Гамлет сеет вокруг себя смерть. Он заколол Полония, подслушивавшего за настенным ковром, пока принц разговаривал с матерью, и нимало не сожалеет об этом убийстве. Злосчастная Офелия, узнав о том, что Гамлет убил ее отца, сходит с ума. В отличие от мнимого безумия Гамлета, ее сумасшествие настоящее, и несчастная девушка вследствие этого гибнет, сорвавшись в воду. Когда бессовестные Розенкранц и Гильденстерн сопровождают Гамлета к королю Англии, имея с собой письмо, в котором Клавдий просит казнить своего племянника, он подменяет послание Клавдия и бежит с корабля, отправляя бывших друзей на верную смерть.
В финале этот фестиваль смерти достигает своей кульминации. Коварный Клавдий приглашает Гамлета принять участие в фехтовальном поединке, выставив против него Лаэрта, который вне себя от горя после смерти отца и сестры, а потому соглашается смазать ядом клинок своей рапиры, чтобы отомстить Гамлету. Кроме того, не вполне доверяя боевым навыкам Лаэрта, Клавдий подготавливает для принца отравленное вино. Лаэрт ранит Гамлета, но в пылу схватки они меняются шпагами, и сам Лаэрт тоже получает смертельный удар. Яд случайно выпивает королева Гертруда, умирающий Лаэрт рассказывает про смазанный отравой клинок, и тогда наконец Гамлет пронзает Клавдия шпагой, а для верности еще и вливает ему в рот остатки отравленного вина.
«Университетский ум», выпускник Виттенберга, философ и гуманист оставил за собой гору трупов в отчаянной попытке исправить мир и сам отдал за это жизнь, в конце концов уничтожив само воплощение зла: совратителя, узурпатора и братоубийцу.
Но у спрута нет сердца.
В финале трагедии на заваленной окровавленными телами сцене появляется норвежский принц Фортинбрас. В ответ на его очевидный вопрос оставшийся в живых Горацио сообщает:
«И я скажу незнающему свету,
Как все произошло; то будет повесть
Бесчеловечных и кровавых дел,
Случайных кар, негаданных убийств,
Смертей, в нужде подстроенных лукавством,
И, наконец, коварных козней, павших
На головы зачинщиков».
Фортинбрас внимательно выслушивает все это и говорит:
«На это царство мне даны права,
И заявить их мне велит мой жребий».
Еще не успела остыть пролитая кровь, а на руинах рухнувшего королевства воздвигается новое, на смену Клавдию является Фортинбрас, а значит, «повесть бесчеловечных и кровавых дел» можно начинать сначала, и в ней наверняка найдется место интригам, бессовестной борьбе за власть и предательству.
Дон Кихот ушел, под конец жизни признав поражение перед миром, лишившимся старых ценностей, но так и не обретшим новых; заметим только, что посмертное признание его рыцарем теми, кто был свидетелями его последнего вздоха, пусть небольшая, но все же победа.
Гамлет принял бой и погиб, нагромоздив вокруг себя мертвецов, не увидев, по счастью, как уничтоженный им мир возрождается в образе Фортинбраса.
Несмотря на то, что Шекспир и Сервантес были буквальными современникам, а премьера «Гамлета» состоялась на четыре года раньше, чем вышел из печати первый том «Дон Кихота», шекспировская трагедия знаменует собой последний шаг, сделанный возрожденческим гуманизмом на пути к пропасти.
В «Деяниях данов» Саксона Грамматика история Амлета заканчивается грандиозным пожаром, в котором гибнет королевский замок и все его обитатели.
Похожим образом завершился и европейский Ренессанс.
Глава 5Немецкий гуманизм. Европа в огне. Конец эпохи
Особенности развития немецкой культуры XIV–XVII вв. дают основания сомневаться, что в Германии был Ренессанс. Действительно, в немецкой литературе эпохи Возрождения нет имен даже приблизительно равных Сервантесу, Вийону или Боккаччо. Художественное слово в Германии не имело такой самостоятельной преображающей силы, как в Италии или Франции; оно развивалось, следуя за идеологическими и социальными изменениями, но не определяя их. Первичным драйвером культурной эволюции в Германии была философская мысль, облеченная в литературную форму, и история немецкого гуманизма может служить своего рода зеркалом драматической истории культурной революции Ренессанса.
Общественно-политическая жизнь Германии определялась двумя факторами. Первым была борьба против исключительного феодального произвола. Карл IV, император Священной Римской Империи[143], в 1356 году издал так называемую «Золотую буллу», которая утверждала в стране многовластие и предоставляла местным главам регионов исключительные права. Это предсказуемо привело к тому, что вне каких бы то ни было сдерживающих рамок большинство имперских рыцарей занимались откровенным грабежом крестьян и ремесленников на своих территориях, что не способствовало ни социальному, ни экономическому развитию. Постоянные междоусобные войны, сопровождающиеся взаимными разорительными набегами, еще больше отягощали и без того нелегкую жизнь простого народа. Дошло до того, что горожане объединялись в боевые союзы для противостояния рыцарскому произволу: таким был, например, Швабский союз из 22 городов. Теряло терпение даже привычное ко всему крестьянство. В XV веке восстания вспыхивали одно за другим, причем довольно часто под радикальными лозунгами уничтожения не только феодалов, но и духовенства.
Вторым социально-культурным фактором была духовная тирания католической Церкви в тесном союзе со светской властью, сопровождавшаяся, как водится, поборами и злоупотреблениями. Объяснимая неприязнь к католицизму усиливалась еще и патриотическими чувствами, оскорбленными Римским церковным диктатом.
Развиваясь в таких условиях, художественная литература германского Ренессанса закономерно приобрела специфические черты. Немецкие писатели-гуманисты не были идеалистами, погруженными в мечты о возрождении Золотого века. Их привлекало не прошлое, а будущее, и биться за него они были готовы с гамлетовской рапирой в руках. Рапирой стала умная, беспощадная и меткая сатира, нацеленная прежде всего на католическое духовенство и группирующихся вокруг Церкви консерваторов — обскурантов[144]. Актуальна была не художественная литература, а публицистика, и дидактические трактаты Петрарки значительно превосходили по популярности у немецких читателей его любовную лирику. Делу помогало широкое распространение книгопечатания и образования: к началу XVI века в Германии было 12 университетов, а типографии работали в 53 городах.
Немецкие гуманисты пристально интересовались текстами Священного Писания. Блестящая образованность позволяла им изучать первоисточники на древнегреческом и латыни, получая множество оснований для некомплиментарного сравнения антигуманных имперских доктрин и тяжеловесных ритуалов современного католицизма с идеалами раннего, чистого христианства. Тем самым они, безусловно, подготавливали Реформацию; предугадать, чем обернется эта грандиозная религиозная революция, в начале XVI века было невозможно.
Выражение «человек эпохи Возрождения», употребляемое обычно для определения чрезвычайно и всесторонне развитой личности, как нельзя лучше подходит немецким гуманистам. Например, Николай Кузанский был кардиналом, генеральным викарием Папской области, что не мешало ему изучать математику и естествознание, делать рискованные утверждения, что Земля вращается и не является центром Вселенной, а также высказывать совершенно еретические с точки зрения церкви идеи всеобщей религии, объединяющей христиан всех конфессий, иудеев и мусульман.
Якоб Вимпфелинг, член Страс— бургского кружка гуманистов, был профессором Гейдельбергского университета, поэтом, писателем, историком и теологом.
Сын крестьянина Конрад Цельтис стал первым немецким поэтом, которого увенчал лавровым венком в Нюрнберге сам император Фридрих III. Помимо литературного творчества, Цельтис основал гуманистические сообщества по изучению наук и литературы в Гейдельберге, Кракове, Вене, преподавал, занимался музыкой и историей.
Сатирик Эвриций Корд тоже происходил из крестьян: он был тринадцатым ребенком в семье, рано осиротел, но смог выучиться в Лейпцигском университете, стать ученым-ботаником и профессором медицины.
Еще один крестьянский сын, Генрих Бебель, автор сатирической антиклерикальной поэмы «Триумф Венеры», занимал должность профессора поэзии и риторики Тюбингенского университета.
Портрет Конрада Цельтиса. Художник: Иоганн Якоб Хайд (возможно). 1747 г.
Отдельного упоминания заслуживает Иоганн Рейхлин: выпускник Парижского университета, юрист, дипломат, писатель, секретарь суда в Штутгарте и прокурор доминиканского ордена, но самое главное — ученый-филолог, некоторые работы которого не потеряли актуальности и по сей день. Его основным интересом было изучение еврейской культуры и литературы; он первым из немецких ученых выучил иврит и написал несколько монографий о Каббале, где сравнивал учение древнееврейских каббалистов, неопифагорейство и христианство, обнаруживая единые для этих религиозно-философских систем гуманистические черты.
С именем Иоганна Рейхлина связан самый яркий эпизод противостояния немецких гуманистов и обскурантов.
В 1507 году некто Иоганн Пфефферкорн из Кёльна издал книжку «Еврейское зеркало» («Der Iudenspiegel»): типичный для обскурантов дремучий антисемитский памфлет, в котором он призывал конфисковать и сжигать еврейские богослужебные книги и обвинял иудеев в ненависти к христианам. Характерный нюанс заключался в том, что и сам Пфефферкорн был евреем, принявшим христианство всего за год до того. Его творение поначалу осталось почти незамеченным, но Пфефферкорн проявил настойчивость. Будучи связан с консервативными кругами Кёльнского университета, в 1509 году он смог добиться аудиенции у императора Максимилиана и убедить того во вредоносности еврейских книг. Чтобы поставить заслон зловредной иудейской пропаганде, предлагалось выдать Пфефферкорну мандат на право изъятия религиозной литературы у еврейских общин, и именно Пфефферкорн должен был определить, что из этого сжечь, а что нет. Истинная мечта обскуранта: выданная начальством маленькая, но власть — решать кого казнить, а кого миловать.