Средневековому карнавалу позволяли существовать как компромиссному способу выпустить пар и сбросить социальное напряжение. Духовные и светские власти недооценили его разрушительный потенциал, как недооценили и силу разношерстной образованной вольницы вагантов. В эпоху Ренессанса искусство стало мощным средством культурной трансформации. Возрожденческую революцию во Франции вдохновили европейские гуманисты, но совершил литературный пролетариат, оружием которого стали городская лирика и хулиганские фаблио, превратившиеся в роман «Гаргантюа и Пантагрюэль».
Одна из метафор народного карнавала — ад на земле, где в безумно мятущемся хаосе кощунства, насмешек и буйства смешалось святое и низкое. Рабле, словно Данте, тоже провел читателя через свою преисподнюю, чтобы выйти к абсолютному идеалу Телемского монастыря.
Глава 3Испанское Возрождение. Поздний Ренессанс
Во Вселенной существуют гигантские звезды, такие массивные, что искривляют пространство вокруг себя, и столь яркие, что рядом с ними почти невозможно разглядеть свет других звезд. Есть такие гиганты и в истории мировой культуры. Сквозь расстояние в четыреста лет из наших северных широт на литературном небе Испании невооруженным глазом видно только одну звезду: это Мигель де Сервантес Сааведра, автор романа «Хитроумный идальго дон Кихот Ламанчский», более известный всей планете просто как «Дон Кихот». Несмотря на то, что Сервантес жил и творил в то время, которое обыкновенно называют — и не напрасно! — Золотым веком испанской словесности, человек с острым культурным зрением различит рядом с ним разве что его современника Лопе де Вегу. Для всех прочих потребуются специальные инструменты наблюдения, хотя в другом месте и в другую эпоху десятки испанских поэтов и драматургов Золотого века сияли бы, как звезды первой величины.
Оставим экспертам литературные телескопы. С нас довольно будет, если получится внимательно рассмотреть самую яркую из всех звезд. Но рассказу о «Дон Кихоте» и его авторе необходимо предпослать краткий экскурс в историю и культуру Испании эпохи Возрождения, ибо любой художник всегда неразрывно связан со своим временем; из каких бы божественных высей не приходило к нему поэтическое вдохновение, ногами он все равно стоит на земле.
Портрет Мигеля де Сервантеса. Гравюра Якоба Фолькема, по Уильяму Кенту, 1702–1767 гг.
Особенность испанской культуры и литературы состоит в том, что формирование культурной идентичности и единого национального литературного языка происходило довольно долго, гораздо дольше, чем в остальных странах Европы. Это формирование шло в условиях постоянной реконкисты — почти семьсот лет понадобилось, чтобы освободить Пиренейский полуостров от власти арабов и мавров. На протяжении семи веков испанские королевства, то побеждая в сражениях, то проигрывая войны, то отвлекаясь на междоусобицы, боролись против мусульманского господства. Если во Франции всегда были и остаются поныне сильны революционные традиции, то Испания в совершенстве изучила теорию и практику борьбы за свободу.
В 1492 году эта борьба завершилась победой: мавры были выбиты из Гранады, Фердинанд II Арагонский и Изабелла I Кастильская объединили Испанию, еще раньше скрепив своими брачными узами единство нового государства. Власть католических королей, как называли правящую чету, была абсолютной. Эта власть опиралась не только на военную мощь, но и на фактически подчиненную короне Церковь. В 1478 году была учреждена печально известная испанская инквизиция, которая выжгла на полуострове не только инакомыслящих еретиков, но и всех иноверцев — мусульман и евреев. А в 1492 году Христофор Колумб открыл морской путь в Америку, и индейское золото изобильным потоком хлынуло в новое королевство.
Дон Кихот в горах. Гравюра по Художник: Джону Гамильтону Мортимеру (1740–1779). 1782 г.
После семисот лет борьбы и внутренних нестроений Испания возвращается в Европу сильной, успешной и невероятно богатой. Поступление заокеанского золота кажется нескончаемым. Благодаря слиянию кастильской, каталонской, галисийской и баскской литератур развивается самобытная национальная культура слова. Происходит модернизация армии, появляется знаменитая испанская терция[133], формируется лучшая на континенте пехота из наемников, которая отлично показывает себя и против тяжеловооруженных французских кавалеристов, и против прославленных швейцарских ландскнехтов. В 1516 году католических королей сменяет Карлос I из династии Габсбургов, и влияние Испании продолжает расти. Помимо американских колоний, к ней присоединяются Нидерланды, Неаполитанское королевство, а также территории в Центральной и Южной Европе.
Конец этому великолепию пришел всего через пятьдесят лет после того, как из Гранады выгнали последнего мавра, а Колумб встретил первого туземца на Багамах, с удовлетворением отметив, что из местных выйдут неплохие рабы. Заокеанское золото, обильно политое кровью ацтеков и инков, оказалось проклятым: оно развратило властителей Испании, привыкших получать колоссальный доход, не делая при этом фактически ничего. Полвека, пока золотой поток перетекал с одного побережья Атлантики на другой, испанские короли вкладывали его во внешний блеск и военные авантюры, совершенно пренебрегая развитием экономики и производства. В итоге, когда туземные золотые запасы были разграблены подчистую, Испания оказалась в ситуации еще большей экономической и социальной отсталости, чем при мавританском владычестве.
Так всегда бывает, когда не вкладываешься в развитие, а проедаешь найденное.
К середине XVI века в Испании исчезли целые отрасли: вместо того, чтобы производить у себя, власти предпочитали покупать за границей, но после оскудения потока американского золота резко сократился импорт. Сельское хозяйство тоже было в упадке. Власти попробовали компенсировать недостачу в казне через повышение цен и налогов, но это не улучшило положения, а только привело к массовому обнищанию населения. Положение усугубилось очевидным провалом внешней политики, и королю Карлу V, а потом и его преемникам, приходилось вести постоянные и не слишком успешные войны в попытках удержать то, что было завоевано в золотые тучные годы. Испания вошла в период экономического, социального и политического кризиса, который продлился без малого сто лет. В самом начале этого тяжелого для страны времени, 29 сентября 1547 года, зажглась звезда Мигеля де Сервантеса Сааведра.
Первая биография Сервантеса была составлена спустя почти двести лет, в 1738 году, и ее автор, Грегорио Маянс, честно предупредил читателей в предисловии, что обстоятельства жизни Сервантеса достоверно неизвестны. Это правда: в биографии великого испанца есть целые годы, о которых не существует никаких сведений.
Сам Сервантес говорил о себе так:
«Не было в жизни моей ни одного дня, когда бы мне удалось подняться на верх колеса Фортуны; как только я начинаю взбираться на него, оно останавливается».
И это тоже правда. Те события жизни Сервантеса, которые задокументированы и о которых рассказал он сам, подтверждают его горькие слова, а еще напоминают о метком замечании Чарльза Буковски:
«В прежние времена жизни у писателей были интереснее, чем их творения. А сейчас ни жизнь не интересная, ни писанина».
Наверное, бывает такая мера гениальности художника, которой тесно в рамках искусства, и она превращает в увлекательнейшее и драматическое произведение саму его жизнь.
Мигель был четвертым, младшим ребенком в знатной, но обедневшей семье идальго Родриго Сервантеса. Их рыцарский род вел историю с XI века и был известен не только в Испании, но и в дальних колониях. Увы, но на момент рождения четвертого ребенка состояние семьи, в которой было еще две дочери и старший сын, дошло до грани драматической нищеты. Детские впечатления Сервантес отразил в начале своего «Дон Кихота»:
«В небольшом местечке Ламанча жил недавно один из тех идальго, у которых можно найти старинный щит, копье на палке, тощую клячу и гончую собаку. Кусок отварной баранины, изредка говядины к обеду, винегрет вечером, кушанье скорби и сокрушения[134] по субботам, чечевица по пятницам и пара голубей, приготовлявшихся сверх обыкновенного в воскресенье, поглощали три четверти его годового дохода. Остальная четверть расходовалась на платье его, состоявшее из тонкого суконного полукафтанья с плисовыми панталонами и такими же туфлями, надеваемыми в праздник, и камзола из лучшей туземной саржи, носимого им в будни»[135].
Как часто бывает в подобных жизненных обстоятельствах, основными темами вечерних разговоров отца и деда было славное прошлое их дворянского рода и невероятные подвиги, совершенные предками. Это сочетание гордости давно минувшей славой, представлений о рыцарской чести и словно бы необходимо связанной со всем этим материальной скудостью стало первым и самым сильным детским впечатлением Сервантеса, во многом определившим характер его жизни и творчества.
Средств на получение приличного образования для сыновей у семьи не имелось, как и дела, которое можно было бы унаследовать, поэтому у братьев Сервантес оставалась только одна возможность сделать карьеру — военная служба.
В 1570 году Мигель де Сервантес поступает рядовым в полк морской пехоты, расквартированный в Неаполе, а менее чем через год принимает участие в одном из самых известных и кровопролитных сражений в истории испанских военно-морских сил. В то время Средиземное море почти полностью контролировалось турецким флотом, в том числе пиратами, грабившими торговые суда, и 15 сентября 1571 года объединенная испано-венецианская эскадра вышла в поход, чтобы положить конец морскому владычеству Турции. Через две недели недалеко от приморского города Лепанто в Патросском заливе у берегов Греции несколько сотен испанских, итальянских и турецких галер сошлись в решающей битве. Впечатлительный юный Сервантес был так взволнован предстоящим сражением, что за день до того слег в сильнейшей нервной лихорадке, но все же поднялся наверх, едва услышал звуки первых разрывов.