Первый круг ада называется Лимб. Здесь находятся души некрещеных младенцев и добродетельных нехристиан. В Лимбе вполне терпимо, получше даже, чем у ворот: да, темно, скучновато, но в целом похоже на античное царство Аида с его бескрайними полями, поросшими бледными тюльпанами. Мы встречаем здесь множество мифологических, исторических и библейских персонажей: рядом находятся Орфей и Аристотель, Цезарь и Эней, Сократ, Гомер, Демокрит, Авель, Ной, Моисей, Гораций, сестра Ореста Электра, Анаксагор, Эвклид, Птолемей, и, что особенно интересно — Саладин, он же Салах-ад-дин, султан Египта и Сирии, мусульманин, сражавшийся с крестоносцами на Святой земле, прославленный и на Западе, и на Востоке своим благородством.
Настоящие мучения грешников начинаются за пределами Лимба, со второго адского круга, на страже которого и стоит отрастивший хвост критский царь Минос. Распределение грешных душ по кругам ада построено на основе «Этики» Аристотеля, который выделял три основных порока, порождающих все остальные: несдержанность, буйное скотство и злоба. К самым легким грехам относятся те, что произошли от несдержанности: так, во втором круге ада находятся злополучные любители плотских утех, к которым наиболее снисходителен и сам Данте. Несмотря на это, приходится им нелегко: буйный вихрь постоянно кружит их и терзает о камни.
Данте Алигьери в аду в сопровождении Вергилия. Гравюра 1868 г. по Ипполиту Фландрену
В третьем круге находятся чревоугодники, дела у которых еще хуже:
«Мы в третьем круге, там, где, дождь струится,
Проклятый, вечный, грузный, ледяной;
Всегда такой же, он все так же длится.
Тяжелый град, и снег, и мокрый гной
Пронизывают воздух непроглядный;
Земля смердит под жидкой пеленой,
Трехзевый Цербер, хищный и громадный,
Собачьим лаем лает на народ,
Который вязнет в этой топи смрадной.
Его глаза багровы, вздут живот,
Жир в черной бороде, когтисты руки;
Он мучит души, кожу с мясом рвет.
А те под ливнем воют, словно суки;
Прикрыть стараясь верхним нижний бок,
Ворочаются в исступленье муки».
В четвертый круг помещены скупцы и расточители — те, кто тратил слишком много, и те, кто, напротив, был чересчур прижимист. Они постоянно бредут навстречу друг другу, толкая перед собой тяжкий груз, как символ потраченного или накопленного, при это постоянно сталкиваясь и переругиваясь. Данте всматривается в их сумрачные ряды и замечает: «Здесь встретишь папу, встретишь кардинала, не превзойденных ни одним скупцом».
В пятом круге, в Стигийском болоте, нашлось место еще для двух противоположных категорий грешников — это гневные и унылые, обреченные проводить вечность в бесконечной драке в грязи:
«И я увидел, долгий взгляд вперяя,
Людей, погрязших в омуте реки;
Была свирепа их толпа нагая.
Они дрались, не только в две руки,
Но головой, и грудью, и ногами,
Друг друга норовя изгрызть в клочки».
Миновав болото, Вергилий и Данте подходят к шестому кругу, который расположен у стен адского города Дит. Его стерегут ужасные фурии, а под стенами Дита в раскаленных могилах — наконец-то адская классика! — томятся еретики и лжеучителя, в частности, не признаваемый Данте Эпикур.
«Гробницами исхолмлен дол бесплодный, —
Так здесь повсюду высились они,
Но горечь этих мест была несходной;
Затем что здесь меж ям ползли огни,
Так их каля, как в пламени горнила
Железо не калилось искони».
Вообще, разглядывать педантично сконструированные круги Дантова ада и тщательно выписанные мучения грешников — занятие преувлекательное. Однако давайте остановимся ненадолго вот здесь, у стен адского Дита, чтобы не упустить за рассматриванием адских пыточных нечто более важное.
Кроме героев библейских и античных мифов, философов и исторических деятелей, Данте помещает в построенный им ад своих современников. Более того: на момент написания «Комедии» некоторые из них еще были живы.
Так, например, вместе с гневными в Стигийском болоте сидит по горло в грязи флорентийский рыцарь Филиппо дельи Адимари, известный своим буйным нравом, сторонник гибеллинов и личный враг Данте.
В раскаленную докрасна каменную могилу засунут еще один гибеллин, их идейный лидер, флорентиец Фарината дельи Уберти.
За компанию с ним мучается в огне знакомый Данте, философ-эпикуреец Кавальканто Кавальканти.
Маркиз Обиццо д’Эсте из Феррары бултыхается в кипящей крови там, где наказываются насильники над ближними.
Многочисленную компанию из знакомых собрал Данте и в третьем поясе седьмого круга — к определенному моменту грехов и грешников становится так много, что сами круги приходится делить на пояса и рвы. Здесь обретаются богохульники, взяточники и насильники над естеством — гомосексуалисты; все они относятся к категории тех, кто согрешил необузданным скотством, и теперь бредут по пустыне, обжигаемые вечным огненным дождем.
«Я видел толпы голых душ в пустыне:
Все плакали, в терзанье вековом,
Но разной обреченные судьбине.
Кто был повержен навзничь, вверх лицом,
Кто, съежившись, сидел на почве пыльной,
А кто сновал без устали кругом.
А над пустыней медленно спадал
Дождь пламени, широкими платками,
Как снег в безветрии нагорных скал».
Вергилий и Данте сидят на спине Гериона, чтобы переместиться из 8-го в 7-й круг ада. Офорт Б. Пинелли (1781–1835), 1825 г.
В 8 круге, который разделен на так называемые Злые Щели, казнь уготована льстецам: они влипли в зловонный кал, как свиньи, а прорицатели, гадалки и астрологи, поражены немотой, головы их вывернуты назад, так, что слезы из глаз текут меж ягодиц.
А в 5 щели 8 круга бесы-загребалы, с залихватскими кличками Хвостач, Забияка, Тормошило, Борода и Косокрыл помешивают в аутентичной кипящей смоле коррумпированных чиновников, жуликов и воров:
«…Когда не хочешь нашего крюка,
Ныряй назад в смолу». И зубьев до ста
Вонзились тут же грешнику в бока.
«Пляши, но не показывай макушки;
А можешь, так плутуй исподтишка».
Так повара следят, чтобы их служки
Топили мясо вилками в котле
И не давали плавать по верхушке.
Вот она, та совсем не смешная комедия, которую писал Данте: картина мира, достигшего середины отпущенного ему времени и погрязшего во зле и грехе, сатира на общество, не замечающее, что живет в аду, который люди создали сами, своими грехами и пороками! Можно только догадываться, какое впечатление производила «Комедия» на современников, увидевших казнимыми в адских безднах не только персонажей прошлых веков, но и нынешних правителей, знакомых, соседей, и, наконец — себя!
Данте в полной мере использует священное право настоящего автора-рассказчика помещать в свой художественный мир кого хочешь и делать там с ним что вздумается, даря таким образом своего рода бессмертие недругам, на многие столетия вперед ославив их дурной нрав, взяточничество и специфические половые привычки.
Но в авторской роли Данте есть и нечто гораздо большее.
Он не просто предлагает читателю заведомо вымышленную им историю — впервые в европейской литературе! — как нечто ценное. Его «Комедия» шире, чем личный творческий вымысел: Данте творит как Бог, создавая другую реальность на территории самого Бога! Он, человек, создает потустороннее по своему усмотрению и законам и, словно бы не довольствуясь одной только ролью Творца, берет на себя и роль Судии, верша справедливость в вечности! Так, в преддверии ада, в обители нерешительных, он помещает папу Целестина V. Тот тяготился своим постом, подал в отставку через пять месяцев после избрания и вскоре скончался. Церковь от имени Бога причислила его к лику святых. Данте, от имени себя самого, определил к вечной муке за то, что он «от великой доли отрекся в малодушии своем».
Бог в помощь. 1900 г. Художник: Эдмунд Лейтон (1853–1922)
За сто лет до того, как его земляк, гуманист-флорентиец Джаноццо Манетти скажет, что художник должен творить как Бог и даже совершеннее Бога, Данте уже воплотил этот принцип в жизнь в полной мере.
Пожалуй, больше всего современников Данте мы встретим на самом дне адской бездны. Оно представляет ледяное озеро, Коцит, в поверхность которого намертво вмерзли самые страшные грешники Дантова ада — предатели. Как человек, много лет отдавший политике, переживавший успехи и поражения, навсегда изгнанный из родного города, Данте хорошо знал горькую цену предательству, и лед Коцита так плотно усеян вмерзшими до пояса, вниз головой, согнутыми дугой предателями родины, единомышленников, друзей и родных, что порой путники спотыкаются, в буквальном смысле шествуя по головам.
Мы уже отмечали, что ад Данте подчеркнуто осязаем и материален. Не менее материальны и его обитатели, и особенно — сам Люцифер:
«Мучительной державы властелин
Грудь изо льда вздымал наполовину;
И мне по росту ближе исполин,
Чем руки Люцифера исполину;
По этой части ты бы сам расчел,
Каков он весь, ушедший телом в льдину».
Невероятно огромный, он по пояс торчит изо льда — некогда бесплотный дух, ангел, так страшно овеществившийся во время падения с небес и грянувшийся о Землю, что пробил ее почти до самого центра, где и застрял в толще Коцита. Собственно, и сам ад — это воронка, образовавшаяся после падения Люцифера.
«И я от изумленья стал безгласен,