«— Сэр рыцарь, — сказали четыре королевы, — как ты, должно быть, уже понял, ты — наш пленник. Кто ты такой, мы отлично знаем: ты сэр Ланселот Озерный, сын короля Бана. Мы наслышаны о славе твоей и доблести и о том, что ты — благороднейший из рыцарей на свете, а также, что ни одна дама на свете не удостоилась твоей любви, кроме лишь единственной, и эта единственная — королева Гвиневера. Но теперь предстоит тебе утратить ее любовь навсегда и ей — твою. Ибо сейчас тебе придется выбрать одну из нас четырех. Я — королева Фея Моргана, владычица страны Гоор, а это — королева Северного Уэльса, и королева Восточной страны, и королева Внешних Островов. Итак, выбирай, которая из нас четверых будет твоей возлюбленной, иначе же ты умрешь в этой темнице.
— Да, это трудный выбор, — сказал сэр Ланселот, — либо умереть мне, либо избрать одну из вас. Но я предпочту с честью умереть в этой темнице, чем против воли моей взять которую-нибудь из вас себе в возлюбленные».
Расставание сэра Ланселота и королевы Гвиневеры. Фото 1874 г. Фотограф: Джулия Маргарет Кэмерон (1815–1879)
К счастью, Ланселоту удалось убежать: ему помогла девица, носившая пленнику еду, в обмен на обещание помочь ее отцу победить в турнире — и это обещание Ланселот, разумеется, сдержал. Описание турнирных подвигов исполнено Томасом Мэлори с большим вкусом и знанием дела, что неудивительно, если вспомнить, что и сам автор большую часть жизни держал в руках не перо, а копье, и кажется, что он изрядно скучал по нему в тюремных стенах:
«Но тут вылетел на поле сэр Ланселот и стал разить своим копьем в самой гуще схватки; не сменив копья, сбил он наземь пятерых рыцарей и четверым из них перешиб спину. В тесном бою он сокрушил наземь самого короля Северного Уэльса, и тот при падении сломал себе бедро.
<…> Увидел его сэр Ланселот, подхватил в руку копье и ринулся ему навстречу. У сэра Мордреда копье обломалось, сэр же Ланселот нанес ему своим копьем такой удар, что лопнула седельная лука и он перелетел через круп своего коня, шлемом землю пробил на целый фут, едва шею себе не сломал, упал и долго лежал без чувств. Тогда выехал против него и сэр Гахалантин с длинным копьем, а сэр Ланселот — ему навстречу, скачут что есть у коней мочи, а сшиблись — и у обоих копья в щепы разбиты, лишь малые обломки остались в руках. Тут выхватили они мечи и стали наносить один другому жестокие удары. Разъярился сэр Ланселот свыше меры, ударил сэра Гахалантина по шлему так, что хлынула у того кровь из носа, рта и ушей; и тогда поник он в седле головой, а лошадь под ним понесла и сбросила его на землю».
Страстная настойчивость прекрасных дам порой побуждает Ланселота к программным, если можно так выразиться, высказываниям о нравственных принципах рыцарства:
«Странствующим рыцарям не должно быть прелюбодеями и распутниками, иначе не будет им удачи и счастья на войне: либо одолеет такого рыцаря рыцарь попроще родом и званием, либо же, по несчастной случайности, себе на беду, он сам убьет человека лучшего, нежели он. У кого есть любовницы, тот несчастлив и нет ему удачи ни в чем».
Этот тезис, достойный крестоносца из старинных монашеских орденов, Ланселоту еще предстоит подтвердить собственным трагичным примером. Пока же он следует ему свято, и это зачастую помогает ему остаться живым в самых необыкновенных приключениях, которые доставляет женская безумная влюбленность, принимающая иногда совсем уж экстравагантные формы:
«Сэр, если бы вы меня поцеловали, тут бы вам и конец пришел. А теперь, увы, вижу я, что все труды мои напрасны <…> Теперь же открою я тебе, сэр Ланселот, что вот уже семь лет я тебя люблю, но ни одной женщине не дано внушить тебе любовь, кроме королевы Гвиневеры. И потому, что не дано мне вкусить радости с тобою живым, не было мне в этом мире иного утешения, как только завладеть твоим мертвым телом. Я бы тогда его умастила смолами, пеленами окутала и до конца дней моих у себя бы хранила, и каждый день бы тебя обнимала и целовала назло королеве Гвиневере».
Приключениями с многочисленными поклонницами подвиги сэра Ланселота не ограничивались. Он и без их помощи, странствуя по округе, успешно находил применение своему мечу и отваге: спас из плена в замке злокозненного сэра Тарквина нескольких рыцарей Круглого стола; из другого замка, который стерегли великаны, освободил шестьдесят заточенных там дам и девиц. Порой готовность сэра Ланселота прийти на помощь всем и каждому недруги использовали, чтобы заманить его в западню: так, однажды у высокого вяза он встретил безутешно рыдающую девицу и, разумеется, спросил, может ли чем-то помочь. Оказалось, что может: барышня, всхлипывая, рассказала, что упустила ловчего сокола, принадлежащего ее супругу, и сокол этот запутался связанными лапами высоко в ветвях вяза, и теперь ей, конечно, несдобровать, если сэр рыцарь не поможет достать сокола с дерева. Ланселот немедленно снял с себя доспехи, оставил на земле копье, меч и щит и в одной лишь рубахе и панталонах полез вызволять птицу. С этим трудностей не было, зато внизу рядом с коварной девицей вдруг обнаружился закованный в латы рыцарь, весьма недружелюбно приглашавший сэра Ланселота спуститься. Однако хитрость не одолела доблести и индивидуального воинского мастерства: сэр Ланселот отломал сук покрепче, спрыгнул вниз и отделал этой палкой закованного в латы противника до потери сознания, после чего без всякого сожаления отрубил ему голову, как нарушившему законы рыцарской чести, разумеется, не тронув при этом девицу, которая на всякий случай тут же упала без чувств.
Есть еще одна история, очень ярко характеризующая сэра Ланселота. Однажды, увидев, как трое неизвестных рыцарей теснят и преследуют одного, он вмешался, ударами копья рассеял и обратил в бегство нападавших, и обнаружил в лице потерпевшего молочного брата короля Артура, сэра Кэя, изрядно потрепанного и помятого. Надо сказать, что в историях о Круглом Столе сэр Кэй предстает рыцарем весьма скромных боевых качеств, по причине чего всякий встречный и поперечный норовит вызвать его на поединок, чтобы записать на свой личный счет почти гарантированную победу. Сэр Ланселот обменивается с ним доспехами. Сэр Кэй благополучно возвращается домой. Никогда еще в своей жизни он не путешествовал так спокойно, ибо все, увидев издали доспехи и герб сэра Ланселота, объезжают его десятой дорогой. Что же до самого Ланселота, то не проходит и мили, чтобы на него не налетел кто-то, желающий легкой победы — и каждый из них, порой не успев удивиться, слетает с седла и отправляется ко двору пристыженно сообщать, что побежден сэром Кэем, ибо сэр Ланселот великодушно не гонится за личной славой. Дело дошло до того, что рыцари решили, что какой-то неизвестный злодей убил несчастного сэра Кэя и надел на себя его доспехи, а потому стали нападать с удвоенной силой, но с тем же успехом, так что в итоге через лошадиный круп полетел вверх ногами и сам сэр Гавейн, регулярно возглавлявший рейтинги лучших бойцов Круглого Стола.
«Смерть Артура» — чрезвычайно объемный роман; каждая отдельная книга в его составе сегодня вполне могла бы стать целым сезоном приключенческого сериала о прекрасных дамах, рыцарях и колдунах. Вполне в рамках повествовательных сериальных законов, некоторые книги посвящены подвигам отдельных героев: например, четвертая называется «Повесть о сэре Гарете Оркнейском по прозванию Бомейн», а пятая — «Книга о сэре Тристраме Лионском» — самая объемная из всех, в которой Томас Мэлори излагает свою версию знаменитой истории любви Тристрама и прекрасной Изольды.
Однако, как и в любом сериале, здесь есть объединяющий сюжетный стержень, основа, заданная самим названием, и цепь событий неуклонно протягивается от рождения легендарного короля к его смерти. Увы, но сэру Ланселоту предназначено исполнить одну из главных трагических ролей в истории о гибели короля Артура и рыцарского братства Круглого Стола, а потому самые значимые для сюжета события почти всегда связаны с ним.
В предпоследней главе «Книги о сэре Тристраме Лионском» мы узнаем о единственной женщине, которой удалось овладеть сэром Ланселотом — пусть даже лишь его телом, потому что душа и разум рыцаря были одурманены чарами. Событие это настолько важно своими последствиями, что его предвосхищают загадочные знамения: в праздник Пятидесятницы, важнейший для рыцарей Круглого Стола[99], некий отшельник предсказывает, что в скором времени будет зачат рыцарь, который займет последнее пустующее сидение за Столом, и что этот же рыцарь добудет Святой Грааль, совершив таким образом самый значительный из всех подвигов, венец всех героических достижений рыцарей короля Артура.
Святой Грааль — культурный символ еще более значительный и известный, чем Круглый Стол, вошедший в разговорный язык как часть фразеологизма, означающего поиск или стремление к некоей высшей точке в искусстве, науке или ремесле. В этом фантастическом артефакте удивительно гармонично сочетаются характерные черты архаической мифологии, христианской культуры и мистики герметизма. На самом поверхностном, внешнем уровне он очевидно наследует многочисленным мифологическим рогам изобилия и самобранкам, которых достаточно встречается в эпосе разных народов. Мы увидим еще, как после явления Святого Грааля рыцарям Круглого Стола перед каждым оказались вдруг самые любимые напитки и блюда. Как величайшая реликвия христианства, Святой Грааль представляет собой чашу, подобную потиру, используемому в богослужении; однако в потире во время литургии вино лишь символически становится кровью Христа, а Святой Грааль действительно наполнен Его Божественной кровью: ее собрал в чашу Иосиф Аримафейский, в гробнице которого было погребено после распятия тело Иисуса. Разумеется, значение святыни такого масштаба не может исчерпываться утилитарным применением в качестве гаджета для накрытия столов к празднику, но и только лишь объектом религиозного поклонения Грааль не является. Его духовное значение овеществляется так же, как и знаменитого Философского камня в алхимии: причащение из Грааля очищает человеческую природу, сообщая ей свойства совершенного божества. Интересно, что в ранних французских романах Грааль представляется не в образе чаши, но именно камнем или некоей драгоценной реликвией. Ради поиска Святого Грааля и устроено сообщество Круглого Стола; в этом есть его смысл и высшая цель существования.