чистое небо, собственное солнце и звезды, зеленые холмы и дубравы, где на травяных спортивных площадках упражняются усопшие праведники. Здесь Эней находит и своего отца Анхиза, который пророчит потомкам Энея великое и славное будущее, не забывая в превосходной степени отметить и выдающихся современников автора (ради чего и затевалась вся экспедиция).
Вернувшись в Италию, Эней встречает царя Лации, Латина; тот соглашается отдать в жены прославленному герою свою дочь Лавинию, но вот незадача: ее бывший жених Турн с таким решением категорически не согласен, и дело оборачивается войной. Беспокоясь о сыне, Венера-Афродита обращается к Вулкану-Гефесту — у Вергилия они супруги — с просьбой выковать для Энея доспехи: в конце концов, чем он хуже Ахилла? Вулкан-Гефест тоже думает, что не хуже, поэтому создает для Энея такой же сложный в изготовлении щит. Однако если художественные образы щита Ахилла допускают множество толкований, то со щитом Энея все гораздо проще: на нем тщательно изображена славная будущность Рима в картинках, вплоть до Цезаря и верениц побежденных народов.
Первым побежденным предсказуемо становится злополучный Турн. Сражениям с ним посвящены четыре последние книги поэмы. Пока Эней ездил к соседнему царю Евандру за помощью и осматривал будущее место постройки Рима, Турн истреблял троянцев: он прижал их к стенам укрепленного лагеря, а потом ворвался внутрь — ни дать, ни взять Гектор, взявший приступом стены вокруг кораблей. Аналогия настолько прозрачна, что за оказавшихся в отчаянном положении троянцев совершенно не получается переживать, — и точно: сияющий новым доспехом Эней возвращается с подкреплением и отражает атаку врагов. Как будто и этого сходства мало, злокозненный Турн во время отсутствия Энея в схватке убивает его друга, Палланта, и это делает дальнейшее противостояние бескомпромиссным. Оно заканчивается поединком Энея и Турна, чтобы решить, кто будет владеть страной и невестой. Войска не должны были участвовать в схватке, но клятвы оказались нарушены, Энея предательски ранили стрелой из лука, и ему пришлось долго гоняться за Турном по полю боя, чтобы завершить сражение убедительной победой.
«Энеида» Вергилия вся собрана из заимствований гомеровского эпоса и оппозиций к нему же. За такое количество прямых и скрытых цитат эту поэму можно было бы назвать первым постмодернистским произведением, если бы только такое утверждение не было преступно антинаучным по отношению к академическому литературоведению. Своеобразие «Энеиды» как раз в этой уникальной для античной литературы вторичности: это не авторское осмысление традиционных мифов, и даже не почтительный оммаж классическому образцу, но откровенное и как будто полемическое цитирование, словно в стремлении превзойти оригинал. Это римские подковы на лапках греческой блохи — и они очевидно мешают ей танцевать.
Известно, что Вергилий не успел закончить свою поэму: он умер от последствий солнечного удара, полученного во время первого и последнего путешествия в Афины, культурную столицу Эллады, где были впервые записаны «Илиада» и «Одиссея» — и в этом видится какая-то трагическая ирония. «Энеида» была опубликована уже после смерти автора; в ней всего 12 глав-книг, хотя Вергилий, несомненно, собирался написать 24, как в поэмах Гомера, служивших ему образцом. Тем не менее, «Энеида» стала важнейшим событием и самым значительным литературным произведением эпохи. Она явилась словно бы последним камнем, замкнувшим стройную арку римской культуры: теперь у римлян был, пусть и заимствованный, но все равно свой легендарный герой, которым можно гордиться; свое великое прошлое, уходящее корнями в торжественную мифологическую древность; свой правитель, ведущий род от богов, и свой собственный эпос — не хуже, чем у других. Благодаря широкому распространению латыни, ставшей языком религии и науки, «Энеида» обрела большую популярность в средневековой Европе: ее прекрасный слог служил образцом для изучения латинской поэтики и грамматики, по ее мотивам создавали новые поэмы и писали романы, а сам Вергилий, спустя много веков, превращался в глазах пишущей и читающей публики то в одного из пророков, то в святого, то в колдуна и могущественного некроманта, пока в конце концов, через тринадцать столетий, не стал проводником в адские бездны для другого прославленного поэта уже совсем иной эпохи.
Фрагмент балюстрады храма Афины Ники. Афины, Акрополь. Ок. 1882 г. Художник: Уильям Джеймс Стиллман (1828–1901)
Есть гипотеза, что Вергилий перед смертью просил уничтожить неоконченную «Энеиду»: он не хотел, чтобы не доведенное до совершенства произведение увидело свет. Увы, но, если бы Вергилий действительно был волхвом и прорицателем, каким его считали потомки, и мог увидеть будущую историю литературы, он бы знал, что такие просьбы писателей не исполняются никогда. Одним из тех друзей Вергилия, которые, вопреки его воле, сохранили «Энеиду» для грядущих поколений читателей, был Квинт Гораций Флакк.
Он родился пятью годами позже Вергилия, в 65 г. до н. э. в Венузии, небольшом местечке на юго-востоке Италии. Его отец был вольноотпущенным, то есть рабом, которому то ли даровали, то ли дали выкупить свою свободу. Он смог собственными трудами составить себе некоторое состояние, и после рождения ребенка переехал из провинции в Рим, чтобы сын получил достойное образование. Средств бывшего раба хватило на то, чтобы Гораций учился наравне с сыновьями аристократов в школе Орбилия в Риме, где преподавали классическую философию, математику и естествознание на греческом и латинском, а потом продолжил образование в Афинах до гражданской войны в 44 г. до н. э., начавшейся после убийства Цезаря. Гораций, поддерживающий республиканские свободы со всей страстью сына бывшего раба, вступил в армию Брута и сражался против войск Октавиана. Через два года потерпевший полный разгром Брут покончил с собой, бросившись на меч, а Гораций вернулся на родину, где его ждала страшная весть о смерти отца и известие о конфискации их имения.
Несмотря на республиканское прошлое, блестяще образованному Горацию удалось получить должность писца; это дало возможность зарабатывать на жизнь и продолжать заниматься поэтическим творчеством. На его литературные опыты обратил внимание Вергилий, который представил молодого поэта Меценату, и тот, после некоторых раздумий, предложил Горацию покровительство. Можно только предполагать, пришлось ли Горацию переступать через свои республиканские принципы, фактически поступая на литературную службу к Августу Октавиану, против которого он дрался с оружием в руках, или же, подобно Пушкину, он пересмотрел свой юношеский радикализм и «просто полюбил» нового диктатора так же, как Александр Сергеевич — Николая I, повесившего его друзей-декабристов. Известно лишь, что, даже находясь под государственным покровительством, Гораций избегал громких верноподданических заявлений, не предпринимал творческих поисков божественного происхождения Октавиана и отказался от предложенной должности личного секретаря, до конца дней стремясь сохранить максимум личной свободы.
Аполлон вдохновляет Горация. Художник: Дамиано Пернати. 1804 г.
Гораций, без всякого преувеличения, самый значительный из лирических поэтов не только Древнего Рима, но и античности. В отличие от древнегреческих лириков, чье наследие ныне представлено в лучшем случае полутора сотней фрагментов, все сочинения Горация сохранились до наших дней полностью — случай редчайший для поэта, творившего две тысячи лет назад. Он автор множества поэтических сборников, созданных в различной стилистике и стихотворной манере: две книги «Сатиры», «Эподы», три